трубку. Но она не могла. Потому что если Анна права, над Биллом тоже
нависла опасность - серьезнейшая опасность. В том случае, конечно,
если некто, представляющий эту самую опасность, сочтет, что Билл
слишком близок к ней. Она откашлялась и попробовала снова.
неожиданно показалось, что кто-то всадил ей нож в живот по самую
рукоятку.
скороговоркой. Слезы бежали все быстрее и быстрее, выползая из-под
ресниц, словно отвратительный горячий жир. - И вообще я никогда никуда
с вами не поеду. Я просто сошла с ума, когда решила, что смогу.
а настоящей паники - у нее сжалось сердце, но его испуг почему-то
показался ей еще хуже. Она не в силах была слышать этот растерянный
голос.
неожиданно перед ней с необыкновенной отчетливостью возник кошмарный
образ Нормана, стоящего на противоположной стороне улицы напротив ее
дома под ливнем, в плаще с поднятым воротником, нижняя часть лица
освещена уличным фонарем, верхняя скрывается в тени от полей шляпы, -
он стоит, как жестокий, похожий на дьявола злодей-убийца из романа
женщины, скрывающейся под псевдонимом Ричард Расин.
рассыпаться на кусочки. - Держитесь от меня подальше, Билл.
телефон, затем испустила громкий, полный невыносимой боли крик. Обеими
руками Рози столкнула телефон с коленей. Трубка отлетела на всю длину
шнура и замерла на полу; непрерывный гудок свободной линии связи
странно смахивал на треск сверчков, убаюкавший ее ночью в понедельник.
Внезапно она почувствовала, что больше не может слышать этот гудок, ей
показалось, что если он продлится еще несколько секунд, голова
расколется надвое. Она встала, подошла к стене, присела на корточки и
выдернула шнур из розетки. Когда попыталась снова встать, дрожащие
ноги отказались ей повиноваться. Она села на пол и закрыла лицо
руками, давая волю слезам. Другого выбора у нее, собственно, и не
было.
этом не уверена, что и Рози не может знать наверняка, несмотря на все
свои подозрения. Но Рози {знала}. Это Норман. Норман здесь, Норман
лишился остатков разума, Норман убил Питера Слоуика, бывшего мужа
Анны, Норман ищет ее.
секунд, чтобы столкнуться со взглядом жены, смотревшей в окно на
прохожих, Норман свернул в дверь магазинчика "Не дороже 5". "Любой
предмет в нашем магазине стоит не больше пяти долларов!" - гласил
плакат, вытянувшийся вдоль всей стены. Над ним висел отвратительно
нарисованный портрет Авраама Линкольна. На бородатой физиономии
Линкольна сияла широкая самодовольная улыбка, один глаз прищурился в
попытке подмигнуть, и Норману Дэниелсу бывший президент показался
очень похожим на пожилого мужчину, арестованного им однажды за то, что
тот задушил жену и всех четверых своих детей. В этой лавке, которая
располагалась буквально по соседству с ломбардом "Либерти-Сити",
Норман приобрел все необходимые ему для изменения своей внешности
предметы: пару темных очков и бейсбольную кепку с эмблемой "Чикаго
Соке" над козырьком.
полицейского инспектора, Норман пришел к твердому убеждению, что
маскировка уместна в трех случаях: в фильмах про шпионов, в рассказах
о Шерлоке Холмсе и на маскарадах. Особенно бесполезна она в дневное
время, когда накладные усы, к примеру, больше всего похожи на
накладные усы. А девочки в "Дочерях и сестрах", в этом публичном доме
нового века, куда Питер Слоуик, как он признался в конце концов,
направил его бродячую Роуз, наверняка будут пялиться во все глаза на
прохожих, выискивая среди них хищника, подкрадывающегося к их борделю.
Для таких девочек паранойя - не просто временное состояние, это их
повседневный образ жизни.
запланировал на сегодняшний вечер, - это, говоря языком Гордона
Саттеруэйта, его первого партнера по работе в полиции, "малюсенькая
рекогносцировка". А еще Гордон любил хватать своего юного напарника за
неожиданные места, предлагая заняться тем, что на его языке называлось
"резиновой туфлей". Толстый, вонючий, постоянно жующий табак, Гордон с
первых же минут знакомства не вызывал у Нормана ничего, кроме
глубокого презрения. Гордон работал в полиции двадцать два года,
последние девятнадцать в должности инспектора, но он начисто был лишен
{чутья}. Нормана же природа наградила чутьем с избытком. Ему не
нравилась его профессия, он ненавидел клоунов и уродов, с которыми
приходилось разговаривать (а иногда и вступать в более близкие
отношения, если поставленная задача включала работу под прикрытием),
но он имел чутье, и оно, как показали прошедшие годы, оказалось самым
ценным и незаменимым его качеством. Именно чутье помогло ему
расследовать дело, приведшее затем к повышению по службе, - дела,
превратившего его, пусть даже ненадолго, в золотого мальчика для
средств массовой информации. В том расследовании, как это обычно
бывает с организованной преступностью, однажды наступил момент, когда
путь, по которому пробирались сыщики, растворился в хитросплетении
множества расходящихся в разные стороны похожих тропинок. Но
существенное отличие состояло в том, что возглавлял расследование -
впервые за свою полицейскую карьеру - Норман Дэниелс, и он, после того
как логические приемы оказались исчерпанными, сделал то, чего не сумел
бы почти никто другой: не медля ни секунды, переключился на интуицию,
полностью доверившись ей, внимательно прислушиваясь к тому, что она
ему подсказывала, продвигаясь вперед уверенно и напористо.
рекогносцировка"; то, что он собирался сделать, в его словаре
называлось "блеснением". Когда заходишь в тупик, не теряйся;
отправляйся в место, запеленгованное по ходу расследования, посмотри
на него с совершенно открытым ясным сознанием, не забитым мусором не
нашедших пока словесного выражения идей и полуиспеченных
предположений; поступая так, ты будешь похож на человека, который
сидит в медленно относимой ветром и течением лодке, забрасывает блесну
и наматывает леску на катушку, - забрасывает и наматывает, терпеливо
ожидая, пока что-нибудь попадется на крючок. Иногда крючок
возвращается пустым. Иногда ты выуживаешь затонувшую ветку дерева,
старую галошу или такую рыбу, от которой отвернется даже голодный
енот.
направляясь к Дарэм-авеню. Расстояние до района, в котором
располагались "Дочери и сестры", составляло добрые три мили - не так
уж мало для пешей прогулки, - однако Норман не возражал; этим временем
он собирался воспользоваться для того, чтобы очистить голову от
ненужных мыслей. К тому времени, когда он доберется до дома номер
двести пятьдесят один на Дарэм-авеню, его разум будет представлять
собой чистый лист фотобумаги, готовый запечатлеть любые образы и
воспринять любые свежие идеи, не пытаясь приспособить их к уже
существующим. Кроме того, как можно подгонять новые идеи к старым,
если старых-то и нет вовсе?
покоилась в заднем кармане брюк, но он только один-единственный раз
остановился, чтобы свериться с ней. Проведя в городе меньше недели, он
уже знал его гораздо лучше, чем Рози, и снова это объяснялось не
тренированной памятью, а его исключительной интуицией.
с такой ноющей челюстью, что мог открыть рот только до половины
(первая попытка зевнуть после того, как он спустил ноги с постели,
была настоящей пыткой), Норман осознал с нарастающей тревогой: то, что
он сделал с волонтером из будки "Помощь путешественникам" по имени
Питер Слоуик - он же Тамперштейн, он же Удивительный городской
еврейчик, - вероятнее всего, ошибка. Насколько грубая, сказать пока
трудно, ибо большая часть случившегося в доме Питера Слоуика
представлялась ему словно в тумане, но в том, что он допустил промах,
Норман не сомневался; к тому моменту, когда он спустился вниз и
приближался к киоску в холле отеля, слова типа "вероятно" и "наверное"
уже исчезли из его мыслей. Любые вероятности и допущения - для
слабаков этого мира; так утверждал его негласный, но неукоснительно
соблюдаемый Норманом кодекс жизни, сформировавшийся еще в юношеские
годы, после того как мать ушла от отца, а последний пристрастился
вымещать свою обиду и раздражение на сыне.