Чтение 49–й страницы книги ~Спят усталые игрушки~

Люся села на табурет и начала самозабвенно каяться.

Мать ее алкоголичка со стажем, отца Люсенька не знала. Клавка нарожала
девять детей, абсолютно никому не нужных. Люся - старшая, и досталось ей по
первое число. Все нехитрое домашнее хозяйство мать свалила на плечи
семилетней девочки. Клава тогда работала на железной дороге, моталась
проводником в поезде Москва - Львов. Сутками баба не бывала дома, а в те
дни, что проводила в квартире, валялась по большей части пьяная в кровати.

У Люси никогда не было хорошей одежды, обуви и еды. Училась она только до
пятого класса. Дальше стало не до науки, девочка совсем бросила школу.
Периодически в доме появлялись материны кавалеры, которых следовало звать
"папа". Потом рождались младенцы, и Люське в обязанность вменялось кормить
крикунов из бутылочки и менять пеленки. Радовало только одно - новорожденные
братишки и сестрички не слишком задерживались на этом свете, до года не
доживал никто.

В семнадцать лет Люся по дури выскочила замуж за путейского рабочего
Саньку. Первые два года жили путем, потом Саня начал пить, бить жену и
драться с непросыхающей тещей. Клавка к тому времени уже работала уборщицей
в магазине, Саня через какое-то время пристроился туда грузчиком. Теперь они
больше не ругались, пили на пару, вместе выклянчивали у Люси рубли на
бутылку и хором ругали женщину, когда она им отказывала... Незаметно
родилось двое детей. Тихие, болезненные, слегка отстающие в развитии мальчик
и девочка

Люся крутилась как белка в колесе. Сутки стояла у переезда, потом неслась
в поликлинику мыть полы, следом бежала в ресторан, где до трех-четырех утра
возилась с посудой.

Но господь наделил ее счастливым, жизнерадостным характером, и, несмотря
на все получаемые от жизни зуботычины, баба не унывала. Даже ухитрялась
находить во всем определенные положительные стороны. Вечно пьяный муж
превратился в стойкого импотента. Прекрасно, радовалась Люся, больше детей
не будет. Таская грязные ведра по поликлинике, весело улыбалась: детям
стоматолог бесплатно поставил пломбы, да и ей самой устроил отличный протез
как сотруднице. Опуская в воду тарелки на кухне ресторана, просто светилась
от счастья. Кабак принадлежал нежадной тетке, грузинке Нане, и после смены
Люсю поджидала большая картонная коробка. Чего только не лежало внутри:
котлеты, жареная картошка, салаты, пирожные. Иногда надкушенные и слегка
помятые, но это, право, такая ерунда! А недопитую фанту или кока-колу Люся
сливала из бокалов в пластиковые бутылочки. Так что дети хорошо питались,
иногда даже воротили нос от осетрины фри...

Люся старалась не замечать стойкого холода в доме зимой, пьяных криков
родни и вечно ноющей спины. "Все кругом пьют, - утешалась женщина, - еще,
слава богу, сама не алкоголичка"...

Но иногда перед сном накатывалась тоска, и Люся начинала мечтать. Вот бы
всевидящий господь послал ей хоть немного счастья, прибрал бы к себе и мать
и Саньку! Но бог, очевидно, забыл про стрелочницу, и ее мучители даже не
болели.

"Хорошо бы найти на улице миллион, - думала изредка женщина,
прислушиваясь по ночам к пьяному храпу, - купить комнатенку да съехать от
этих кровопийц!"

Мечта была столь сильной, что иногда баба покупала газетку "Квартиры и
дачи". Глаза бегали по объявлениям. Не нужны ей хоромы, подойдет маленькая,
однокомнатная, на краю света, подальше от любимой родни. Но где взять денег?

И тут произошло чудо. Бог увидал Люсины муки и послал избавление.

Сумочку она заметила, когда шла домой. Даже странно, что никто ее не
обнаружил до нее. Люся сползла вниз по откосу, подцепила ридикюльчик.
Какое-то внутреннее чувство подсказывало ей - в руках богатство.

Спрятавшись от греха в туалет, стрелочница открыла "планшетик". Внутри
обнаружился пухлый конверт. Дрожащими руками женщина разодрала бумагу и
онемела - на колени посыпались стодолларовые банкноты. Там же лежали и два
письма. Одно, полное угроз, написано какому-то Николаю, другое - ласковое,
нежное, адресовалось Балабановой Марье Сергеевне, живущей в Нагорье. Деньги
предназначались тоже ей.

Люся просидела в сортире почти до вечера, уговаривая бунтующую совесть.
Потом припомнила, какой красивый норковый полушубок красовался на
самоубийце, и успокоилась: небось это не последние доллары, спрятана еще у
тетки копеечка.

Приняв решение, Люся разодрала на мелкие клочки конверт и письмо для
Балабановой. Обрывки полетели в вонючую яму. Деньги стрелочница спрятала на
себе, а сумку с оставшейся запиской отдала мне.

- Зачем? - удивилась я. - Отчего не выбросила?

Люся вздохнула.

- Так ведь как рассудила. Небось родственники придут, муж, мать, скажут,
сумочка была, начнут искать, сразу подумают, что я взяла! Вот и решила -
нашла и отдала вам.

Ну не дура ли!

- Люся, а вдруг бы родственники про деньги спросили?

- Ну и отперлась бы, - заявила Люся, - сумочку-то вы в милицию понесли,
вам и отвечать!

От такой наглости у меня чуть не пропал голос.

- Неужели думали, что не скажу, от кого сумочку получила?

Люся, окончательно придя в себя, пошла в наступление:

- А я бы сказала, что врете, сами на деньги позарились, богатые жуть
какие жадные!

- Письмо к Николаю зачем оставили?

- Самоубивцы завсегда записочки пишут. И потом, может, про деньги никто и
не знал, прочтут цидульку и успокоятся, ментам много не надо...

Я молча глядела в ее простоватое лицо с красным носом. Просто потрясающе
- крестьянская хитрость вкупе с полной беспринципностью и пещерной
глупостью. Решила перехитрить всех, и ведь почти удалось! Следователю
Николаю Васильевичу не пришло в голову спросить: а почему письмишко без
адреса? Решили для себя, что Шабанова сумасшедшая, и успокоились.

- Сколько там было денег?

- Запамятовала, - откровенно соврала Люся.

- Ладно, адрес Николая помните? Стрелочница помотала головой.

- Люся, - пристрожила я, - если будешь врать, пойду в милицию.

Но женщина уже успокоилась, поняв, что от меня не исходит опасность. На
щеки Люси вернулся здоровый румянец, губы покраснели, глаза засияли.

- Ну и чего будет? - фыркнула стрелочница. - Да идите себе куда хотите!

- Пойду не в районное отделение, - "утешила" я, - а в налоговую полицию,
вот тогда попрыгаешь. Если купила квартиру на честно полученные денежки, то,
значит, налоги утаила, а если не заработала, то где взяла?

Люся вновь начала спадать с лица. Испугавшись, что она опять устроит
истерику, я поспешно добавила:

- Впрочем, мне не будет дела до этих денег, если напряжешься и припомнишь
адрес. Люся шмыгнула носом и сообщила:

- Город называется - Нагорье, фамили" женщины той - Балабанова, а вот
улицу не припомню.

- Мне нужен адрес мужчины, Николая.

- А его там не было, - абсолютно искренне сообщила воровка. - Оба письма
вместе с баксами в одном конверте лежали. Там еще завещание было, с
печатями.

- Какое?

- Ну, дескать, оставляю все свое имущество и деньги Балабановой...

- Где оно? Люся потупилась.

- Выбросила.

- Это все, что нашлось в конверте? Деньги, завещание и два письма?

- Еще записочка: "Бабушка, если Колька придет за Верочкой, отдайте ему
письмо, а не явится в течение года, разорвите".

В этот момент щелкнул замок, и в комнату вошли двое детей - мальчик и
девочка. Оба тащили набитые портфели. Девочка - возраста Маши, но ниже ее на
голову, вполовину тоньше, с редкими волосами и плохими зубами. У мальчика
довольно низкий лоб, маленькие щелеобразные глазки и несуразно толстые щеки.
Не даун, но что-то подобное.

Увидав постороннего человека, дети робко встали у порога.

- Здравствуйте, - прошептала девочка.

- Добрый день, тетенька, - добавил мальчик.

- Идите мойте руки, - велела мать, - потом пообедаете.

Ребята мигом испарились. Люся с тоской поглядела в мою сторону. В моей
душе бушевали противоречивые чувства. Конечно, она воровка, беззастенчиво
присвоившая себе чужие деньги.

Но, с другой стороны, эти несчастные, явно больные дети.

Мой взгляд упал на потрескавшиеся, красные руки стрелочницы. Тяжелый труд
превратил ладони в лопаты, шишковатые суставы без слов рассказывали об
артрите.

Неожиданно в кухню ворвался луч света. Он заиграл на дешевых красных
пластмассовых чашках и эмалированном чайнике. Я вздохнула. Ну и как
поступить? Сообщить о краже в милицию? Итог ясен - Люся в СИЗО, дети в
интернате, или, что еще хуже, отданы под опеку бабки и отца, алкоголиков...
Верочка пока не найдена...

Понимая, какие колебания происходят в моей душе, Люся тихо предложила:

- Давайте буду ездить к вам убираться. Просто так, без денег.

На душе стало отчего-то гадко. И тут в кухне снова появились дети.
Девочка несла маленького щеночка, месяца полтора, не больше. Собачонок
разевал пасть с мелкими, молочными зубками и тихо пищал.

- Это еще чего? - удивилась Люся, на миг забыв обо мне.

- Вот, - тихо сказала дочь, - в овраге сидел, небось выкинули, давай
возьмем, подохнет ведь, маленький больно.

- Пожалуйста, - добавил сынишка.

- А, да пес с ним, - легко согласилась мать, - пусть живет, где трое, там
и четвертый прокормится. Только вымыть надо, чтобы блох не было. Вона,
налейте ему молока...