Чтение 49–й страницы книги ~Зима тревоги нашей~

железной рукой, что мне стало больно.

- Итен, - сказал он свирепо, - по-вашему, я хороший полицейский?

- Превосходный.

- Стараюсь, как могу. От всей души стараюсь. Ит, по-вашему, это хорошо
- заставлять человека выдавать своих друзей, чтобы спасти себя?

- По-моему, нет.

- И по-моему, нет. Не могу я уважать власти, которые так. действуют. И
ведь вот что меня пугает, Ит, - я уже не смогу быть хорошим полицейским, раз
у меня не будет уважения к своему делу.

- Вас на чем-нибудь подловили, начальник?

- Помните ваши собственные слова? Так много законов, что стоит чихнуть,
и ты уже нарушил один из них. Ах, черт меня побери! Ведь это же все мои
друзья. Но вы никому не расскажете, Ит?

- Нет, нет, не расскажу. Вы забыли свой обеденный набор, шеф.

- Да, - сказал он. - Приду домой, сниму ботинки и буду смотреть
телевизор - учиться у полицейских из телефильма. Знаете, иногда лучше
отдыхать, когда дома никого нет. Ну, всего, Итен.

Стони славный малый. И он хороший полицейский. Интересно, куда поведет
след.

Я собирался запирать и только что внес лотки с улицы, как вдруг
пожаловал Джой Морфи.

- Скорей! - сказал я, запер обе двери и спустил зеленые шторы. -
Говорите шепотом.

- А что случилось?

- Вдруг кто-нибудь захочет еще что-то купить.

- А! Я вас понимаю. Господи, до чего я ненавижу праздники! В людях
проявляется все самое скверное. С утра точно с цепи сорвались, а когда
доберутся до дому, так и язык на сторону.

- Хотите выпить холодненького, пока я тут все уберу?

- Не возражаю. Пиво есть?

- Только навынос.

- Не беспокойтесь, я его вынесу. Откройте баночку.

Я проткнул в крышке два треугольных отверстия, и он, запрокинув голову,
вылил все до капли себе в рот.

- Уфф! - сказал он и поставил пустую банку на прилавок.

- Мы тоже уезжаем до вторника.

- Бедняга! А куда?

- Еще не знаю. Мы еще не успели поссориться из-за этого.

- Что-то происходит в городе. Не знаете, что?

- Подскажите.

- Я сам ре знаю. Но чую, что-то происходит. У меня затылок чешется. Это
верный признак. Все словно не в себе.

- Может быть, вам только кажется?

- Может быть. Но мистер Бейкер никогда не уезжает на праздники. А тут у
него прямо земля под ногами горела, так он спешил убраться из города.

Я засмеялся:

- А вы бы проверили свои книги.

- Знаете что? Проверял.

- Шутите?

- Знал я одного почтмейстера в маленьком городишке. У него работал
помощником сопляк мальчишка, по имени Ральф, - соломенные волосы, очки,
крошечный подбородок, аденоиды величиной с зоб. Так вот, этот Ральф попался
на краже марок - и на большую сумму, что-то около двух тысяч долларов. И
ничего он не мог поделать. Одно слово - сопляк.

- Вы хотите сказать, что он не крал этих марок?

- А какая разница? Крал, не крал - главное, что попался. Я вот всегда
начеку. И никогда не попадусь, будьте. спокойны, разве что не по своей вине.

- Не потому ли вы и не женились?

- А что, черт возьми, может, отчасти и потому.

Я снял фартук, свернул его и убрал в ящик под кассой.

- Хлопотное дело подозревать всех и каждого, Джой. У меня на это и
времени бы не нашлось.

- В банке нельзя иначе. Один раз оплошал - кончено. Достаточно
кому-нибудь шепнуть.

- Неужели вы ко всем относитесь с подозрением?

- Тут уж инстинкт действует. Если что хоть чуть-чуть не так - у меня
сейчас тревожный звонок.

- Да как же так можно жить! Вы, верно, шутите?

- Шучу, шучу. Я только хотел вас просить: если услышите что-нибудь,
скажите мне, то есть, конечно, если это меня касается.

- Да я вообще каждому готов рассказать все, что знаю. Оттого, должно
быть, мне никто ничего и не рассказывает. Вы домой?

- Нет. Зайду, пожалуй, в "Фок-мачту" пообедать.

Я выключил наружное освещение.

- Мы выйдем через переулок, не возражаете? Я вам завтра приготовлю
сандвичи с утра, до того как начнется столпотворение. Один с сыром, один с
ветчиной, ржаной хлеб, салат и майонез, верно? И кварту молока.

- Вам бы в байке работать, - сказал он.

Пожалуй, живя один, он был не болев одинок, чем многие, у кого есть
семья. Мы простились у входа в ресторан, и на мгновение я ему даже
позавидовал. Я легко мог представить себе, что творится у меня дома.

И я не ошибся. Мэри уже обдумала всю программу. Неподалеку от мыса
Монток есть такой приют для бездельников - небольшое ранчо, совсем во вкусе
современного ковбойского фильма для взрослых. Пикантность в том, что это
самое настоящее ранчо, одна из старейших скотоводческих ферм в Америке. Там
разводили скот на продажу, когда еще Техаса и в помине не было. Грамота на
землю была пожалована владельцам Карлом Вторым. На этой земле пасся скот,
который шел на прокорм Нью-Йорку, и пастухов туда брали на срок, по жребию,
как присяжных. Теперь, конечно, все это чистая бутафория, но все-таки на
пастбищах и по сей день пощипывают травку упитанные коровы. Мэри очень
нравилась идея заночевать там, в одном из домиков для приезжающих.

Эллен хотела ехать прямо в Нью-Йорк, остановиться отеле и провести два
дня на Таймс-сквер. Аллен вообще не хотел ехать. Это один из его излюбленных
способов заявить о себе и привлечь к своей персоне внимание.

Самый воздух в доме был наэлектризован волнением. Эллен проливала
тяжелые, медленные, смачные слезы. Мэри была вся красная от негодования и
усталости. Аллен, надувшись, демонстративно сидел в стороне от всех со своим
карманным приемничком и слушал голос певицы, заунывно, с надрывом
повторяющей слова любовной жалобы: "Ты в любви мне поклялся, а потом
надругался, мое бедное верное сердце грубо ты растоптал".

- Я, кажется, сейчас брошу все, - сказала Мэри.

- Они думают, что помогают тебе.

- Они нарочно стараются быть как можно несноснее.

- Никогда мне ничего нельзя, - хныкала Эллен.

Аллен в гостиной запустил на полную мощность: "... мое бедное верное
сердце грубо ты растоптал".

- Милая моя каротелька, а что, если нам запереть их в погреб и уехать
отдыхать вдвоем?

- Я бы, кажется, ничего против не - имела. - Ей пришлось прокричать эти
слова, чтобы я их расслышал в грохоте бедного верного сердца.

На меня вдруг нахлынуло бешенство. Я решительным шагом пошел в гостиную
с твердым намерением схватить своего сына за шиворот, швырнуть на пол и
грубо растоптать вместе с его бедным верным сердцем. Но когда я уже был на
пороге, музыка вдруг смолкла: "Прерываем нашу передачу, чтобы сделать
специальное сообщение. Сегодня дн·м ряд крупных должностных лиц Нью-Бэйтауна
и округа Уэссекс получили предписание явиться в суд присяжных по обвинению в
разного рода злоупотреблениях, как то: махинации со штрафами за нарушение
уличного движения, взятки, спекуляция подрядами на строительство и
благоустройство..."

Вот оно, обрушилось: мэр, муниципалитет, судьи все тут. Я слушал с
тяжелым чувством, слушал и не слушал. Может быть, они и делали все то, в чем
их обвиняли, но они делали это так давно, что уже не видели в этом ничего
дурного. А если они невиновны, им уже не успеть оправдаться до выборов, да и
потом обвинение, даже недоказанное, всегда кладет тень на человека. Их
песенка спета. Вероятно, они это сами понимали. Я прислушался, ожидая
услышать имя Стони, но оно не было названо. Очевидно, он предал их, чтобы
самому остаться в стороне. Не мудрено, что у него было так скверно на душе.

Мэри слушала, стоя в дверях.

- Ну и ну! - сказала она. - Давно уже у нас не случалось ничего
подобного. Ты думаешь, это все правда, Итен?

- Не важно, - сказал я. - Тут не в том дело, правда или неправда. -
Интересно, что об этом думает мистер Бейкер.

- Он уехал отдыхать. Да, хотел бы я знать, каково ему сейчас.

Аллен сердито ерзал на месте, недовольный, что ему помешали.

Радио, обед, а потом мытье посуды отвлекли нас от разговоров о поездке,
а потом оказалось, что уже слишком поздно, чтобы решать что-нибудь или
продолжать ссоры и слезы.

Когда мы легли в постель, меня вдруг бросило. в дрожь. От холодной,
обдуманной беспощадности нанесенного удара мне стало зябко, несмотря на
теплоту летней ночи.

Мэри сказала:

- У тебя гусиная кожа, милый. Уж не подхватил ли ты вирусный грипп?

- Нет, родная, просто я думаю, каково сейчас этим людям. Пожалуй, им не
позавидуешь.

- Перестань, Итен. Нельзя взваливать себе на плечи чужую беду.

- Как видишь, можно.

- Едва ли из тебя когда-нибудь получится бизнесмен. Ты слишком
чувствителен, Итен. Ты-то не виноват в этих преступлениях.

- Как знать. Может быть... может быть, мы все виноваты.

- Не понимаю.