видимости, органически не мог вытерпеть неизвестности.
в атаку. - Вперед! Лиа сен нау!
затем...
рванулся прочь с поля боя. Гвардейцы без колебаний плотно окружили его со
всех сторон и не оглядываясь, пустили коней в галоп. Они уже отъехали от
нас на несколько стаксов, когда от группы отделились два всадника, и
возвратившись поближе к месту сражения, подали несколько сигналов узкими
черными вымпелами.
Альба. - Этого нельзя допустить! Назад, принц!
кружке, теперь бы не расплескать! Орбен, подбери какое-нибудь копье!
земли длинный тонкий дротик.
просто перерезал завязки плаща Ванаиром. Плащ я бросил Орбену, а сам
наконец-то натянул правую перчатку. Потом посмотрел на Альбу, и подвывая
от боли, взял в левую руку стилет.
момент, когда Орбен поднял древко над головой. Синий плащ заполоскался,
как знамя; и увидев это, воины Сапфира радостно закричали. А еще чуть
погодя донесся шум ликования со стороны города. Оказывается, мирные
горожане тоже были на стенах - ополчение подстраховывало вышедший в поле
гарнизон. И тут нахлынула волна отступающих черных солдат, и нас разнесло
в разные стороны.
выпустили ядро черной армии из долины, но погибать, а уж тем более
сдаваться солдатам Проклятого вовсе не хотелось. Они стояли насмерть и при
каждом удобном случае пытались найти щель в окружении и вырваться в
спасительные холмы.
сделать. Но сражение к этому времени развалилось на полтора десятка
небольших очагов, и за беглецами немедленно были снаряжены группы
преследования. Все больше сапфирцев выходили из боя, добив последнего
противника или приняв неохотную сдачу. Вот уже один из офицеров гарнизона,
лейтенант Барг, разослал разведчиков по окрестным холмам - проверить, не
движется ли к городу черная подмога.
спешившись, почти в центре поля, и вокруг нет ни одного врага, а со
стороны въезда в долину ко мне медленно идет Альба, и небо стало совсем уж
отчаянно синим, и солнце выжимает из меня скудные струйки пота,
размывающие кровь и грязь на лице, и над Сапфиром все так же развевается
белый флаг с косой синей полосой.
белоснежным мрамором и лазурной черепицей, укутанный малахитовой листвой
плодородной долины, заглядывающий в воды прекрасного залива - укрытый
серебряной паутиной самоцвет, игрушка на ладони бога.
пришлось ему несладко. Был он без плаща, с перевязи свисали бесформенные
рыжие клочья замши - очевидно, защищался ножнами, обронив кинжал. Или,
скорее, оставив его в груди противника. Меч он сжимал в правой руке, и
рука была окровавлена. Мне не захотелось спрашивать, но я почему-то не
сомневался - это его кровь. Кровь к тому же текла из глубокого пореза на
лбу. Но сквозь маску пепла, пыли и крови на лице все так же пробивалась
улыбка, и лучились удивительные серо-зелено-желтые глаза.
чая. Только обязательно хорошего.
необычными интонациями. - Хо... однако славная получилась драка!
сказать что-то вроде: "Да, здорово". Или хотя бы просто поблагодарить его.
Но я молчал и только пытался дышать беззвучно, чтобы Витязь не заметил,
как я задыхаюсь.
ваш плащ, только уж извините, его за это время еще больше разодрали.
лицу грязь и пот.
улыбнуться, но получилось больше похоже на гримасу боли. - Пришлось ему
одно утро побыть знаменем, ваше сиятельство. Изволите платок, чтобы
обтереть Ванаир?
мне подрубленый лоскут. - Копьем по бедру угораздило, неглубоко, ничего
серьезного. Обычный порез. Вот когда мы на их пехоту бросились, я, мой
принц, по правде сказать, испугался. Черная пехота - это, говорят,
страшнее не придумаешь. Доспехи ведь у них заговоренные, простым мечом не
всегда и возьмешь.
Альба, наблюдая, как я обтираю клинок от крови. - Хотя прошу заметить,
принц, что сегодня это - самая сильная тяжелая пехота в мире. И тем не
менее, я уверяю вас, что в Сапфире можно обучать бойцов, которые окажутся
не хуже этих. Несколько столетий лучшей пехотой Радуги были морские
гвардейцы вашего города. Их специально готовили для трудных десантов, они
были прекрасно вооружены и умели сражаться как на палубе, так и на берегу.
вертя в руках пропитанную быстро густеющей кровью тряпку. Да, это был
настоящий хлопок, а не какая-нибудь радужная паутина. И впитывал влагу он
прекрасно. Правда, и кровь у черных гвардейцев была обычная. Красная кровь
человека-воина. Не смолистая пакость демонов, не дымный молочай
дьяволов... И уж конечно, не та мерзость, которой я парализовал магию
Проклятого.
сказал Альба. - Сейчас будет передышка, в этом нет сомнения. Не знаю уж,
насколько длинной она получится, но хотя бы две-три фаланги сформировать
вы успеете. К тому же, если возродить старые традиции военных школ, город
будет сильнее, даже если не начнет выпускать отряды морской гвардии.
Возможность дополнительного обучения усилит гарнизон и ополчение, а это
вам весьма пригодится.
там делать. Они отстают от групп преследования. По последним рапортам,
уцелевшие бойцы Проклятого рассеяны и пытаются скрыться в горных отрогах.
Несколько особенно крупных групп, оказавших сопротивление и не пожелавших
сдаться в плен, уничтожены. Сам Черный принц и его свита отступили быстро
и согласованно. Догнать их уже невозможно, принц. У них прекрасные свежие
лошади, а у нас практически нет кавалерии.
Атлис: ни один из военачальников Проклятого еще ни разу не попадал в плен.
А сегодня у нас был прекрасный шанс нарушить традицию.
бесславно разгромленными.
он неожиданно улыбнулся какой-то своей мысли и безмятежно продолжил:
битвы заставило его отступить. Отступить со столь неприличной
поспешностью, что этим он, по существу, обрек свои войска уже не просто на
поражение, а на полное уничтожение. Кто виной тому? Я? Изрядно сомневаюсь.
Мне кажется, его неприятно поразило ваше присутствие, принц. Я чувствую,
что между вами существует некая связь, которую я не могу объяснить, но
ощущаю так же явственно, как аромат победы или свои раны.
спросить об этом.
прошлогодний шорох листьев. Раны победивших Витязей заживают очень быстро
и очень легко. Мы даже становимся сильнее после них - когда
выздоравливаем. Хотя не скрою, мне жалко союзников. Те бедняги, что
погибли, еще пригодились бы нам в следующих боях. Впрочем, не следует
слишком уж горевать. Они сделали все, что могли, и даже больше того.
нашел. В живых оставался только один - истерзанный, израненный, он сидел у
трупа сородича и мерно качал огромной головой. Его пожирала воистину
нечеловеческая тоска. То ли от горя, то ли от боли. Третьего не было видно