хороший, добрый, лягу, прижмусь, отдохну от всего... Представляешь? Ну,
чего я с ним разоткровенничалась?.. А он совсем расстроился, пожалуйста,
говорит, не ездите к нему сегодня, если вы поедете, мне будет очень плохо,
я буду все себе представлять и к концу вечера с ума сойду... Я и не
поехала, допили мы его виски, стали пить наш джин, стала я уже собираться
домой, пьяная совсем, говорю, брошу машину, поеду на метро, я тогда,
помнишь, еще одна ездила везде...
на стульях друг против друга сидели, прямо посередине выставочного зала
пустого, повел рукой вверх, ладонь горячая даже через одежду, и знаешь что
сказал?.. Я вас не отпущу так, вы уже можете простудиться... Понимаешь, в
смысле, уже мокрая... Так сказал, что иначе понять было нельзя... И я
осталась еще на час, прямо тогда, хотя как раз мне было никак невозможно,
и дома ждали... Но он даже не очень уговаривал, просто обнял, Сашенька,
Сашенька, я за Таню всю жизнь буду Бога молить, за то, что познакомила
нас, Сашенька, я понял, понял, вы любимая, последняя, я всегда буду при
вас...
слышу, что бормочет ерунду, но не могу ничего поделать, он встал, большой,
уже отяжелевший, ну, знаешь, как спортивные мужики тяжелеют с возрастом,
прижал к себе, на плечи чуть-чуть надавил...
из нас сумасшедший. Я хочу только еще вот что тебе рассказать, меня это
давно мучает, я хочу рассказать тебе, что я там чувствовала. Наверное, ты
и так обо мне это знаешь, мое желание чувствовать себя одновременно
собственностью, вещью, которой мужчина просто пользуется, понимаешь,
справляет на мне свою нужду, и, в то же время, смотреть на него так,
немножко свысока, сверху, вот, дескать, животное, которое нуждается во
мне, чтобы ощущать себя человеком, сильным, значительным, это я ему даю,
даю такую возможность, и он получает то, что никогда и ни от кого бы не
получил, это чувство превосходства, полноценности, и пусть он думает, что
победил, но я-то знаю, что поддалась, подарила ему этот обман, иллюзию
превосходства. Танька, ты же знаешь, так было с Игорем, потому он за меня
и держался, а Сережа почувствовал это, эту дрянь во мне сразу, и сразу
стал с этим воевать, он мне доказывал, что не зависит от меня, что он
просто взял, я просто дала, мы равны и свободны, ну, тогда я ему и
доказала, когда не пришла, кто свободен, а кто зависим. Но там, в нашей
экспедиции, в этом ужасе, в сказке, во сне я впервые, понимаешь, Танька,
впервые в жизни, почувствовала, что от меня ничего не зависит, что война
закончена, и я потерпела поражение навсегда, это было такое счастье, так
сладко, так хорошо, впервые, слышишь, впервые я была собственностью
действительно, ничего не зависело от меня, он меня вел, он знал все за
всех, за себя и за меня, за своих этих хранителей и за всех людей, он
принимал решения, и я подчинялась им еще до того, как они были приняты, и
даже его слабость перекрывала всю мою силу, и даже его зависимость от
моего тела и от моей ласки делала его не зависимым, а, наоборот,
свободным. Не могу тебе толком объяснить. В общем, там, в этом нашем
путешествии, все совпало, и моя жажда подчиняться, и мое вечное стремление
к превосходству, желание сделать царский подарок - себя. Понимаешь? Я ведь
знаю этот свой порок, гордыню, и ты знаешь, но я никогда не предполагала,
что такое может быть, чтобы я от него зависела, как вещь от человека
зависит, а он от меня - как человек от вещи, понятно, да? Непонятно, я
знаю. Ну, неважно. Во всяком случае, там было счастье. У нас была как бы
одна кровь, только он был сердцем, которое кровь гоняет, а я сосудами, по
которым течет и течет, толчками, так, как бьется сердце, и мы так зависели
друг от друга, как сердце и сосуды. Ну, я разговорилась. Просто женский
роман какой-то. Извини. Но мне очень хотелось рассказать, как было там.
Видишь, мы вернулись, ничего не изменилось, я живу дома, Миша совсем
спился и уже, кажется, стал бродягой, бомжом, я плачу, как только
представляю себе его теперешнюю жизнь, разве можно так жить в его
возрасте, но не могу ничего сделать. Он твердо решил, что должен пропасть,
опуститься, у него было такое предчувствие, и я не в состоянии с этим
бороться, ты же знаешь, какой из меня борец. И, кроме того, я не могу
освободиться, семья, моя большая часть там. Я не знаю, что мне делать.
Когда я начинаю думать об этом всерьез, болит голова, невыносимо, и я
сдаюсь, я не разрешаю себе эти мысли.
совсем, до самого конца, понимаешь?.. Тогда получается, что мне никто на
самом деле не нужен, я живу отдельно, отдельно ото всех, и от него тоже...
Бывает такое состояние, мне нужно закрыться, отгородиться, остаться одной,
ни муж, ни дочь мне не нужны, и он не нужен, я звоню тебе, или даже одна,
никого не зову, иду бродить... В хорошую погоду это состояние становится
совсем непреодолимым, мне надо уйти, идти одной... Я даже не очень глазею
по сторонам, не захожу в магазины, не замечаю людей, в общем, не замечаю и
погоды, солнце или дождь вдруг начнется, мне все равно... Я ухожу,
освобождаюсь, мне необходима эта свобода, в это время я никого, наверное,
не люблю, я просто люблю дышать, я дышу в своем укрытии, мое тело
становится моим убежищем, крепостью, и я отсиживаюсь, спасаюсь... Мне
кажется, что это нормально вообще для человека, быть одному, закрыться, не
чувствовать себя всегда и абсолютно слитым с каким-нибудь другим человеком
или с людьми, даже с близкими... Мне кажется, что такое слияние даже
болезненно и неестественно, вылезти из панциря, чтобы прикоснуться к
любимому существу... Ничего не вышло бы, только боль и смерть
мучительная...
Поэтому был Игорь, с ним и невозможно было без панциря, он совсем другое
животное, может, акула или огромный хищный моллюск, но в своей броне я
была в безопасности, и даже сама могла... Могла постепенно поглощать его,
понимаешь?.. Я видела что-то такое, по телеку, наверное, только не в
панцире, конечно... Какой-то такой цветок... Он постепенно втягивал
кого-то, какое-то живое... И было видно, хотя это просто огромный цветок,
и шевелились как бы лепестки, но было видно, что он наслаждается... А с
Сережей... С ним тоже можно было оставаться в панцире, он сам был в
панцире... Это было даже приятно, соприкасаться таким твердым,
непроницаемым, и чувствовать, как, все же, идет навстречу, сквозь наши
твердые поверхности, тепло...
сошло на нет, рассосалось. Наверное, потому, что он слишком хороший,
серьезный, порядочный, благородный. А мне, ты права, нужно немножко дряни,
гнили, да? Но я все понимаю, поэтому в конце концов и поступаю, как всякая
нормальная баба, погуляла - и домой, поэтому и держусь так за него и
вообще за семью, ты же не скажешь, что я за них не держусь. Если б не
держалась так, давно уже пропала бы, тот же Игорь меня бы растерзал,
уничтожил. Или еще был, до него. Конец мне был бы без мужа, и без наших
старух, и без дочки, хотя, наверное, я могла бы, должна бы быть лучшей
матерью, тем более, женой, но я стараюсь, я держусь за них, чтобы не
пропасть совсем. Это и есть моя к ним любовь.
разошлись. Вот, думаю, останется он один, а я в семье - он и найдет
какую-нибудь... свободную.
взять, понимаешь меня?.. Это он мне сказал, он быстро понял... Он сказал,
что есть женщины, которые целуют, чтобы ласкать мужчину, а я - чтобы
ласкать свои губы... Он сказал, что он чувствует себя инструментом, что я
им себя глажу... Я начала спорить, даже обиделась, но сразу почувствовала,
что он прав... Понимаешь, это нельзя скрыть в постели... Он сказал,
поэтому ты любишь быть сверху... Ты себя мною любишь, сказал он...
все поняла, Танька, это мой порок, за него меня жизнь и наказывает. Он мне
все объяснил, Миша, Мишенька, любимый мой, любимый, замечательный. Он
сказал, что я отношусь к мужикам, как мужчины относятся к женщинам,
понятно? Ну, сейчас я тебе объясню, только я уже не помню точно. Примерно
так: нормальная простая баба, конечно, любит мужчину за силу, но что для
нее это значит - сила? Значит, мужик лучше других в деле, ну, там, не
знаю, пашет лучше, потому что здоровый, или доктор наук в двадцать пять
лет, если речь об образованных идет, понимаешь? Ну, вот. А я что люблю? Я
красоту люблю, он сказал - ты нашего брата потребляешь, как обычный бабник
вашу сестру. Фигура, глаза, ну, и так далее. Я сука, Танька.
панциря, я люблю его, я прикасаюсь к нему прямо голым мясом, ничем не
прикрытым, больно, а он все тащит и тащит к себе, потому что у него совсем
нет никакого прикрытия, он голый, ободранный, и я срастаюсь с ним, он
этого и хочет, а мне больно, я сопротивляюсь, я возвращаюсь домой и
притворяюсь, что уже не помню о нем, но ничего не получается, я бросаюсь
звонить, а он уже пьяный, говорит с трудом, я сразу слышу, бросаю трубку,
а теперь его вообще невозможно найти, что же я буду делать, я теперь тоже
голая, ободранная, а его нет, и мне не к кому прислониться, прирасти,
дома, мне кажется, на меня такую все смотрят с брезгливостью, и муж, и
даже дочь, куда же мне теперь деваться, а его нигде нет, налей, Танюра,
еще немножко, и пойдем отсюда, давай закрывать нашу лавочку, ой, подожди,
Лукьяненко Сергей
Конан-Дойль Артур
Верещагин Олег
Шилова Юлия
Муркок Майкл
Чернецов Андрей