язычок замка, чик-чик, звякает железо о железо, щелк, разделяет линейка
врезную и накладную части замочного механизма, скрип, отворяет сезам
закрома... Евгений выпрямляется, выпускает из рук ненужную железку и
скрывается в темноте открывшегося прямоугольника, а ему в спину... да-да...
прямо между лопаток (между третьим и четвертым спинными позвонками) глядят,
провожая, два женских, тревожно горящих глаза.
краской крытого косяка. Натуля, девочка-первокурсница (одна из двух знакомых
нам обладательниц линялых халатиков и домашних шлепанцев). Она, щедрая,
одолжила злоумышленнику "линейку линию провести" и не удержалась, пошла
ненавязчиво (из укрытия) полюбопытствовать, а какую именно линию задумал
провести такой милый, но нервный незнакомец.
и, представ перед вход стерегущими (на вахте дежурными) одногруппниками,
спрашивает, счастливая обладательница сногсшибательной новости:
знать, с тараканами не сожительствует никто, кроме людей.
вы тут сидите, - выпаливает крошка,- на третьем этаже орудуют грабители.
крыльцо, сунул руку в карман, ощупал смятые купюры, облизнулся, пообещал
равнодушному июньскому полудню: "Верну, все до копейки верну"- и на
деревянных ногах пошел прочь, снова и снова трогая пальцами драгоценный
пергамент.
собрался мрачный консилиум.
преломился в черном хрусталике неудачника, губы промычали что-то в высшей
степени антиобщественное, глаз закрылся, но сон не снизошел. По плечу
властно похлопали, несчастный вздрогнул и, всколыхнув пружинный панцирь,
сел, ошалело озираясь.
спины студенческого коменданта.
во всеобщее веселье.
комиссии физфака,- так-так,- поцокал языком.
прихожей найденную порожнюю бутылку "Русской". Шина нюхать побрезговал,
блеснул нордическими льдинками зрачков, ожег беззащитного Мишку, гада, ему,
Андрею Мирошниченко, бросившему вызов, и твердо решил - ни в коем случае не
портить необдуманной спешкой увлекательнейший процесс методичного выяснения
и снятия вопроса.
образом. Обещающее все стадии расследования и наказания неожиданное
продолжение вчерашней истории случилось чертовски некстати. Если бы Мирошник
не ушел без часов, тоже экстраординарное, необъяснимое (нервы?), невероятное
событие, то ехал бы себе сейчас в автобусе номер восемь и знать бы не знал о
новом наглом, уже ни в какие ворота не лезущем посягательстве на доброе имя
и честь общежития физического факультета и его, Шины, благими делами нажитый
авторитет. Но вот забыл часы, вернулся, и надо же, только вошел в общагу,
примите-распишитесь, очередной недород-коловорот - грабители.
напоминая о неподвластном студенческому коменданту вселенском отсчете
секунд, минут и часов. Но озарение пришло, соблазн уступил место спокойному
расчету.
а уж после пяти я им займусь.
спиной.
(компромат) - пустую бутыль, поспешил к себе. Сунул сосуд в стол, замкнул
стальной браслет "Славы" и вот уже (бегом уронить достоинство остерегаясь)
широким неестественным шагом рассекает лес.
больше не встретится. Нет, к пяти он не вернется и к шести не прибудет,
ласковым, желтым, усталому путнику сулящим приют стоваттным теплым светом не
зальется сегодня его на восток обращенное окно. Увы, пять пар (способных
вложенный алтын возвращать сторицей) финских зимних сапог в те прекрасные
времена сами в руки не шли, не давались запросто. Продавцы обувных отделов
требовали обхождения, и пришлось Шине провести в табачном дыму (ай-ай-ай) и
вечер, и ночи сладкие часы, и прикатит он лишь утром, в молочной половине
пятого на такси, словно опытный конспиратор, расплатится у "Золотой долины"
и пешочком, как будто вот так, просто и независимо, играючи, гуляя, и шел
себе из самого города, двинется к общежитию. А неурочную, Шиной щедро (в оба
конца) оплаченную тачку (ох, Создатель, неугомонный шутник) у одинокого
автобусного столба неистовым жестом остановит молодой человек в темных
пляжных очках и самодельной шапочке цвета индиго, и в нем спустя полтора
часа мы, уже на железнодорожном вокзале, с изумлением неописуемым признаем
Мишку Грачика, Лысого.
возможно, из благодарности, не потребовал физического принуждения, а сам,
всего лишь направляемый твердой знающей рукой, проследовал на пятый этаж,
где после отъезда второкурсников стояли пустыми комнаты с пятьсот десятой по
пятьсот пятнадцатую. Дверь захлопнулась за его спиной, щелкнул два раза
французский замок, Мишка сел на кровать (на пятнистый матрас) и заплакал,
один-одинешенек.
вечно уповающие на счастливый случай, разве способны мы выручить человека,
попавшего в беду, в крутой переплет. Нет, лучше (и в прямом, и в переносном
смысле) сохраним лицо, спрячем наше оскорбительное сочувствие подальше.
Оставим Мишку в покое, пусть все идет своим чередом, и его, невезучего, в
шестом часу по чистой случайности вызволит юный поэт со смешным именем Вова
Крук.
триста девятнадцать. Вернемся в счастливый для нее час отсутствия
общественного интереса, войдем в благословенное начало одиннадцатого и
посмотрим, как пробуждались в это утро сплошных неожиданностей два других
путешественника в прекрасном. Впрочем, как проснулась Лиса, автор сказать не
может, куда-то он отвлекся, о чем-то задумался, ах да, увязался за Штучкой,
невероятной встречей захотел полюбоваться и обернулся уже на звук неловкого
падения, Алиса зацепилась за злосчастный порожек и, возвращаясь после
краткого визита в темноту прихожей и сопряженных с ней помещений, сотрясла
платяной, облупленным боком к входной двери повернутый шкаф. Постыдность
инцидента заключалась в безобразном несоответствии произведенного звона и
грохота ощущению, уже было у Лисы возникшему, владения своим телом, чувству
сохранения координации вопреки вчерашнему буйству.
Емелину ряху, сонного непомерного удивления полное лицо, возникшее из-за
противоположного угла фанерного ветерана.
уже являла собой Емелина физиономия.
ли безнадежностью.
прошлась по комнате, словно убеждаясь сама и всем демонстрируя свою
независимость и самостоятельность, постояла у окна, поворотилась к Емеле, и
только в этот момент стала очевидна перемена в ее лице. Глаза (голубоватые
болезненные белки) стали пугающе огромными.
(бабушкина внучка), стоя на расстоянии вытянутой руки от продолжавшего
улыбаться, но ко всему готового Мельникова, и вдруг, вызвав позорную
конвульсию в его напрягшемся теле, поклонилась, стукнула костяшками о пол.-
Спасибо, родной, за здоровую критику.- Стремительно распрямилась.- Уж теперь
не подведу, кровь из носа, так постараюсь, век будут помнить...- и выбежала,
истеричка чертова, пинком растворив дверь.
изгибов и складок, но третьим лишним не стал.
деле испугавшись слов неуемной своей подруги, вскочил, натянул штаны,
румынскую футболку с собачьей мордой (конечно же, шиворот-навыворот) и
вылетел в коридор.
полминуты, пока ворочался Грачик, она таинственно исчезла, растворилась,
концентрация бешенства превысила допустимую. Некоторое время простояв
растерянно на лужайке у крыльца, Емеля в странном волнении зачем-то пошел к
универу, на полдороге передумал, повернув к морю, но и в этом (кстати, верно
выбранном) направлении до конца идти не захотел, порыв иссяк, темп упал,
заметив чей-то недоуменный взгляд, Емеля ощупал плечи свои, бока,
остановился, скосил глаза на бледную изнанку без рисунка и начал смеяться.