видя села богатых господ в прежнем блеске, видя радость, пирующую
в пышных домах, и смеющиеся лица в веселых обществах: не подумай,
чтобы прежний порядок вещей был уже восстановлен. Нет! Загляни в
дымную избу поселянина; сойди в глубокий погреб, где местится
целое семейство; имей терпение выслушать печальное повествование
матери о горестном странствовании ее по лесам; о тех нуждах и
бедствиях их, которые угнетали ее с малолетним семейством;
взгляни теперь на семейство сие, неуверенное еще в дневном
пропитании; взгляни - и сердце твое не вместит в себе живейшего
сострадания! Великое несчастна есть бедность. Но рожденные и
возросшие в бедности некоторым образом привыкают к ней. Они не
знают выгод лучшего состояния и часто довольны бывают своим. Для
кого ж ужасна и даже нестерпима бедность? Для тех, которых
ввергают в нее превратные случаи и незаслуженное несчастие. Как
больно променять порядочный, светлый дом, на дымную избу; кусок
чистого хлеба на черствый сухарь! Должно признаться, что такое
положение горестно, и в таком-то положении находится семейство, к
которому я осмеливаюсь обращать внимание сострадательных
соотечественников наших. Птр. Всльвч. Т . . . ий лишился всего
своего имущества при нашествии неприятелей. Он живет теперь в
крайней бедности в Смоленской губернии в Д . . .м уезде. Я видел
этого бедного отца большого семейства; видел я горестную мать, в
простой крестьянской избе, ухаживающую за пятью малолетними и
больными детьми! Она теперь беременна и содрогается при мысли,
что вскоре еще одним невинным страдальцем должно умножиться
семейство ее, и без того едва могущее получить скудную и слезами
окропленную пищу. Но в самой нищете, среди шума зимних бурь и
вопля болящих детей, подкрепляет ее вера и надежда на
сострадательность русских. Вам, чувствительные соотечественники,
до которых провидение не допустило бурь военных, вам прежде всех
должно оправдать надежду сию. Вы не видели страшной картины -
пожара городов, полей сражения; не слыхали воплей разоренного
народа и стона умирающих тысяч. Пусть вечно не возмущают чувств
ваших подобные явления!.. Но в приятной тишине, вас окружающей,
среди удовольствий семейственной жизни, в изобилии и покое
вспомните, что есть несчастные, не наслаждающиеся ни одним из сих
благ. Вспомните, что есть истинно несчастные страдальцы,
требующие необходимой помощи от великодушного сострадания вашего!
И когда услышите глас его, не ожесточите сердец ваших! Теперь
глас сей слышен в горестном стоне страдальцев!
Проедешь Оршу, Дубровну, Борисов, Минск и ничего не заметишь,
кроме бедности в народе и повсеместного разрушения - неминуемого
последствия войны! Представьте себе длинное, почти беспрерывное
протяжение дремучих лесов по обеим сторонам дороги, и вы будете
иметь понятие о дороге к Минску. Сколько надобно времени, сколько
надобно рук, чтоб превратить сию лесистую, угрюмую местность в
цветущую и населенную сторону!.. Минск, стоящий на берегах речки
Свилощи, текущей в Березину, довольно изрядный город; но в
весеннее время так нечист, что я не могу надивиться, как могут
люди дышать столь вредным и тяжелым воздухом?
Большая часть жителей состоит из евреев. Они не орут, не сеют, но
кормятся и богатеют. Чем же? Проворством и промыслами!..
Мы едем на почтовых, и езда не спора: везде остановки! В каждой
станции увидишь стену, оклеенную большими и малыми, в лист и в
четверку, печатными бумагами, непроницаемыми щитами для
содержателей станций (большей частию жидов). Но в десяти печатных
листах нет десяти строк в пользу проезжающих. Нет никакого
равновесия между правами смотрителя и путешественника. Первый,
ссылаясь на свои стенные учреждения, всегда находит способы
стеснить, остановить и обидеть; а последнему предоставляется
писать жалобу за несколько сот верст в почтамт и никогда не
знать, удовлетворен ли он или нет! Люди, сочинявшие сии строгие
постановления в тишине великолепных кабинетов, конечно, никогда
не езжали под именем простых офицеров или бедных
путешественников. Побыв в когтях станционных хозяев, они
заговорили бы совсем другим языком.
Знаешь ли ты существа, которым отец - воображение, а мать - ложь?
Они невидимы, но слышимы. Будучи ничем, составляют нечто. Не имея
ни ног, ни крыльев, быстро ходят и летают из страны в страну, из
области в область. Ничто не может так восхитить или опечалить
душу, возмутить или успокоить чувства, как они! Им нет нигде
преград. Они втесняются в каждую дверь, садятся в кареты,
бросаются в скачущие почтовые повозки, кружатся в обществах и
носятся по свету. Но полно, говоришь ты, сплетать загадки: кто
эти существа? - Слухи! Нет ничего вреднее распространения пустых
вестей и слухов. Теперь Польша наводняется ими, и, между тем как
русские завоевывают Францию штыками, здесь губят их слухами.
Трудно ладить с людьми неблагорасположенными: они толкуют все в
свою пользу!..
Р. S. Вся здешняя сторона еще с самых древних времен была
принадлежностью России. Минск то к Полоцкому, то к Смоленскому
княжеству принадлежал попеременно. В 1066 году город сей был взят
и жестоко наказан за вероломство князьями русскими, детьми
Ярослава.
Мы не едем, а тащимся. Дорога ни на санях, ни на колесах!
Туманное небо, воды, шумящие под снегами, беспрерывные леса,
развалины домов и разоренные французами села - вот что
представляется глазам нашим! Много надо времени, чтоб изгладить
следы войны! Между Минском и Смургонем в нескольких местах цепи
холмов, пересекая дорогу, образуют твердые и выгодные военные
позиции. В Смургони видишь небольшое довольство, порядочные дома
и свежие лица; а причина? - торговля! В двух верстах отсюда течет
Вилейка, по которой сплавливают брусья через Вильну и Ковно по
Неману в Пруссию. Дремучие здешние леса еще долго будут
доставлять способ к такому торгу. Взамен за проданное
промышленники привозят красный товар, вина, сахар и прочие
произведения.
Наполеон в быстро-поспешном бегстве своем из России ночевал в
Смургони. Сегодня проехали мы Молодечно, где написано, столько
шуму наделавшее, 29 известие из французской армии.
Люблю видеть людей, хранящих закон, нравы и обычаи праотцов
своих. Теперь смотрю на тех, которые молятся, живут и действуют
точно так, как молились, действовали и жили предки их за 2000
лет. Мы останавливаемся у евреев, содержателей гостиниц, и в это
время торжествуют они важное празднество свое: исход из Египта.
Согласись, друг мой! что Моисей был великий законодатель! Он так
умел скрепить израильтян узами уставов, обрядов и обычаев, что
без государя, отечества и прав, рассыпанные по лицу земли, они
все еще составляют народ.
Они заблуждаются... согласен! Но для чего мы, просвещенные, не
столь постоянны в законе, основанном на истинах непреложных, как
они в своем заблуждении? Вот что должно нас устыжать! Чем богаче
еврей, тем строже и ненарушимее исполняет он даже малейшие обряды
свои. У нас, напротив, богатство, смеясь, попирает златою стопою
уставы веры и обычаи праотцов.<...>
Сквозь шум весенней непогоды слышу звон колоколов в городе и, при
слабом мерцании луны, вижу остроглавые высоты, которые, подобно
рядам исполинов, стоят на вечной страже сидящей в долине Вильны.
Кажется, слышу, как город движется, шумит и разговаривает -
переношусь в него воображением, но не могу быть в нем! Опять
остановка: сломилась другая ось! Все мечтания исчезли; все
надежды молчат! Не так ли, друг мой! и на пути, через поле жизни,
одно мелкое, непредвиденное обстоятельство подрывает на воздух
все, что ни строим в уме!.. Не так ли, среди быстрейшего
стремления к цели, останавливаемся внезапно и среди пламенных
желаний цепенеем! Ах, кто успел насмотреться, как вянут
прелестнейшие радости, как умирают лучшие надежды людей, тот
никогда не положится на будущее и не станет делать расчетов