приколоченной сверху перекладине болтался обрывок веревки. Живот мой снова
свело, и я долго стояла согнувшись, глядя в истоптанную траву и глотая
слезы.
пританцовывая, резвая весенняя муха, то и дело удовлетворенно потиравшая
лапки. Как будто муха тоже была разбойницей и радовалась добыче...
дернулся, из землянки выбрался старший из приведших меня разбойников,
равнодушно глянул сквозь меня и громко окликнул стоящего поодаль парня.
Парень выслушал короткое распоряжение, ушел и вскоре вернулся в
сопровождении круглолицего - того самого, что предлагал сотоварищам
нарушить приказ Совы относительно захваченных женщин. Теперь круглое лицо
его казалось вытянувшимся и бледным, как сосулька.
еще больше, а борода страдальчески обвисла. Сопровождаемый равнодушным
парнем, он проследовал к двум врытым в землю столбам, и я испугалась, что
его тут же и повесят; круглолицый стянул рубашку и стал между столбов,
покорно давая привязать себя за руки. Парень снял с пояса хлыст, деловито
поплевал на ладони - и мы с круглолицым оба получили урок о том, что с
Совой не спорят. Круглолицый при этом обливался кровью и вопил, а я
смотрела, скрючившись и грызя пальцы.
откинулся. Старший из пятерки, изловившей меня, молча распутал веревку на
моих запястьях, взял меня за плечо и впихнул вовнутрь.
Никогда еще я не была так близка к смерти, и среди рваных воспоминаний о
доме и матери, приюте и Флобастере преобладало лицо Луара - запрокинутое
на подушке лицо, мир, освещенный солнцем...
немытым мужским телом. На лежанке, небрежно укрытой толстым цветастым
ковром, сидел некто опять же бородатый, насупленный, с круглыми, как у
совы, очами, темными в полумраке. Снаружи вопил караемый преступник; я
смотрела на Сову, как пойманная в капкан крыса.
старшему. - Ну так это... Иди.
голову к плечу, свет факела упал ему на лицо, и я увидела, что глаза его
полны боли.
ватных ногах и долгих несколько минут давала себя разглядывать.
- Да я тебя, что ли, видел?
еще у мужика рога росли, это ты его, стерва, обманывала...
я не удержалась и всхлипнула-таки. Господин Сова оказался театралом.
такие нагулялись? Оторва, да?
Выдумка... Я на самом деле не такая...
ухватил меня пятерней - я сжала зубы, чтобы не крикнуть от боли. Рука его
привычна была хватать и душить, потому жест, которой должен был означать
ласку, оставил на моей груди пять пальцев-синяков.
движение привстать - лежанка скрипнула под его огромным тяжелым телом и в
ту же секунду лицо Совы исказила болезненная гримаса:
я бы тебя, девка... Вот так бы... - он смачно стиснул в кулак свою могучую
волосатую руку, воображая, что именно и как он бы со мной сделал. В ужасе
прижимая ладонь к пострадавшей груди, я вспомнила возмущение круглолицего:
"Да он ее в лепешку сплющит, они же мрут после Совы"...
безвестному бедняге с его отчаянным ножом - и, будто, отвечая на мои
мысли, Сова задумчиво поманил меня пальцем.
и мне казалось, что я слышу, как все быстрее и громче пульсирует кровь в
его бычьем теле. Дыхание Совы сделалось частым и хриплым - даже
болезненная рана не могла подавить его звериной, неистовой похоти.
затряслась; лопата-ладонь, лежащая на моей спине, уловила эту дрожь:
не расстегнуть мою одежду, а разорвать. Я кусала губы, чувствуя, как моя
собственная теплая кровь течет по подбородку; он опрокинулся на лежанку,
увлекая меня за собой, придавил невыносимо тяжелым телом, так, что,
кажется, затрещали ребра. Прямо надо мной оказались его освещенные
факелом, выпученные, коричневые в крапинку глаза - я зажмурилась, желая
немедленной смерти, и, сама не зная, что творю, двинула коленом в темноту
над собой.
прочь, давая мне возможность продохнуть - но я не стала пользоваться этой
возможностью. Вцепившись в толстую, как ствол, шею, я навалилась на него
сверху, постанывая и бормоча:
любвеобильную меня от своей широкой груди. Я обиженно всхлипнула:
нем лишь страстное желание да еще обиду: как же?
рога, как молодой лесок, и что я влюбилась в атамана страстно и
безнадежно. Совершенно поразительна была детская доверчивость подраненного
Совы - он, привыкший брать силой всех подряд встреченных женщин,
трогательно обрадовался моей так внезапно воспылавшей любви. Мужчины - как
дети, угрюмо думала я, сидя перед разбойничьим костром в окружении
волосатых рож. Как сучьи дети...
сомневалась, что на нем заживет, как на собаке. Удрать из лагеря не
представлялось возможным - вырваться из душной землянки уже почиталось
великим счастьем. Я рассказывала Сове наизусть любовные монологи из
трагедий, он, сентиментальный, как большинство палачей, проливал сладкие
слезы - а я мерила расстояние до кинжала за его голенищем, прикидывала
бросок и последующий удар - и сразу хмуро отметала всю глупую задумку. Не
смогу я ударить Сову хоть сколько-нибудь серьезно. Новая царапина нам ни к
чему, все мы помним, что случилось с беднягой, оцарапавшим его прошлый
раз...
с них убранство, И в страсти корни обнажает, - декламировала я нудно, а
Сова слушал, подперев щеку, и мне хотелось убить его.
отправлению всех обычных разбойничьих потребностей - кто-то ходил в
засаду, чтобы возвратиться потом с добычей; вернувшихся "с дела" пустыми
нещадно пороли за нерадивость, а особым преступлением считалось утаить
часть добычи, за это полагалась петля. В отряде царила злая и неделимая
власть Совы - он ловко приближал одних и натравливал их на других, чем
странным образом напоминал мне Хаара. Никто не чувствовал себя в
безопасности, сегодняшнее богатство могло обернуться назавтра нищетой,
плетьми или смертью, я понимала теперь, почему разбойники так беспощадны к
своим жертвам. Любой из них жил на острие ножа, опасаясь не плена и казни,
а расправы своих же собратьев и страшной опалы властелина-Совы.
снимают с них сразу три шкуры. В нем было некое безумное желание разрушать
- себя и все, что вокруг. Мысленно я сравнивала его с садовником,
обрывающим цвет, с рыбаком, истребляющим мальков; он не думал о завтрашнем
дне, мне странно было, что власть его так велика и держится так долго - но
причиной была воля Совы, тоже ненормальная и сумасшедшая, воля безумца,
поработившая весь отряд.
приказу своего же сотоварища плетьми. Будучи рабами Совы, разбойники мнили
себя властителями по отношению к купцам, крестьянам и случайным прохожим -
то есть прочему миру; в собственных глазах эти лохматые, немытые, в драных
штанах и золотых украшениях люди представлялись едва ли не наместниками
всемирного владыки. Пробыв среди них два дня, я сама чуть не тронулась
рассудком.
в землянку, я прощалась с жизнью; самоуверенный, как ребенок или как
зверь, он принимал мою паническую дрожь за страстное трепетание и
ободряюще похлопывал по спине: потерпи, мол. Недолго осталась.
приговоренные к отсроченной казни.
Контровский Владимир
Сертаков Виталий
Каменистый Артем
Свержин Владимир
Самойлова Елена
Чернецов Андрей