там кому знаете, что Липутин соврал, и что вы только меня попугать доносом
собирались, полагая, что я тоже скомпрометирован, и чтобы с меня таким
образом больше денег взыскать... Понимаете?
- Николай Всеволодович, голубчик, неужто же мне угрожает такая опасность? Я
только вас и ждал, чтобы вас спросить.
Николай Всеволодович усмехнулся.
- В Петербург вас, конечно, не пустят, хотя б я вам и дал денег на
поездку... а впрочем к Марье Тимофеевне пора, - и он встал со стула.
- Николай Всеволодович, - а как же с Марьей-то Тимофеевной!?
- Да так, как я сказывал.
- Неужто и это правда?
- Вы вс¬ не верите?
- Неужели вы меня так и сбросите, как старый изношенный сапог?
- Я посмотрю, - засмеялся Николай Всеволодович, - ну, пустите.
- Не прикажете ли, я на крылечке постою-с... чтобы как-нибудь невзначай
чего не подслушать... потому что комнатки крошечные.
- Это дело; постойте на крыльце. Возьмите зонтик.
- Зонтик, ваш... стоит ли для меня-с? - пересластил капитан.
- Зонтика всякий стоит.
- Разом определяете minimum прав человеческих...
Но он уже лепетал машинально; он слишком был подавлен известиями и сбился с
последнего толку. И однако же, почти тотчас же, как вышел на крыльцо и
распустил над собой зонтик, стала наклевываться в легкомысленной и
плутоватой голове его опять всегдашняя успокоительная мысль, что с ним
хитрят и ему лгут, а коли так, то не ему бояться, а его боятся.
"Если лгут и хитрят, то в чем тут именно штука?" скреблось в его голове.
Провозглашение брака ему казалось нелепостью: "Правда, с таким чудотворцем
вс¬ сдеется; для зла людям живет. Ну, а если сам боится, с воскресного-то
афронта, да еще так как никогда? Вот и прибежал уверять, что сам
провозгласит, от страха, чтоб я не провозгласил. Эй, не промахнись,
Лебядкин! И к чему приходить ночью, крадучись, когда сам желает огласки? А
если боится, то значит, теперь боится, именно сейчас, именно за эти
несколько дней... Эй, не свернись, Лебядкин!..
"Пугает Петром Степановичем. Ой, жутко, ой, жутко; нет, вот тут так жутко!
И дернуло меня сболтнуть Липутину. Чорт знает, что затевают эти черти,
никогда не мог разобрать. Опять заворочались, как пять лет назад. Правда,
кому бы я донес? "Не написали ли кому по глупости?" Гм. Стало быть, можно
написать, под видом как бы глупости? Уж не совет ли дает? "Вы в Петербург
затем едете". Мошенник, мне только приснилось, а уж он и сон отгадал! Точно
сам подталкивает ехать. Тут две штуки наверно, одна аль другая: или
опять-таки сам боится, потому что накуралесил, или... или ничего не боится
сам, а только подталкивает, чтоб я на них всех донес! Ох жутко, Лебядкин,
ох как бы не промахнуться!.."
Он до того задумался, что позабыл и подслушивать. Впрочем подслушать было
трудно; дверь была толстая, одностворчатая, а говорили очень негромко;
доносились какие-то неясные звуки. Капитан даже плюнул и вышел опять, в
задумчивости, посвистать на крыльцо.
III.
Комната Марьи Тимофеевны была вдвое более той, которую занимал капитан, и
меблирована такою же топорною мебелью; но стол пред диваном был накрыт
цветною нарядною скатертью; на нем горела лампа; по всему полу был
разостлан прекрасный ковер; кровать была отделена длинною, во всю комнату,
зеленою занавесью, и кроме того у стола находилось одно большое мягкое
кресло, в которое однако Марья Тимофеевна не садилась. В углу, как и в
прежней квартире, помещался образ, с зажженною пред ним лампадкой, а на
столе разложены были вс¬ те же необходимые вещицы: колода карт, зеркальце,
песенник, даже сдобная булочка. Сверх того явились две книжки с
раскрашенными картинками, одна - выдержки из одного популярного
путешествия, приспособленные для отроческого возраста, другая - сборник
легоньких, нравоучительных и большею частию рыцарских рассказов,
предназначенный для елок и институтов. Был еще альбом разных фотографий.
Марья Тимофеевна конечно ждала гостя, как и предварил капитан; но когда
Николай Всеволодович к ней вошел, она спала, полулежа на диване,
склонившись на гарусную подушку. Гость неслышно притворил за собою дверь и
не сходя с места стал рассматривать спящую.
Капитан прилгнул, сообщая о том, что она сделала туалет. Она была в том же
темненьком платье, как и в воскресенье у Варвары Петровны. Точно так же
были завязаны ее волосы в крошечный узелок на затылке; точно так же
обнажена длинная и сухая шея. Подаренная Варварой Петровной черная шаль
лежала, бережно сложенная, на диване. Попрежнему была она грубо набелена и
нарумянена. Николай Всеволодович не простоял и минуты, она вдруг
проснулась, точно почувствовав его взгляд над собою, открыла глаза и быстро
выпрямилась. Но, должно быть, что-то странное произошло и с гостем: он
продолжал стоять на том же месте у дверей; неподвижно и пронзительным
взглядом, безмолвно и упорно всматривался в ее лицо. Может быть этот взгляд
был излишне суров, может быть в нем выразилось отвращение, даже злорадное
наслаждение ее испугом - если только не померещилось так со сна Марье
Тимофеевне; но только вдруг, после минутного почти ожидания, в лице бедной
женщины выразился совершенный ужас; по нем пробежали судороги, она подняла,
сотрясая их, руки и вдруг заплакала, точь-в-точь как испугавшийся ребенок;
еще мгновение, и она бы закричала. Но гость опомнился; в один миг
изменилось его лицо, и он подошел к столу с самою приветливою и ласковою
улыбкой:
- Виноват, напугал я вас, Марья Тимофеевна, нечаянным приходом, со сна, -
проговорил он, протягивая ей руку.
Звуки ласковых слов произвели свое действие, испуг исчез, хотя вс¬ еще она
смотрела с боязнию, видимо усиливаясь что-то понять. Боязливо протянула и
руку. Наконец улыбка робко шевельнулась на ее губах.
- Здравствуйте, князь, - прошептала она, как-то странно в него вглядываясь.
- Должно быть сон дурной видели? - продолжал он вс¬ приветливее и ласковее
улыбаться.
- А вы почему узнали, что я про это сон видела?..
И вдруг она опять задрожала и отшатнулась назад, подымая пред собой, как бы
в защиту, руку и приготовляясь опять заплакать.
- Оправьтесь, полноте, чего бояться, неужто вы меня не узнали? - уговаривал
Николай Всеволодович, но на этот раз долго не мог уговорить; она молча
смотрела на него, вс¬ с тем же мучительным недоумением, с тяжелою мыслию в
своей бедной голове и вс¬ так же усиливаясь до чего-то додуматься. То
потупляла глаза, то вдруг окидывала его быстрым, обхватывающим взглядом.
Наконец, не то что успокоилась, а как бы решилась.
- Садитесь, прошу вас, подле меня, чтобы можно было мне потом вас
разглядеть, - произнесла она довольно твердо, с явною и какою-то новою
целью. - А теперь не беспокойтесь, я и сама не буду глядеть на вас, а буду
вниз смотреть. Не глядите и вы на меня до тех пор, пока я вас сама не
попрошу. Садитесь же, - прибавила она даже с нетерпением.
Новое ощущение видимо овладевало ею вс¬ более и более.
Николай Всеволодович уселся и ждал; наступило довольно долгое молчание.
- Гм! Странно мне это вс¬, - пробормотала она вдруг чуть не брезгливо; -
меня конечно дурные сны одолели; только вы-то зачем в этом самом виде
приснились?
- Ну, оставим сны, - нетерпеливо проговорил он, поворачиваясь к ней,
несмотря на запрещение, и может быть опять давешнее выражение мелькнуло в
его глазах. Он видел, что ей несколько раз хотелось, и очень бы, взглянуть
на него, но что она упорно крепилась и смотрела вниз.
- Слушайте, князь, - возвысила она вдруг голос, - слушайте, князь...
Лукин Евгений
Роллинс Джеймс
Гуревич Георгий
Каменистый Артем
Акунин Борис
Беляев Александр