между атаками становится незаметным --
дворик и дерево под которым я спал Осенними звездными ночами, и на меня
спящего падали листья -- В этом домике мы с Беном долго пытались завалить
друг друга в соревновании по реслингу, что кончилось для меня занозой в руке
а для него болью в спине, мы были как два гигантских пыхтящих носорога,
борясь забавы ради, как я делал это раньше в Нью-Йорке на мансарде с Бобом
Кримом после чего мы разыгрывали за столом целые представления из
Французских Фильмов, с беретами и диалогами -- Бен Фэган с красным серьезным
лицом, синими глазами и большими очками, который был Смотрителем на старой
доброй Старательской за год до меня и тоже знал горы -- "Пробудитесь!"
кричит он (он буддист) -- не наступите на трубкозуба!" Трубкозуб это такой
вид муравьеда -- "Будда сказал: - не стоит ходить спиной вперед." Я говорю
Бену Фэгану: "Зачем солнце сияет сквозь листья?" -- "Это твоя вина" -- Я
говорю: "В чем смысл того что ты медитировал-медитировал, а твоя крыша
улетела?" -- "Это значит лошадь рыгнула в Китае и корова замычала в Японии."
- Он сидит и медитирует в широких порванных штанах -- однажды у меня было
такое вот видение его: он сидит в пустоте вот так вот, но наклонившись
вперед и с широкой улыбкой -- Он пишет длинные стихи о том как превратится в
32-футового Гиганта сделанного из чистого золота -- Он очень странный -- Он
как столп силы -- Мир станет лучше из-за таких как он -- Мир должен стать
лучше -- И он постарается --
понравиться Рафаэль" -- и для этого я хочу привести Рафаэля в гости домой к
Коди на выходные. Я накуплю всем пива, хотя и выпью почти все сам -- Тогда я
куплю еще -- Пока не вырублюсь -- Все это заранее предсказуемо -- Мы, Мы? --
Я не знаю что делать -- Но все мы это одно -- Теперь я понимаю, все мы одно,
и все будет в порядке если мы оставим друг друга в покое -- Хватит
ненавидеть -- Хватит подозревать -- Так в чем же дело, бедняга смертный?
войн, пробудитесь, это всего лишь сон, оглянитесь вокруг, вы спите, когда вы
думаете что нас ранит золотая земля, то вы ошибаетесь, золотая земля не
ранит нас, это лишь золотая бесконечность блаженной беспечности --
Благословите маленькую мушку -- Не убивайте больше -- Не работайте на бойнях
-- Мы можем выращивать зелень или выдумать синтетические фабрики работающие
на атомной энергии, из которых будут сыпаться хлебные булки и вкуснейшие
химические отбивные и масло в банках -- почему бы нет? -- наша одежда будет
вечной, превосходный пластик[109] - у нас будет прекрасная медицина и
лекарства что пронесут нас сквозь все без смерти -- чтобы потом мы принимали
смерть как награду.
теперь чтобы поддержать меня, вам остается лишь благословить все сущее и
сесть на место опять.
97
он дует в тенор-саксофон держа его в уголке рта, надувая щеки круглым мячом
как Гарри Джеймс или Диззи Гиллеспи, и какую б мелодию они не начинали он
подхватывает ее с безупречной прекрасной гармонией -- Ни на кого не обращая
внимания он пьет свое пиво, напивается и глаза его тяжелеют, но он никогда
не пропустит ни удара, ни ноты, потому что музыка это его сердце, и в музыке
он находит свой чистяк, свое послание этому миру -- Только вот одна беда,
никто это послания не понимает.
опустив голову к своему пиву, от застенчивости ясное дело, и я вижу что они
ничего не слышат -- Эти блондинки и брюнетки они пришли сюда со своими
мужчинами и строят глазки чужим и в воздухе попахивает дракой -- Битвы
развернутся здесь перед женскими глазами -- и гармония погибнет -- Брю дует
прямо в них, "Рождение блюза", потом джазовый рефрен, и когда приходит его
очередь вступать он выступает с отличной прекрасной новой идеей, она говорит
о прекрасном будущем этого мира, пианино подтверждает это понимающим
аккордом (светловолосый Билл), святой ударник воздев глаза к Небесам задает
ритм, ангельский ритм связующий работу всех воедино -- И конечно контрабас,
он вибрирует под пальцами, два пальца щипают струны и еще один скользит по
струнам ловя точный звук подходящего аккорда -- Конечно все музыканты
слушают, толпы цветных парней, чьи темные лица сияют в тусклой полутьме, чьи
белые глаза круглы и искренни, они держат в руках выпивку купленную просто
за право находиться здесь и слышать -- Когда люди вслушиваются в истину
живущую в гармонии это порождает в них что-то по-настоящему доброе -- И все
же Брю вынужден работать со своими идеями вместе с вокалистами и это ему
нелегко, его музыка становится чуть более усталой, он вовремя
останавливается -- к тому же ему уже охота играть новую тему -- И я делаю
так, постукиваю слегка по кончику его ботинка чтобы дать ему знать что он
прав -- Между отделениями он присаживается к нам с Гией и особо ничего не
говорит, он пытается сделать вид что вообще не способен говорить -- Он
скажет все своей трубой --
вашу, ведь и так нелегко жить в мире где ты старишься и умираешь, так зачем
же вдобавок жить не слыша гармонии?
98
коленях -- Давайте скажем "О Выдумавший все это, смилостивись" -- Давайте
молить его, или это, чтобы эти выдумки были милостивыми к нам -- Чтобы мир
был спасен надо лишь чтобы он, Бог, выдумывал милостиво -- А каждый из нас и
есть Бог -- Кто же еще? Кто же еще когда мы молимся стоя в одиночестве на
коленях?
вот он Мэл, в своей аккуратненькой тряпичной шапочке, аккуратной спортивной
рубашке и жилетке в клеточку -- но бедняжка Бэйби, его жена, она сидит на
бензе[110], и когда он выходит с нами за выпивкой она становится страшно
подозрительной -- Год назад я уже говорил Мэлу слыша как они спорят и
ругаются с Бэйби, "Да поцелуй же ее в живот, просто люби ее, не спорь" -- И
это помогло на целый год -- Мэл работает весь день развозя телеграммы для
Вестерн Юнион, бродя по улицам Сан-Франциско с тихим взглядом умиротворенных
глаз -- Теперь он за компанию идет вместе со мной до того места где я
припрятал бутылку в выброшенной коробке из китайской лавки, и мы немного
прикладываемся к ней как в старые времена -- Он завязал с выпивкой, но я
говорю ему "Эти несколько глотков тебе не повредят" - О Мэл был серьезным
любителем выпить! - Мы валялись на полу включив радио на полную катушку пока
Бэйби была на работе, мы валялись там с Робом Доннели в холодные туманные
дни и просыпались только чтобы добыть еще бутыль вина -- четвертушку
токайского -- чтобы выпить ее под новый взрыв разговоров, и потом засыпали
опять на полу все трое -- Самый паршивый запой который у меня когда-либо был
-- через три дня такой жизни чувствуешь что тебе крышка -- И в этом не было
никакого смысла --
будь милосердным -- благословляй и присматривай.
сфотографировали, мы заснули у Саймона и утром в журнале оказались Ирвин с
Рафаэлем и я, все вместе, отныне навсегда неразрывно связанные в наших
литературных судьбах -- Должно быть непростая штука все это фотографирование
пьянства-курева, и Рафаэль открывает двери в ванную и вопит "Смотрите! Он
стоит на голове!" и все бегут подивиться, включая Лазаруса, и я говорю "О
черт."
голове на углу на улице!" когда она спрашивает его "О что же мне делать в
этом безумном городе и с такими безумными типами" -- Заслуженный ответ, но
все же не стоит детям воевать. Потому что мир в огне -- и глаз в огне, и то
что он видит в огне, и само зрение этого глаза в огне -- и это значит только
то что все кончится чистой энергией, и даже более того. Все кончится
блаженством.
свою вторую сонату Ирвину который до конца не врубается -- Но Ирвин
приходится понимать столько всяких вещей о человеческом сердце, о том что
это сердце говорит, что у него не хватает времени понимать гармонию -- Он
понимает мелодию, драматические Реквиемы которыми он дирижировал передо мной
как бородатый Леонард Бернстайн, до самых их грандиозных взмывающих руки к
небесам апофеозов -- И я говорю ему, "Ты был бы хорошим дирижером, Ирвин!" -
Но когда мы слушали Бетховена до самого рассвета пока крест не забелел над
крышами городка, его костистая печальная голова начала понимать гармонию,
священный покой гармонии, и симфонией Бетховена не нужно было дирижировать
-- Или дирижировать пальцами играющими его сонаты --
сбросить это со своих плеч или мне вообще конец -- я просто загнусь --
золотой бесконечности, все же приятного в этом мало.
звоню его доктору который говорит, "Не могу ничем помочь -- скажите ему
Шилова Юлия
Свержин Владимир
Флинт Эрик
Посняков Андрей
Василенко Иван
Акунин Борис