где-то там, в небесах.
и узнать, что это сын агронома, старшеклассник), быстро приближается с
пучком колосьев в вытянутой над головой руке - величальная песня при этом
начинает звучать еще сильнее. Хлопец, соскакивая с коня, зацепился ногой
за стремя и чуть было не упал, чуть было не оконфузился в такой
торжественнейший миг, но, к счастью, удержался,- бледный от волнения,
бросился к Чередниченко-председателю и уже стоит перед ним, напряженный,
сознающий значительность момента, вытянувшись в синих шароварах,
перехваченных красным широким поясом:
с Золотой Звездой на груди, во всей приличествующей моменту солидности и
торжественности,- где бы ни стал, всюду выделяется, возвышается среди
людей его могучая фигура степняка. Двойная у головы сегодня радость: тут
поле уродило, а где-то в ГДР родился, наконец, внук... Хлеборобский ритуал
между тем свершается, и хотя происходит все здесь будто само собой, это
только кажется так. Чередниченко исподволь внимательно следит за течением,
сменой мизансцен своего любимого праздника. Вот разошлись колоски по рукам
агрономов, бригадиров, усатых ветеранов колхоза, вот каждый уже
неторопливо вышелушивает зерно на ладонь, оценивающе пробует на зуб,
кивает председателю: можно, мол, пора. И хотя больше тут, в самом деле, от
ритуала, от народного обычая, чем от будничной, практической
необходимости, потому что те, кому полагалось, держали ниву постоянно под
наблюдением, заглядывали в колосок и вчера и нынешним утром, проверяя,
хорошо ли созрел, однако ритуал есть ритуал, и все к нему относятся с
надлежащей серьезностью. Чередниченко как главный арбитр, стоя рядом с
хором на сколоченных из досок подмостках, ждет, что скажут другие судьи,
его помощники, те, кому предоставлялось право снятия пробы. Затем, собрав
все оценки, он как бы увязывает их в единый сноп своего окончательного
решения и только после этого произносит торжественно:
первый сноп?
заслуженных и степенных, и наконец останавливается на приземистой, литой
фигуре Ягничаорионца:
стариной, не забыл?
("Да уж пусть попробует!", "Моряки, говорят, косить мастера!" ), молодежь
захлопала в ладоши, а хор под управлением заведующего Дворцом культуры
встретил этот выбор новой волной пения.
с вытертым до блеска косовищем,- Чередниченко дружески подбадривает при
этом:
его движением, поощряет веселым взглядом, а Ягнич в эту минуту трогательно
старателен, берясь за рукоять, чувствует, как все его существо
охватывается жаром: шуточное ли дело, когда родная Кураевка оказывает тебе
такую честь!
на солнце. Без привычки, без давних хлеборобских тренировок Ягнич
чувствует свою неуклюжесть и тяжесть рук, давно отвыкших от полевой
работы, но все же косит аккуратно, стебли ложатся колос к колосу, и с
каждым движением-взмахом и в руках и внутри его все как-то обретает
уверенность, выравнивается. Вот ты уже снова чувствуешь себя хозяином этой
земли, она будто делится с тобою своей неизбывной силой.
ровно рядок кладет!
мелькают рядом, подымают колосистые стебли заботливо, осторожно, будто
собираются дитя малое запеленать. Легко вьется свясло; ловко подсобляя
себе, молодая жница коленом прижимает собранные стебли, стягивает их, и
вот первый золотоглавый сноп связан, готов, красиво усы распустив, он
стоит уже перед Чередниченко как воплощенная его золотая мечта!
- восклицает взволнованно Чередниченко и еще громче командует комбайнерам:
- Гвардейцы-механизаторы, по агрегатам!
"Нивам" и "Колосам", па бегу снимают венки и, ставши вдруг буднично
деловитыми, быстро поднимаются по трапам, берутся за штурвалы комбайнов.
Тронулись! 11ервьш пошел в загон, за ним - второй, третий... Новой жизнью
начинает жить степь.
мостике отца, рядом с ним белеет чубчиком брат-штурманоц, щупленькая его
фигура застыла в рабочей сосредоточенности. Дальше и дальше уплывают
комбайны в свое хлебное, красновато-золотистое море, первое зерно - цвета
зари! - потекло в бункера, и сразу, как всполохи битвы, подымается над
стенным раздольем первая пыль: покамест легкая, дымчатая, полупрозрачная,
а завтра она уже встанет тут тучами, затянет все небо, весь воздушный
океан заполнит сплошной устоявшейся мглой...
круглосуточные... Чувствуя важность наступившего дня, люди разъезжаются
быстро: умчалась машина с колхозным хором, все дальше развеваются ленты
девчат.
по дороге от Кураевки мчится мотоциклист, Нелькин Сашко ветром несется,
оседлав чьего-то железного скакуна, и, с ходу затормозив, обращается прямо
к Ягничу:
будто еще не веря, что это ему, передал Инне:
рейсе.
первыми штормами, и откуда-то из разворошенной лунной безвести, будто из
глубины вселенной, неведомая сила будет гнать и гнать лоснящиеся водяные
валы на этот всем ветрам открытый берег, где на песчаном пригорке, па
джуме, еле проступает одинокая девичья фигурка.
говорится в народном эпосе), и что-то волшебное, непостижимое для нас есть
в вечных его непокоях, в бесконечно и отчужденно мерцающих под призрачным
лунным сиянием бурунах.
ритмическую и беспредельную музыку прибоя и когда лишь луна одиноко и
удивительно ясно горит в небе да серебристо белеют редкие, разбросанные
над морем облака, наполненные изнутри светом,- вот тогда-то навстречу
морскому прибою, навстречу грохоту волн и мерцанию света выходят двое
обычных гусей - то ли Овидиевых, то ли Коршаковых. Днем они тихо
отсиживаются где-нибудь, а ночью... Только загрохочет, заиграет море, и
они уже на берегу. Что их манит, какая сила извлекает домашних этих птиц
из сытого гусиного их уюта, каждую ночь выводя под эти грохоты, на это
пустынное, поосеннему суровое побережье? Сторожат ли что или чемнибудь
обеспокоены? Или, может, не дает им спать древний инстинкт, напоминая
смутно о том, что и они когда-то летали и что им тоже был ведом
напряженный ритм летящего крыла, восторг и упоение полета? Узнай, чем их,
откормленных на бурьянах, заворожил этот грохочущий прибой и сияющие над
мором облака и вся эта светлая магия ночи...
Ягничев ковчег - ^пиратская" таверна, в которой в такую пору уже тишина,
никого нет, лишь старинные фонари тихо горят на бортах: такие тусклые
светильники, видимо, стерегли когда-то покой кривых портовых улочек в
средневековых, дававших пристанище парусному флоту, городах. Нимфа-русалка
в ночном освещении будоражит фантазию еще сильнее, она как бы и в самом
деле улыбающейся птицей вылетает из грудной клетки корабля, вся
устремившись вперед, в эти наполненные светом и движением просторы.
растут, вздымаются там, где летнею порой тихо светилась Овидиева дорожка.
причудливые узоры перепончатых своих лап,- их увидят люди поутру. Изредка
гуси про гогочут, перемолвятся о чем-то на своем, только им попятном языке.
спрашивают, увидев человеческую фигуру: "Кто ты?"
выходах из насиженных обжитых бурьянов под самые брызги и грохот прибоя.
Какая же неисповедимая сила посылает сюда эту мудрую пару пернатых? Кого
они охраняют всю ночь напролет, к чему так чутко прислушиваются в этих
необозримых пространствах вечности?
Пехов Алексей
Эриксон Стивен
Сертаков Виталий
Ильин Андрей
Андреев Николай
Шилова Юлия