Чтение 49–й страницы книги ~История новоевропейской философии и ее связи с наукой~

Как видим, атомисты, так же как и картезианцы, стремились к очищению
механики от всех понятий, которые они считали недостаточно механическими, -
в этом был пафос всех четырех научных программ XVII в., включая и Ньютона,
и Лейбница. Картезианцы пытались строить механику на основе континуализма,

а атомисты мыслили материю дискретной. Приписывая атомам бесконечную
твердость, т.е. бесконечную силу сопротивления всякой попытке разделения на
части, Гюйгенс этим путем пытается преодолеть то противоречие, которое он
усматривает в декартовской теории корпускул. Декарт, не признавая атомизма
в качестве метафизической гипотезы, не допуская, таким образом, пустоты, в
то же время допускал существование физических корпускул различной формы,
движущихся соответственно с разной скоростью. Это различие формы и скорости

корпускул как раз и обусловливает, согласно Декарту, различие стихий

природы - газообразной, жидкой и твердой.

Декартова программа в вопросе о природе материи включает два не вполне

согласуемых между собой момента: поскольку материя тождественна
пространству, она бесконечно делима, поскольку же она составляет субстрат

физических тел, она разделена на множество частей. Декарт не случайно

прибегает к посредничеству Бога для того, чтобы бесконечно делимую
материю-пространство превратить в разделенную на части материю-вещество:
между этими моментами мы видим hiatus, зияние, которое преодолевается здесь
с помощью внелогического скачка. Гюйгенс хорошо видел невозможность перейти
от непрерывности пространства-материи к корпускулам. Правда, он фиксирует

эту непоследовательность Декарта не в самом исходном пункте, но в

следствии, вытекающем из него.

Поясняя, как из разделенной Богом на части материи образовалась затем

Вселенная, Декарт вынужден показать, каким образом из одинаковых
первоначально частей образовались впоследствии различные как по форме, так

и по скорости корпускулы. "...Какой бы фигуры части тогда (в начале
космогонического процесса. - П.Г.) ни были, с течением времени они не могли
не стать округлыми, так как имели различные кругообразные движения. Так как

сила, которой вначале части были движимы, оказалась достаточной, чтобы
отделить их друг от друга, то этой же сохранившейся в них и в дальнейшем

силы, очевидно, хватило, чтобы обточить все углы частей по мере их

столкновений..."

Схема Декарта проста. Все мироздание создано с помощью двух начал: материи
и движения. Движение производится силой, исходящей от Бога. Божественная
сила делит непрерывную материю на части и затем сохраняется в этих частях,
являясь источником их движения. С помощью движения первоначально созданные

одинаковыми корпускулы взаимно шлифуют друг друга, в результате чего
образуются: 1) округлые частички; 2) их более мелкие "осколки", "отлетающие

от углов"; 3) более грубые, а потому плохо поддающиеся "обтачиванию"

частицы. Из этих трех видов корпускул и образовался, по Декарту, весь

видимый космос: подвижные шарообразные частицы составили жидкость, из
которой создано небо; "осколки", обладающие наибольшей скоростью, стали

субстратом Солнца и звезд, а третий род наиболее плотных и наименее
подвижных частиц образовал Землю, планеты и кометы. Именно различием формы
и скорости частиц Декарт объяснял различие трех видов вещества: "... Солнце

и неподвижные звезды излучают свет, небеса его пропускают, Земля же,
планеты и кометы его отбрасывают и отражают". Таковы основные определения

трех элементов мира: светиться, быть прозрачным и быть непрозрачным

("плотным" ).

Гюйгенс обнаруживает противоречие в декартовой модели космогенеза. "Если
потребовалась определенная сила для того, чтобы преодолеть противостояние

сопротивлению, которое оказывали эти углы и выступы всякому изменению
формы, то благодаря чему, по его (Декарта. - П.Г.) мнению, можно определить

и ограничить это сопротивление?.. Если же углы и выступы не оказывают
никакого сопротивления, так что эти тела могут округлиться и обточиться,

сталкиваясь с какими-либо другими частицами, то почему же тогда они не
слепились, как сырая глина, и как они могли сохранить свою форму, после
того как они уже стали круглыми?" Гюйгенс увидел противоречие декартова
понятия материи в его физическом воплощении. В сущности, это противоречие
носит логический характер и содержится в утверждении Декарта, что материя:

1) бесконечно делима, т.е. непрерывна, и в то же время 2) поделена на

части. Декарт не указал принципа, сообразно которому можно было бы
обоснованно перейти от первого тезиса ко второму. Декарт не нашел лучшего
решения проблемы непрерывного и неделимого, чем поставить их рядом, указав
лишь, что с точки зрения метафизической материя непрерывна, тогда как с

точки зрения физической она дискретна.

Указывая, что у Декарта нет твердого критерия меры сопротивляемости частей

разрушению, Гюйгенс выходит из этого противоречия, тем что превращает

физическое определение материи у Декарта в метафизическое. Материя,

согласно Гюйгенсу, по самой своей сущности дискретна, и при этом атом
является бесконечно твердым, т.е. обладает бесконечной силой сопротивления
разделению на части. Так в полемике с Декартом Гюйгенс формулирует исходное
положение атомистической программы, определяя атом как бесконечно твердое

тело.

Не разделяет Гюйгенс и принципов ньютонианской научной программы. Он
решительно отклоняет идею действия на расстоянии, т.е. принцип тяготения,
лежащий в основании физики Ньютона. Не признает Гюйгенс и ньютоновского
понятия абсолютного пространства и, соответственно, абсолютного движения.
Правда, как видно из переписки Гюйгенса с Лейбницем, первоначально Гюйгенс

склонялся к тому, чтобы, подобно Ньютону, различать абсолютное и

относительное движения, и считал абсолютным вращательное движение.
Впоследствии, однако, Гюйгенс пришел к выводу, что вращательное движение
ничем принципиально не отличается от прямолинейного, и в этом вопросе занял

позицию, близкую к Лейбницу, который с самого начала не признавал
ньютоновского различия между движением абсолютным и относительным, считая,
что все движения должны рассматриваться как относительные. "Долгое время я
считал, - пишет Гюйгенс, - что вращательное движение содержит критерий для

истинного (т.е. абсолютного, а не относительного. - П.Г.) движения в
проявляющихся в нем центробежных силах. Применительно к другим феноменам
это фактически одно и то же, вращается ли рядом со мной круглый диск или
колесо, или же я сам двигаюсь вокруг покоящегося диска. Но если на край
диска положить камень, то последний отбрасывается только в том случае, если
движется диск. Из этого раньше я делал вывод, что круговое движение диска
не является относительным по сравнению с другим предметом. Между тем этот
феномен свидетельствует лишь о том, что части колеса в силу давления на
периферию побуждаются к относительному по отношению друг к другу движению в
разных направлениях. Вращательное движение есть поэтому лишь относительное
движение частей, которые приводятся в действие в разных направлениях, но
держатся вместе благодаря их связи или соединению... Большинство держатся

взгляда, что истинное движение тела происходит тогда, когда тело
выбрасывается из определенного фиксированного места в мировом пространстве.
Но этот взгляд ложен. Так как пространство простирается бесконечно во все
стороны, то в чем должна тогда заключаться определенность и неподвижность
какого-либо места? Быть может, неподвижные звезды в коперниканской системе
действительно можно рассматривать как лишенные движения. Они могут быть
неподвижны по отношению друг к другу. Но если взять их все вместе, то можно
ли тогда сказать о них, что они находятся в покое по отношению к другим
телам, или благодаря чему можно было бы убедиться, что они не совершают

очень быстрого движения в каком-либо направлении? Следовательно, в
бесконечном пространстве ни о каком теле нельзя сказать, что оно движется

или что оно покоится. Итак, движение и покой только относительны".

Гюйгенс здесь раскрыл противоречие в исходных допущениях Ньютона: с одной
стороны, Ньютон считает пространство бесконечным, а с другой - приписывает
пространству неподвижность, неизменность и, стало быть, определенность. Эти

два утверждения несовместимы, что и показал Гюйгенс. Если мы допускаем
бесконечность пространства, рассуждает Гюйгенс, то мы не должны допускать

абсолютного пространства и, соответственно, абсолютного движения. Все

движения являются только относительными, в том числе и вращательное
движение. Как отмечает известный историк науки Макс Джеммер, "благодаря

своей здравой научной позиции Гюйгенс первым среди физиков пришел к

убеждению в исключительной значимости принципа кинематической и

динамической относительности, и это - за два столетия до появления

современной относительности".

В соответствии с принципами своей физической программы Гюйгенс
разрабатывает также понятие науки, отличное как от картезианского, так и от
ньютонианского. Прежде чем рассмотреть понятие науки и научного познания у
Гюйгенса, остановимся на вопросе о том, как реализовалась атомистическая

программа Гюйгенса в его основных исследованиях. Для этого обратимся к
гюйгенсовым работам, посвященным теории удара упругих тел и теории света, -
обе теории связаны между собой. Рассмотрение этих работ Гюйгенса поможет

нам понять специфику атомизма нового времени, его отличие от античного

атомизма.

Теорию удара Гюйгенс создавал в полемике с Декартом. Сомнение в
правильности установленного Декартом закона соударяющихся тел возникло у

Гюйгенса потому, что, как он сам об этом говорит, этот закон слишком

расходится с опытом. В самом деле, одно из важнейших правил Декарта

касательно движения сталкивающихся тел гласит: "Если покоящееся тело С

вполне равновелико движущемуся к нему В, то С по необходимости будет

отчасти подталкиваемо В, а отчасти будет отталкивать В назад..." В
ненапечатанном при жизни предисловии к своей работе "О движении тел под

влиянием удара" Гюйгенс говорит, что он "очень часто замечал, что при
толчке неподвижного шара другим, одинаковым с ним, последний останавливался

и передавал первому все свое движение...".

Гюйгенс заметил не только противоречие декартова правила с опытом, но и
внутреннее противоречие между самими правилами у Декарта. "Действительно, -

продолжает Гюйгенс, - правило 5 учит, что если большее тело В ударяет
покоящееся меньшее С, то оно теряет кое-что из своей скорости. А по второму

закону, если В сталкивается с тем же самым меньшим телом С, идущим