уснуть, забыть и вспомнить, выдать тайну, лечь под нож, предать, убить,
сойти с ума, метаться в беспричинном страхе, впасть в ярость или млеть от
счастья? Но главное все-таки - забыть! Забыть то, что должно быть забыто. Я
знаю. Проверял! Один лишь раз, после тех опытов с моими топтунами, с
Бартоном и мормонышем? Меня подвигли на сей эксперимент последние слова
Зубенко - о той вещице, что редуцирует ментальную активность, об
амулете-парализаторе. Я посовещался сам с собой, потом взял в союзники
дьявола и сделал то, что сделал. Грех? Возможно. Но в результате научные
интересы профессора Косталевского разительно переменились: теперь он
исследует мозг приматов, держит при кафедре обезьяний питомник и разъезжает
по конференциям с прелестной юной самочкой шимпанзе. Она не так умна, как
попугай Петруша, но все-таки умеет говорить целых пятнадцать слов - и,
заметьте, никакого сухогрузного жаргона! Если ей нужен банан, она говорит
?пна?, а если груша - ?ша?. Очень отчетливо и разборчиво. Так что профессор
счастлив и ни о чем не тревожится, чего не могу сказать о себе. Моя ловушка
- не мой дом и даже не брачные узы; капкан, в который я попал, неощутим,
невидим и не скреплен стенами и печатями, но он существует, он так же
реален, как человеческие чувства, как моральный долг, любовь и ненависть,
горе и радость - и, разумеется, страх.
боюсь, что найдутся другие, умные, но не столь щепетильные и благородные,
как он, боюсь, что деловые интересы возобладают над совестью и разумом - и
тогда всем нам крышка, всем нам придется плясать под дудочки новых
гамельнских крысоловов. А временами мне кажется, что открытие Косталевского
уже где-то повторили, что кто-то тайно владеет им, использует его,
подталкивая всех нас к пропасти; что мир вот-вот сойдет с катушек, и
генералы станут самолично резать инородцев, прокуроры - бегать по шлюхам,
шлюхи - ловить президентов на живца, а президенты - прятать в подвалах своих
дворцов обогащенный уран и контейнеры с ядовитыми газами.
обсидиановую спираль с мерцающими в глубине серебристыми искрами, и гляжу на
нее в смутной надежде, что все эти страхи мне примерещились, что мне не надо
никого спасать, не надо никуда бежать, поскольку ничего чудовищного, жуткого
в мире еще не случилось. Пока не случилось. Но если случится, если кто-то
когда-то перешагнет запретный рубеж, я до него доберусь. Доберусь вместе с
черным гипноглифом власти!