точно так же они с Тарру жили бок о бок, и вот Тарру умер нынче вечером,
и их дружба не успела по-настоящему побыть на земле. Тарру, как он выра-
жался, проиграл партию. Ну а он, Риэ, что он выиграл? Разве одно -узнал
чуму и помнит о ней, познал дружбу и помнит о ней, узнал нежность, и те-
перь его долг когда-нибудь о ней вспомнить. Все, что человек способен
выиграть в игре с чумой и с жизнью, - это знание и память. Быть может,
именно это и называл Тарру "выиграть партию"!
стуле. Риэ улыбнулся ей. Она сказала, что не чувствует усталости, и тут
же добавила:
если это и значит выиграть партию, как должно быть тяжело жить только
тем, что знаешь, и тем, что помнишь, и не иметь впереди надежды. Так,
очевидно, жил Тарру, он-то понимал, как бесплодна жизнь, лишенная иллю-
зий. Не существует покоя без надежды. И Тарру, отказывавший людям в пра-
ве осуждать на смерть человека, знал, однако, что никто не в силах отка-
заться от вынесения приговора и что даже жертвы подчас бывают палачами,
а если так, значит, Тарру жил, терзаясь и противореча себе, и никогда он
не знал надежды. Может, поэтому он искал святости и хотел обрести покой
в служении людям. В сущности, Риэ и не знал, так ли это, но это и неваж-
но. Память его сохранит лишь немногие образы Тарру - Тарру за рулем ма-
шины, положивший обе руки на баранку, готовый везти его куда угодно, или
вот это грузное, массивное тело, без движения распростертое на одре.
Тепло жизни и образ смерти - вот что такое знание.
извещавшую о кончине жены, принял эту весть спокойно. Он был у себя в
кабинете. Мать вбежала, сунула ему телеграмму и тут же вышла, чтобы дать
на чай рассыльному. Когда она вернулась, сын стоял и держал в руке рас-
печатанную телеграмму. Она подняла на него глаза, но он упорно смотрел в
окно, где над портом поднималось великолепное утро.
тери, что плакать не надо, что он этого ждал, но все равно это очень
трудно. Просто, говоря это, он осознал, что в его страданиях отсутствует
нечаянность. Все та же непрекращающаяся боль мучила его в течение нес-
кольких месяцев и в течение этих двух последних дней.
рода; и событие это радостно встретил народ, газеты, радио и префектура
в своих сообщениях. Таким образом, рассказчику остается лишь выступить в
роли летописца блаженных часов, наступивших с открытием ворот, хотя сам
он принадлежал к числу тех, у кого не хватало досуга целиком отдаться
всеобщей радости.
самое время на вокзалах запыхтели паровозы и прибывшие из далеких морей
корабли уже входили в наш порт, свидетельствуя в свою очередь, что этот
день стал для тех, кто стенал в разлуке, днем великой встречи.
ности, жившее в душе многих наших сограждан. Поезда, в течение дня при-
бывавшие в наш город, были так же перегружены, как и те, что отбывали с
нашего вокзала. Пассажиры заранее, еще во время двухнедельной отсрочки,
запасались билетами на сегодняшнее число и. до третьего звонка тряслись
от страха, что вдруг постановление префектуры возьмут и отменят. Да и
путешественники, прибывавшие к нам, не могли отделаться от смутных опа-
сений, так как знали только, да и то приблизительно, о судьбе своих
близких, все же, что касалось прочих и самого города, было им неведомо,
и город в их глазах приобретал зловещий лик. Но это было применимо лишь
к тем, кого за все время чумы не сжигала страсть.
идеи. Одно лишь изменилось для них: в течение месяцев разлуки им неисто-
во хотелось ускорить события, подтолкнуть время физически, чтобы оно не
мешкало, а теперь, когда перед ними уже открывался наш город, они, нап-
ротив, как только поезд начал притормаживать, желали одного: чтобы время
замедлило свой бег, чтобы оно застыло. Смутное и в то же время жгучее
чувство, вскормленное этим многомесячным существованием, потерянным для
любви, именно оно, это чувство, требовало некоего реванша - пусть часы
радости тянутся вдвое медленнее, чем часы ожидания. И те, что ждали дома
или на перроне, как, например, Рамбер, уже давно предупрежденный женой,
что она добилась разрешения на приезд, равно страдали от нетерпения и
растерянности. Любовь эта и нежность превратились за время чумы в
абстракцию, и теперь Рамбер с душевным трепетом ждал, когда эти чувства
и это живое существо, на которое они были направлены, окажутся лицом к
лицу.
да, ни о чем не думая, решил очертя голову вырваться из города, бро-
ситься к той, любимой. Но он знал, что это уже невозможно. Он переменил-
ся, чума вселила в него отрешенность, и напрасно он пытался опровергнуть
это всеми своими силами, ощущение отрешенности продолжало жить в нем,
как некая глухая тоска. В каком-то смысле у него даже было чувство, буд-
то чума кончилась слишком резко, когда он еще не собрался с духом.
Счастье приближалось на всех парах, ход событий опережал ожидание. Рам-
бер понимал, что ему будет возвращено все сразу и что радость, в сущнос-
ти, сродни ожогу, куда уж тут ею упиваться.
этому поговорим лучше обо всех. Стоя здесь, на перроне вокзала, где
должна была с минуты на минуту начаться вновь их личная жизнь, они пока
еще ощущали свою общность, обменивались понимающими взглядами и улыбка-
ми. Но как только они заметили вырывающийся из трубы паровоза дым, зас-
тарелое чувство отъединенности вдруг угасло под ливнем смутной и оглуша-
ющей радости. Когда поезд остановился, кое для кого кончилась долгая
разлука, начавшаяся на этом самом перроне, на этом самом вокзале, и кон-
чилась в тот миг, когда руки ликующе и алчно ощутили родное тело, хотя
уже забыли его живое присутствие. Так, Рамбер не успел даже разглядеть
бегущее к нему существо, с размаху уткнувшееся лицом в его грудь. Он
держал ее в своих объятиях, прижимал к себе голову, не видя лица, а
только знакомые волосы, - он не утирал катившиеся из глаз слезы и сам не
понимал, льются ли они от теперешнего его счастья или от загнанной ку-
да-то в глубь души боли, и все же знал, что эта влага, застилавшая взор,
помешала ему убедиться в том, действительно ли это лицо, прильнувшее к
его плечу, то самое, о котором так долго мечталось, или, напротив, он
увидит перед собой незнакомку. Он поймет, но позже, верно ли было его
подозрение. А сейчас ему, как и всем толпившимся на перроне, хотелось
верить или делать вид, что они верят, будто чума может прийти и уйти,
ничего не изменив в сердце человека.
кого и ничего, внешне восторжествовав над чумой, забыв былые муки, забыв
тех, кто прибыл тем же поездом и, не обнаружив на перроне близких, нашел
подтверждение своим страхам, уже давно тлевшим в сердце после слишком
долгого молчания. Для них, чьим единственным спутником отныне оставалась
еще свежая боль, для тех, кто в эти самые минуты посвящал себя памяти об
исчезнувшем, для них все получилось иначе, и чувство разлуки именно сей-
час достигло своего апогея. Для них, матерей, супругов, любовников, по-
терявших всю радость жизни вместе с родным существом, брошенным куда-то
в безымянный ров или превратившимся в кучу пепла, - для них по-прежнему
шла чума.
лодные порывы ветра, бороздившие небо с самого утра, пролилось на город
сплошными волнами недвижимого света. День словно застыл. В окаменевшее
небо с форта на холме без перерыва били пушки. Весь город высыпал на
улицы, чтобы отпраздновать эту пронзительную минуту, когда время мучений
уже кончалось, а время забвения еще не началось.
лось, и многочисленные машины с трудом пробирались через забитые народом
улицы. Все послеобеденное время гудели напропалую наши городские колоко-
ла. От их звона по лазурно-золотистому небу расходились волны дрожи. В
церквах служили благодарственные молебны. Но и в увеселительных заведе-
ниях тоже набилось множество публики, и владельцы кафе, не заботясь о
завтрашнем дне, широко торговали еще остававшимися у них спиртными на-
питками. Перед стойками возбужденно толпились люди, и среди них видне-
лись парочки, тесно обнявшиеся, бесстрашно выставлявшие напоказ свое
счастье. Кто кричал, кто смеялся. В этот день, данный им сверх положен-
ного, каждый щедро расходован запасы жизненных сил, накопленные за те
месяцы, когда у всех душа едва тлела. Завтра начнется жизнь как таковая,
со всей ее осмотрительностью. А пока люди разных слоев общества брата-
лись, толклись бок о бок. То равенство, какого не сумели добиться навис-
шая над городам смерть, установило счастье освобождения, пусть только на
несколько часов.
сыпавшие в послеобеденный час на улицу, шедшие рядом с Рамбером, скрыва-
ли под невозмутимой миной некое более утонченное счастье. И действи-
тельно, многие парочки и семьи казались с виду обычными мирными прохожи-
ми. А в действительности они совершали утонченное паломничество к тем
местам, где столько перестрадали. Им хотелось показать вновь прибывшим
разительные иди скрытые пометы чумы, зримые следы ее истории. В иных
случаях оранпы довольствовались ролью гидов, которые, мол, всего навида-
Свержин Владимир
Шилова Юлия
Ильин Андрей
Доценко Виктор
Орлов Алекс
Маккэфри Энн