раньше, чем я ее, Уильям, мне больше никогда не придется менять сорочку.
Ты понял?
виду. Конечно, он испытывал признательность к Джинелли, но чувство было
странным, трудным, вроде той ненависти, которую временами испытывал к
Хаустону и жене.
Билли и крепко поцеловал его в обе щеки. - Будь жестким и решительным со
старым ублюдком, Уильям.
"Нова" укатила прочь. Билли смотрел ей в след, пока она не скрылась за
углом в конце квартала. После этого направился к холму, раскачивая пакет
апельсинов в руке.
забор и бросился бежать по двору дома. В ту ночь этот мальчик проснется от
кошмара с криком. В его сне огородное пугало с развевающимися волосами на
черепе будет гнаться за ним. Бросившаяся на его крик мать услышит слова
мальчика: Оно хочет заставить меня есть апельсины, пока я не помру! Есть
их, пока не помру!
карабкалась на гимнастические лесенки, скатывалась с горок. Подальше
мальчики командой играли в мяч против девочек. А вокруг прогуливались
люди, запускали воздушных змеев, жевали конфетки, пили кока-колу. Типичная
картинка американского лета последней половины двадцатого века. На
мгновение Билли ощутил теплоту к ним и ко всей этой картине.
пробежал по спине, посеяв мурашки на коже. Билли скрестил руки на
костлявой груди. Нужны цыгане, разве не так? Легковые машины-универсалы с
наклейками на ржавых бамперах, трейлеры, фургоны с намалеванными
картинами, потом Сэмюэл с булавами из кегельбана и Джина с рогаткой. И тут
же все сбегаются поглазеть, увидеть жонглера, попробовать стрельнуть из
рогатки, погадать, добыть микстуру или мазь, договориться с цыганкой
насчет постели - или, на худой конец, помечтать об этом, понаблюдать, как
собаки рвут друг друга на части. Потому все и сбегаются - уж очень
странное зрелище. Конечно же, нам цыгане нужны. И всегда были нужны.
спряталась в тени. Ноги его внезапно задрожали и утратили силу. Вынув из
пакета апельсин, он кое-как сумел его разломить. Но аппетит снова пропал,
и съел он совсем немного.
по крайне мере с дальнего расстояния. Вроде бы сидел какой-то тощий старик
и дышал чистым вечерним воздухом.
фантастическое чувство отчаяния и безысходности, куда более темное, чем
эти невинные летние тени. Слишком далеко все зашло. Ничего уже нельзя было
исправить. Даже Джинелли с его невероятной энергией не способен изменить
того, что произошло. Он только ухудшал ситуацию.
следовало делать, угасло как плохой радиосигнал. Он снова дремал и
находился в Фэйрвью - городе живых трупов. Они лежали повсюду. Что-то
резко клюнуло его в плечо.
гниющим клювом. Он боялся повернуть голову из опасения, что тот выклюет
ему глаза останками своего черного клюва. Но (Тюк)
удивления, что возле него на скамейке сидел Тадуз Лемке.
пропитанным никотином пальцем по его плечу. (Тюк!) - Твои сны плохие. Они
смердят. Я ощущаю их запах с твоим дыханием.
Жиденькие волосы, зачесанные назад, открывали лоб, изображенный морщинами.
Золотой тонкий обруч висел на мочке уха.
расходились от зияющей дыры носа по левой щеке.
отрывались от лица Билли. - Ты рад, что у меня рак? Счастлив?
сна, зацепиться за реальность. - Конечно нет.
сказал Лемке. Говорил он с какой-то зловещей искренностью. Но ты болен,
да. Ты так думаешь. Ты настан фарск - умирающий от похудания. Вот я и
принес тебе кое-что. Оно поможет тебе прибавить в весе. Тебе станет лучше.
- Губы старика раздвинулись в гадкой улыбке, обнажив коричневые пеньки
зубов. - Но только когда кто-нибудь другой поест этого.
(с ощущением "дежа вю" - уже виденного некогда), что это был пирог на
стандартной тарелке из алюминиевой фольги. Вспомнил собственные слова,
произнесенные во сне своей жене: Я не хочу поправляться. Я решил, что мне
нравится быть худым. Ты ешь его.
человек из города.
старческой медлительностью и продуманностью движений. Лезвие было
покороче, чем у складного ножа Джинелли, но выглядело острее.
Убрал лезвие, и с него упали красные пятна, оставив на поверхности пирога
темные подтеки. Старик вытер лезвие о рукав своего пиджака, оставив и на
нем темные пятна. Затем сложил нож и положил в карман. Корявыми большими
пальцами он ухватил пирог за края и раздвинул щель посередине, обнажив
тягучую жидкость внутри, в которой плавали темные комки, возможно,
земляника. Расслабив пальцы, и щель закрылась. Потом вновь нажал и раскрыл
ее. Снова закрыл. Опять открыл и закрыл, при этом продолжая говорить.
Билли не в силах был оторвать взгляда от пирога.
Толчок судьбы. Что случившееся с моей Сюзанной - не более твоя ошибка, чем
моя, ее или Господа Бога. Ты говоришь о себе, что с тебя нельзя требовать
расплаты за содеянное, мол, не за что тебя обвинять. Как с гуся вода. Не
за что винить, говоришь? И все убеждаешь себя и убеждаешь. Но никакого
такого толчка нету, белый человек из города. Каждый расплачивается даже за
то, чего не совершал. Нету толчка судьбы.
рассеянно, щель в пироге открывалась и закрывалась.
заставил тебя принять ее. Я наложил ее на тебя - как знак. Сделал это за
мою дорогую погибшую дочь, которую ты убил, за ее мать, за ее детей. А
потом является твой друг. Он отравляет собак, стреляет ночью, позволяет
себе рукоприкладство с женщиной, грозится облить детей кислотой. Сними
проклятье, говорит он. Сними, говорит, да сними. Я наконец говорю - о'кей,
если ты подол энкельт - уберешься отсюда! Не от того, что он натворил, а
от того, что собирался совершить. Он сумасшедший, этот твой друг, и он
никогда не остановится. Даже моя Джелина говорит, что по глазам его видит
- он никогда не остановится. "Ну и мы никогда не остановимся", - говорит
она. А я говорю - нет, остановимся. Мы остановимся. Потому что иначе мы
такие же сумасшедшие, как друг человека из города. Если мы не остановимся,
значит, мы считаем правильным, когда белый человек говорит: Бог
отплачивает за все, это - такой толчок.
сделай, чтобы его больше не было". А ведь проклятье - вроде младенца.
- это ваше слово, но на роме оно получше. Слушай: Пурпурфаргаде ансиктет.
Слыхал такое?
мрачно.
варсель, - дитя, подкинутое эльфами. Цыгане говорят, варсель всегда
находят под лилией или пасленом, который распускается ночью. Так говорить
лучше, потому что проклятье - это вещь. То, что у тебя, - не вещь. То, что
ты имеешь, оно - живое.
ансиктет - ты произносишь его в мир, как младенца. Только оно растет
быстрее младенца, и ты не можешь убить его, потому что не можешь увидеть
его и то, что оно делает.
корке пирога.
Афанасьев Роман
Прозоров Александр
Афанасьев Роман
Шилова Юлия
Ибсен Генрик
Майер Стефани