есь. И князю, и все одно... И попу...
древние обиды, и тут же, лапая за плечи, лезли с мокрыми поцелуями в
бороды друг другу.
широкое плечо Дрозда. - Величаюсь, да! Я здеся, на етой реке, первую клеть
срубил! Перву пашню взорал! И что русич я, величаюсь тож, и батьку мово...
Батька мой рати водил с Ляксандрой, может, с самим! Да!
ты жисть... Вота! Давай, поцелуемси с тобой! Так! Дак вот, мужики! Сынов
женю и дочерь даю! Князь един, и вера наша святая! Кто тута меня? Русичи
мы! Все! И ты, Птаха, русич, и я, вс°, и - вот! - И, не зная, чего еще
сказать, Степан, постояв, повторил: - Вот! - И сел с маху на лавку, что-то
еще договаривая охватным размахом руки.
спорят, бьют по плечам друг друга, лезут мокрыми губами целоваться,
расплескивая коричневое густое хмелево, соседи-сябры, рядовичи, а отныне
сородичи. И, пожалуй, верно, что уже тут не два чуждых и разных племени,
не чудь и славяне, а одно - Владимирская Русь, народ.
прищурилась. Лиловый шелк был тускловат, лик Глеба на пелене потому и не
смотрелся так, как хотелось бы. Она недовольно вскинула твердый
морщинистый подбородок, попросила:
прибавлялось и прибавлялось дородства. Порою и наклониться за чем
становилось тяжело: клубок ли уронит, спицу - все девку надо кликать. Дома
иногда жаловалась: <Почто таки черева наростила, Осподи! И ем-то мало
совсем!> Подойдя, остановилась, глянула с легкою завистью в работу -
мастерица была Протасьиха, ничего не скажешь!
наконец нашла несколько мотков, приложила:
туго натянутой пелене моток темно-лилового, почти черного, шелку.
Протасьиха и потянулась за иглой. Бяконтова еще поглядела, потом пошла на
свое место.
черном вдовьем платке (мужа убили о прошлом годе на рати тверичи), только
вскинула глаза на них, не выпуская из рук быстрые спицы, поджала губы. Со
смерти мужа, кажись, и не улыбнулась ни разу. Блинова зевнула, прикрыв
ладонью и мелко перекрестив рот. Она, сидя за швейкой, застилала головку
золотом с жемчугами. Работа спорилась у нее, и она спешила. Дома муж,
дети, слуги, смерды из деревень - некогда вздохнуть. Только на беседе и
можно всласть посидеть за шитьем. Рыхлая Окатьиха отложила костяные
новгородские спицы, легко уронив руки на колени, прикрыла глаза и повела
головой:
срамоту прикрыть, с мышей ентих, Господи! Вс° ить изъели!
на женской половине, изредка перекидываясь словом, истово работали,
радуясь тому, что можно отдохнуть от суедневных дел, посудачить, узнать
новости, да и просто так посумерничать впятером - за трудами господарскими
редко так-то выходит!
малинового, на меду, квасу из горлатого поливного кувшина в серебряные
чары, обнесла боярынь. Блинова кивком поблагодарила, Окатьиха отрицательно
покачала головой. Обе вспомнили толпы нищих, осаждающих сейчас крыльца
боярских усадеб и паперти церквей. Девка вышла.
сказала Афинеева. - У иной холопов полон двор, а хозяин на люди выйдет - у
зипуна локоть продран, сорочка сколь ден не стирана, у коней копыта в
назьме, сбруя и та не начищена путем! А еще и поет: ночей, мол, не сплю,
все о ладе своем думу думаю!
покивали молча, все понимали, в чей огород метит Афинеева матка, и никому
не хотелось говорить яснее. Афинеева поняла, перемолчала, поджав губы,
повела об ином:
монахи ладит, гляжу по всему.
Княжич-от! Ему и Федор мой не указ!
не пропустит, всех оделяет по всякой день!
вот, с похвалой. Особенно те, кто, как Афинеева, Окатьиха и Блинова,
происходил из старых местных родов. Им, отодвинутым несколько в тень при
Даниле, теперь, с вокняжением Юрия, открылись пути к власти и богатым
кормлениям. И потому трое московских боярынь, хваля Ивана, метили в Юрия,
а Протасьиха с Бяконтовой обе промолчали. Протасьиха, та поспешила
переменить разговор:
поварне кормить их, не то замерзнет которой у ворот - слава пойдет по всей
Москве: мол, великая боярыня толь до людей люта, убогих голодом морит!
доползет, у рогаток ночь пролежит и готов.
корми, не укормишь. Хлеб-от и позалетошный, что в анбарах лежал, весь мышь
потравила. Зайдешь, дак и в нос шибает. Было зерно, осталось мышье г...о.
положишь! - решительно отрезала Блинова и вновь склонилась над головкою,
ладя уместить крупную сверленую жемчужину в середину выпуклого золотого
цветка.
молчаливый разговор про Ивана. Младший явно начинал одолевать старшего во
мнении, пока еще таком вот, бабском, но не с него ли все и начинается?
Останься Юрий без наследника, - это все понимали, - княжить придет
когда-то Ивану.)
несрядно кажет! - сказала Блинова.
Окатьиха.
подымая глаз от шитья. Афинеева матка внимательно поглядела на хозяйку и
покачала головой:
не то подтвердив сказанное. Опять перемолчали. О том, что князь не
мирволит Протасию, знали все.
Данилычем, и которам конец! - сказала, вздохнув, Окатьиха.
ратной грозой! - вновь подала голос Блинова.
сыновей терять!
Шилова Юлия
Андреев Николай
Шилова Юлия
Посняков Андрей
Шилова Юлия
Перумов Ник