этих вопросов является совершенно пустым. Вот пример. Как решает Гарнак
такой существенный и коренной вопрос христианства - как вопрос о чуде? С
одной стороны, желание остаться на почве науки заставляет его высказать
очень решительное суждение: "Чудес, конечно, не существует". Религиозное же
его чувство настолько сильно, что он знает, что с вопросом о чуде не так-то
легко порешить. Это чувство заставляет его сказать: "Уничтожить чудо совсем
нельзя ни в одной из высоких религий. Если оно исчезнет, то исчезнут,
конечно, и религии. Опять "конечно". Но первое "конечно" безусловно
противоречит второму. Если чудо по его собственному признанию есть
безусловно-необходимый элемент религии, если он признает вместе с тем, что
религия есть безусловно-необходимый элемент жизни и мировоззрения, - то
почему ж тогда "чудес, конечно, не существует"? Это не отсутствие логики у
Гарнака, а отсутствие теоретической согласованности между тем, что открывает
ему его религиозное чувство, и тем, что велит утверждать традиционная
научность. Гарнак превосходно понимает религиозный корень вопроса о чуде. Он
говорит: "Тут собственно речь идет не о чуде, а об решительном и коренном
вопросе, ввержены ли мы беспомощными в царство неумолимой необходимости, или
же над нами находится Бог, Который всем управляет и к силе Которого,
господствующей над всей природой, мы можем обращаться с молитвой". Но если
мы можем, действительно, обращаться с молитвой к силе, господствующей над
всею природой, то почему же чудеса невозможны? Опять нежелательная остановка
на полудороге. А между тем ведь результаты этой остановки сказываются на
всем исследовании. Ведь в своем исследовании Гарнак все же считает за
данное, что "чудес не существует", несмотря на то, что его же собственная
религиозная логика приводит его к совершенно иным результатам. И так - не в
одном этом вопросе. В вопросе о воскресении, о признании Христа подлинным
сыном Божиим, о евангельских бесах, о значении христианской апокалиптики
(все самые центральные вопросы христианства) Гарнак находится в таком же, по
существу, беспомощном положении, какое он занимает относительно вопроса о
чуде. И все это оттого, что Гарнак не может охватить своим философским
сознанием природы методов исторической науки, не в силах найти ту
синтетическую точку зрения, которая, оставляя в полной сохранности все
действительные права науки в разработке истории религиозных явлений, вместе
с тем выделила бы в особый отдел всю совокупность догматических утверждений,
находящихся по самому существу дела вне компетенции чистой науки и постоянно
вводимых исследователями в свою работу контрабандным путем; и этот отдел
предоставила бы в ведение той отрасли человеческого знания - которая одна
вправе произносить окончательный суд над всеми утверждениями, выходящими из
сферы отдельных наук в ведение критической философии, которая одна может
привести к последней цели теоретических стремлений человечества - к
цельному, всеобъемлющему и абсолютно беспротиворечивому мировоззрению.
мне несколько раз задавали вопрос, зачем я ее перевожу. В самом деле,
выходило как будто бы не совсем понятно, почему я хочу пустить в обращение
книгу, в которой взгляды на самые основные вопросы христианства
принципиально разнятся от взглядов, исповедуемых мною. Тем более что самый
метод Гарнака является совершенно неприемлемым, а вместе с методом и все те
результаты, которые достигаются посредством этого метода, получают спорный и
условный характер.
научной литературы по вопросам религии):
верующего. Когда мы любим какое-нибудь лицо, нам дорога и ценна каждая
подробность и каждая частность из его жизни. Все, что так или иначе, хотя бы
отдаленно и смутно, говорит об этом лице, - трогает нас и возбуждает в нас
крайний интерес, если мы лицо это действительно любим. И интерес этот тем
сильней, тем глубже и настоятельней, чем больше мы любим. История оставила
нам массы материалов, в которых содержаться бесценные подробности о жизни
первых христиан. Если мы хотим ознакомиться с теми конкретными, пусть,
мелкими, но бесконечно значительными чертами, которые отпечатлевались в
жизни первых христиан, - мы не можем удовлетвориться той богословской
литературой, которую писали верующие. В этой литературе конкретного и
детально-правдивого о жизни нам дорогой и о лицах нам дорогих - мы найдем
очень мало. В гораздо большей степени конкретное и частное представлено в
научной, так называемой отрицательной литературе. И пусть в ней нет
окончательной правды, пусть методы ее недостаточны, пусть результаты ее
неверны, но дух правды, не позволяющий искажать частностей - живет в ней
всегда и придает ей особую прелесть и огромную ценность для умов, любящих
конкретные факты.
богочеловечестве. Если христианство есть религия богочеловеческая, если были
моменты, когда человеческое приводилось в то нормальное свое состояние, при
котором оно могло соединяться в полной гармонии и в полной свободе с
божественным, то эта нормальность должна была находить свое выражение в
жизни, значит, получать и некоторое внешнее отпечатление. Тем, кто
проникнуты жаждой всецелой истины, которая отпечатлевается уже и во внешней
жизни, должны быть особенно дороги все детали, сохранившиеся в памяти
человечества - в истории, - об этих моментах всецелого выражения истины на
земле, потому что тем, кто томим жаждой, бывает достаточно одного намека,
чтобы понять все, достаточно одной незначительной мелочи, чтобы уразуметь ту
бесконечную правду, о которой мелочь эта может свидетельствовать. Память
человечества - историю (а значит, человеческую сторону подлинно
богочеловеческих моментов истории) - почитали преимущественно люди науки.
Люди же веры весь свой интерес вкладывали в осуществление богочеловечества,
в творческое и реальное продолжение Христова дела, а не в теоретическое
исследование прошлого христианства. Вот почему в христианстве никогда не
культивировалась память на частности и детали. Но эти частности и детали
нашему "историческому" веку становятся дороги и поучительны, и отсюда
понятно большое религиозное (а значит, положительное) значение, которое
имеет научная "отрицательная" литература для верующих.
отрицательной литературой, и с самой резкой, мне представляется необходимым
и по другим основаниям. Апостолом сказано: "огненного испытания не
чуждайтесь" . Вера, которая держится только неведением отрицательных
аргументов, есть вера мертвая - подобная той ветви, которую нужно отсечь и
бросить вон. Вера же, которая держится не только этим неведением, а и чем-то
другим, глубоким и подлинным, - только очистится, только повысится в своей
ценности, если неведение ее будет разрушено, если все по существу чуждое ей
будет отброшено. Огненное испытание приводит к высшей ступени разумения.
"историческая церковь", "историческое христианство". Д.С.Мережковский, можно
сказать, всю свою гностически-религиозную философию базирует на
противопоставлении Церкви исторической, Петровой - Церкви мистической,
Иоанновой. Вся его диалектика, весь литературный пафос исходят из этого
противоположения. Не будь его, Д.С.Мережковскому просто не о чем было бы
писать. Ибо он хочет быть ни литератором, ни критиком, ни художником, ни
поэтом, а непременно проповедником Церкви Иоанновой. А между тем все
противоположение вымышлено, придумано, есть ens rationis .
пышные, но воздушные замки, полезно остановиться на анализе Grundbegriff'а,
который кладется во главу угла, и показать, что термину "историческая
Церковь" - ничего, реального не соответствует.
понятия, имеющего постоянные признаки и устойчивый смысл, или же это одно из
тех многих слов, пушенных в оборот неизвестно кем, неизвестно когда, которые
все значение свое получают от "лица" говорящего и в сущности ничего не
значат и ни к чему не относятся?
которая может исторически засвидетельствовать время своего возникновения и
этапы своего развития. Представители исторической Церкви в ее прошлом должны
быть в состоянии всегда найти каноническое оправдание всех своих прав и
притязаний. Вот приблизительный смысл того странного и неопределенного
consensus'a , который молчаливо, без всяких вопросов разделяется и авторами
и читателями, когда заходит разговор о Церкви.
вещей, бывали разные происшествия, события и движения, бывали факты
бесконечно разнообразные. К которым же из них обратиться?
относится к Церкви, для этого, конечно, нужно иметь лишь один живой и ясный
критерий: нужно знать и уметь различать в каждом отдельном случае, что
Церковь, а что не Церковь. Но если этот критерий необходим для того, чтобы
только разобраться в прошлом, чтоб расклассифицировать смутные комья фактов
и расслоить перепутавшиеся события и явления, - то это самое уже говорит,
что доказательность и философски-строгая применимость показаний истории для
оправдания термина "историческая Церковь" - является обусловленной,
поставленной в зависимость от того критерия, при помощи которого
производится анализ прошлого. Тогда, рассуждая строго, логической основой,
на которой строится рассуждение, - будет не проблематическое содержание
показаний истории, а определенное и твердое содержание понятия Церковь.
сознанию с абсолютной достоверностью - тогда показания истории, как бы они
ни были красноречивы, - с логической точки зрения являются излишними. По
существу они ничего не могут прибавить, а могут только расцветить, только
заполнить индивидуально-психологическим содержанием то, что логически уже
Бажанов Олег
Свержин Владимир
Юрьев Сергей
Никитин Юрий
Херберт Фрэнк
Махров Алексей