успокаивающе твердил, что волноваться не о чем - носители серых плащей
всегда любили рассчитанные на зрителей эффекты, и окончание времен - всего
лишь новая уловка, призванная приковать к Башне ослабевшее было внимание
обывателей. Так твердил его разум - однако предчувствие беды крепло, и
декан знал по опыту, что этому предчувствию можно верить.
он отпустил навстречу верной гибели горячо любимую, ненавидимую, долго
мучившую его женщину - отпустил, оскорбленный и уязвленный ее презрением.
мысли. Постояв некоторое время перед высоким шкафом, запертым на замок и
для верности - на заклинание, Луаян вздохнул и снял то и другое.
размером с табакерку. Декан подержал ее на ладони, потом тронул крышку -
та поддалась без усилия.
золота и на золотой же цепочке. Декан невольно задержал дыхание, положив
на ладонь тускло поблескивающую пластинку со сложной фигурной прорезью.
Чего, казалось бы, проще - взглянуть сквозь прорезь на солнечный луч,
однако Луаян проникся трепетом при одной только мысли об этом. Он -
хранитель, но не хозяин...
уважаемым магом и деканом университета.
мирозданья, и о Привратнике, который отказался открыть засов и впустить
ее. Роль Ларта Легиара в этой истории была сокрыта от людей. Декан
вздрогнул, впервые взглянув на лицо своего гостя. Великий Легиар постарел,
и лицо его избороздили шрамы, которых раньше не было; один глаз ослеп и
смотрел сквозь собеседника, зато другой, уцелевший, был по-прежнему зорок
и насмешлив.
намерения визитера.
вопросов - и о чужой Третьей силе, которая пожелала ворваться в мир, и о
судьбе Привратника, и о собственной Легиаровой судьбе - однако он молчал
и, более того, твердо знал, что так ни о чем и не спросит.
изменился.
сожаление:
встречаются друг с другом, тем легче живется нам, магам обыкновенным...
что это невозможно... Или ты кривишь душей?
взглянул Легиару прямо в уцелевший глаз:
заполненные книжными корешками. Луаян не торопил его - терпеливо ждал
продолжения разговора.
преуспел в науке... Но я пришел к тебе не как к ученому, и не как к
декану, и даже не как к магу... Я пришел к тебе, как к ученику Орлана.
его гостя казался круглым кусочком льда.
пластинка со сложным вырезом в центре, и золотая цепочка свешивалась между
пальцами, и яркий желтый зайчик бегал по темному потолку.
известна, но до конца его свойств не знает никто. С тех пор, как погиб
хозяин его, прорицатель по имени Орвин, с тех самых пор он осиротел и сам
теперь должен выбирать... искать нового хозяина, нового прорицателя. Тот,
кто наденет его, обретет способность заглядывать в будущее - но только в
случае, если медальон изберет его сам. Тщеславного или глупого, который
захочет воспользоваться им без полного на то права, медальон попросту
убьет - золото не ведает снисхождения... Я не могу держать его у себя - я
не хозяин ему. Я не могу отдать его никому из магов - тогда меня будут
грызть сомнения, подозрения, зависть, наконец... В руках не-мага медальон
неуместен - что же мне делать?
приобрел странное, почти лукавое выражение:
тщеславие, и гордыня... Он был мудр, мудрее всех нас, ныне живущих. Он был
твоим наставником недолго - но он есть в тебе, есть, я вижу... Я принес бы
медальон ему, но его нет - возьми ты. Сохрани, хорошо?
живое существо.
И поглядывай на него иногда - нет ли... ржавчины. Да, я знаю, он
золотой... Ржавчина на нем означает опасность для живущих - так утверждал
еще Первый Прорицатель, и, видит небо, старик был прав... - уголок
длинного Легиарового рта страдальчески изогнулся.
прийти на смену... Не пришли. Ты счастлив в своем университете... А где-то
по земле бродит еще одна несостоявшаяся надежда - бывший Привратник, я
даже я не знаю, кто он теперь. Береги медальон... И прощай.
встречи началась работа его жизни: история деяний великих магов.
глазам, всматриваясь изо всех сил - ржавчины не было. Ни точки, ни
пятнышка - однако предчувствие беды наливалось и зрело, как яблоко, как
нарыв.
по нескольку раз на день исторгала свой звук, от которого кровь стыла в
обывательских жилах; из зарешеченных окон нехотя поднимался в небо тяжелый
дым, и ни один плащеносец не показывался на улицах города. Горожане
мучились тревогой.
хмель изгоняет раздумья и притупляет страх, было, оказывается, известно не
только Эгерту Соллю. Жены ожидали мужей в тоске и тревоге - те
возвращались домой на четвереньках либо ползком, и первыми их
заплетающимися словами были уверения, что окончание времен на самом деле
отменятся. Мастеровые и торговые кварталы понемногу спивались; в
аристократической части города пока что соблюдались приличия - однако и
здесь можно было встретить подвыпившего лакея или валящегося с козел
кучера. Высокие окна богатых домов были плотно занавешены - кто знает, что
творилось под покровом плотных, не пропускающих воздух штор; многие
обыватели, имеющие родственников в селах и предместьях, сочли за лучшее
нанести им длительный визит - днем из городских ворот одна за другой
выкатывали телеги, груженные домашним скарбом.
первоклассный, так и давно застоявшийся в бочках товар. Но, если в
большинстве подобных заведений пили нервно, из одного только желания
залить страх, то в студенческой таверне "Одноглазая муха" царило самое
искреннее и непринужденное веселье.
изображал то плащеносцев, то магистра, то карлика с трубой - жуткий
тянущий звук, издаваемый этим инструментом, оборачивался в Лисовом
исполнении до колик смешной непристойностью. Студенты рукоплескали,
развалившись на скамейках; один только Эгерт не принимал участия во
всеобщем веселье.
длинные ноги, Солль ковырял столешницу кончиком тупого ножа. Губы его
шевелились, беззвучно повторяя бесконечные "да", и стакан вина, стоящий
перед ним на столе, оставался почти нетронутым.
последним... Что все-таки первое в его душе? Неужели вечный страх? Тогда
для того, чтобы избавиться от заклятья, необходимо сначала избавиться от
страха, а это замкнутый круг - чтобы не бояться, надо перестать бояться...
Но, если главное в Солле - не страх, тогда - что?
молотилку; главным в его душе были либо трусость, либо желание от нее
избавиться - ничего третьего пока не приходило ему в голову.
голову - мало ли кто из приятелей-студентов отошел от шумной компании,
чтобы в относительном спокойствии выпить свое пиво, закусывая румяным
пирожком. Тем временем Лис, утомившийся было за вечер, возобновил свои
балаганные штучки - и в наполнявшем таверну хохоте Эгерт различил
раздавшийся рядом тихий смешок.