Чтение 49–й страницы книги ~Ноль часов или Крейсер плывет навстречу северной Авроры~

- Можно было вообще не платить.

Веселая искра зигзагом продернула морщины Колчака.

- Замечание, характерное для русского моряка. Отбираешь деньги - она в
экстазе. Вот за это нас во многих портах так любят.

- Ты не понял. Принять всех этих сутенеров и охранников на борт,
отоварить и скинуть вон. Они же на бедных девках паразитируют, отбирают
восемьдесят процентов. А мы бы заплатили половину прямо им. Заметь:
справедливость и выгода всегда вместе.

- Это и есть причина твоей печали? Расслабься. После нашего отхода они бы
отобрали у баб все. А куда тем деться? Кто-то должен охранять от маньяков,
отморозков, конкуренток. Свой рынок.

- Есть и другая причина. Если мы не можем навести справедливость в такой
малости - куда ж мы вообще полезли? Что мы тогда можем? Мерещилось-то: идем,
значит, - и везде устраиваем порядок по ходу. А на деле-то - все везде само
собой утряслось, сложилось, организовалось, хрен перековырнешь. Вот в чем
ужас!..

- Предложения? Идти назад?

- Еще бессмысленнее...

- Ясно, - сказал Колчак тем тоном, что когда-то долгими годами был у него
наготове для ответа на приказ - вскрыть красный пакет из командирского сейфа
и поднимать с палубы в воздух штурмовики с ядерными бомбами на борту. - А
как бы ты экипажи на смерть посылал? - спросил он. - А как бы сам шел с
кораблем на смерть? Что, гвозди делать не из этих людей? Вот из-за таких
мелихлюндий и не было в России Френсиса Дрейка и Наполеона, а был
семнадцатый год и девяносто первый.

Тяжелые носогубные складки и змеиный изгиб рта придавали в зыбких
сумерках каюты его лицу выражение прямо-таки дьявольское.

Плеснул спирта, плеснул воды, стукнул стаканом:

- Наше дело правое - победа будет за нами! Больше наглости, каперанг!

- Чашу эту мимо пронеси... - произнес Ольховский и выпил, подперся
кулаком.

- Устав надо читать, а не Евангелие, товарищ офицер.

- Почему?..

- Душу все равно не спасешь, а дело делать надо.

- Это Пастернак.

- Терпеть не могу Пастернака.

- Что ты имеешь против Пастернака?

- А он как-то всю жизнь очень ловко увиливал от всех несчастий эпохи,
только под конец вделся. Что-то тут не так. Я вообще не люблю тех, кто умеет
устраиваться.

- Не так уж он устраивался. Хотя один момент был. Это он подарил
Цветаевой обвязать чемодан веревку, на которой она потом повесилась.

- Экая самурайская заботливость.

- Я не про то.

- Трудно с тобой, командир. Что тебе ни скажешь - все ты не про то. А про
что?

- Вот в этом плаче Иисуса в ночь перед арестом что-то есть, конечно.
Знаешь - а плачешь. Плачешь - а идешь.

- Поплакал - и вперед. У него была своя задача, а у тебя - своя. Почитай
газеты - не захочешь Пастернака.

- А что захочешь?

- Наставление по совершению государственных переворотов. Кстати о
газетах: ты не обратил внимания, чего это они здесь с ятями и твердыми
знаками? Местная журналистская мода, или областные правила русского языка?

- Где? Покажи. Действительно... Хм, странно. Изгиляются писаки. Мат,
компромат, яти их.

- А н-нет причин для тоски на свете, что ни баба, то помело, - с
абсолютной немузыкальностью промурлыкал Колчак: так мог бы мурлыкать
проволочный ежик, если чистить им балалайку. - А мы пойдем с тобою в
буф-фетик и возьмем вина полкило!.. Ну, еще какая причина для тоски,
Петька?

- А еще - уж лучше было бы, что приходят наши ребята в бордель, в
кожанах, в маузерах, хлещут шампанское, бьют посуду и окна, палят в потолок,
вышвыривают сутенеров, тащат наверх визжащих девок... хоть разгул! размах...
хоть на что-то похоже!

- Ха. Пройдет время - они будут уверены, что так все и было!

21.

Моторки тарахтели и взревывали, пляша у борта. На подходах к Калягину
северный ветер развел зыбь. Пронесся небольшой шквал, сбривая гребешки волн.
Складки плащей скульптурно облипали ссутулившихся людей в лодках.

На одной удерживали вдоль ветра узкий красный транспарант:

"Слава морякам легендарного крейсера "Аврора"!"

- Ура! - крикнули снизу озябшими голосами. - Товарищи, спасибо!

- На здоровье, - отвечал мостик. - А за что?

- А за все!

Внизу хотели встречи. Вызванный Ольховский поднялся и подошел к борту,
придерживая капюшон и воротясь от брызг.

- Что за депутация?

- Именно депутация, товарищ капитан первого ранга. Просьба есть у
населения.

- Что за просьба?

- Погостили бы у нас часок. Помочь бы немного. Это всего вам на час
задержки.

- А мы отблагодарим. Свежие продукты, фрукты, пиво - снабдим по высшему
классу!

Мокрый леер скользил под рукой. Вихрь хлестнул, вбил в ноздри удушливый
бензиновый выхлоп подвесных моторов.

- Пока не нуждаемся, - решил Ольховский. - А насчет братания и просьб -
на ходу пожалуйста. Это к нашему судовому комитету. Кто у вас старший?

Мстительно прищурился, приказал вахтенному на палубе:

- Бубнова в мой салон. Скажи - ходоки к нему.

Ходок-депутат, войдя в салон, отвернул голенища рыбацких ботфортов.
Стиснул руку Шурке: на ладони твердели узелки маленьких шрамов.

- Понимаете, ребята, замучила крестьян азербайджанская мафия. Продыху от
них на рынке нет, а народ-то бедный, а цены повышать приходится, а что
делать. И людям не купить, и нам в убыток, и вообще за человека тебя не
считают. И нас тоже, рыбаков то есть, прихватили.

Наверху было холодно и мокро, и настроение у Шурки после недавних
подвигов было миролюбивое и даже апатичное.

- Вас как зовут? Алексей? Алексей, мы этими вопросами не занимаемся. Вот
погодите, станет везде лучше, и у вас изменится.

Проситель проскреб черную разбойничью щетину. Из красиво контрастирующих
с ней голубых глазок исчезло заискивающее выражение, и на несколько секунд
они сделались холодными и твердыми, как у шерифа из вестерна.

- Лозунг хороший, - проговорил он, - и знакомый. Но от вас - неожиданный.
Мы не морские черепахи, по триста лет не живем. Что уж, мы хуже людей, что
ли?

- Это в каком смысле?

- В таком, что другим помогаете, а нам западно, что ли?

- Кому это мы помогаем?

Ольховский курил в дальнем кресле не вмешиваясь и наслаждался диалогом.

- Да ладно... В одном месте они банк взяли, все вкладчикам обманутым
раздали. В другом новых русских раскулачили и пенсионерам пенсию за год
заплатили. В третьем спекулянтов потрясли, бандитов на месте перестреляли. А
в деревнях так вообще десанты высаживают, землю и технику делят для
крестьян. А калязинцам, значит, шиш с маслом, рылом не вышли? Спасибо,
товарищи моряки. А мы вас ждали.

Шурка растерялся.

- И что? - глупо спросил он, понимая нечаянный цинизм реплики.

- И то, что люди на вас надеются,. можно сказать. А на кого еще сейчас
надеяться? Все обещают, все врут, все свои карманы набивают. Надежда только
на того, кто рядом и у кого сила. А вы - это ж силища!

Он показал двумя руками, какая это силища. Так рыбак показывает
небольшого кита.

- Или скажете - это все слухи, врут люди?

Под этим вопросом Шурка покорчился внутри себя. Ольховский в восторге
пристроил руку с сигаретой перед лицом, прикрываясь. "Так тебя, стервеца".

- Люди, конечно, не врут... - промычал Шурка. Его берет приобрел сходство
с шапкой Мономаха - давил сверху. "Водители Ларионов и Кутько взяли на себя
и с честью несут", - ехидно проговорил в мозгу Жванецкий.

Гость постарался вложить всю энергию убеждения в одну фразу.

- Сейчас мост будем проходить - выйдите посмотреть, - попросил он, прижав
к свитеру красные руки в беловатых шрамиках от снастей.

Четырехкилометровый стальной мост соединял берега бесконечно тянущегося
на юг, в сторону Москвы, водохранилища, разлив воды переходил в хмурое небо.

В паутинном переплетении балок жалась среди хляби кучка людей. Они
растягивали вздутую дугой кумачовую ленту с расплывчатыми меловыми буквами:
"Да здравствуют революционные моряки!" На другом транспаранте, синем и
коротком, значилось "СОС!". Далеко внизу прыгал и валился набок бакен
фарватера, как гигантский поплавок их общей удочки, которой они пытались
поймать добычу на эту приманку.

- Им только силу показать надо! - убеждал Алексей, и неясно было, кому
надо показать силу - угнетенным рыночным торговцам или их угнетателям. - Вы
поближе подойдите, человек десять-пятнадцать если высадить с оружием - мы на
лодках отвезем, и через час доставим обратно. Вам даже вмешиваться не надо -
мы сами разберемся, вы только рядом постойте.

- А сколько их? - неохотно спросил Шурка.

- Да сколько их вообще может быть? Человек десять, ну двадцать. А вас тут
сколько? Да не станут они с вами связываться, они вас боятся, наслышаны уже.
Бандит - он всегда знает, что настоящая власть рано или поздно придет, вот