отзываясь воем волчиным, и рычанию грома - львиным рыканием, и мельканию
молний - ржаньем слонов. Кобели лаяли в ответ погибающим братьям, овцы
блеяли на рыдания детей, гаркали грачи, подражая барабанному стуканью струй
дождя по покрышке Ковчега, буйволы мычали в унисон мутному пению волн, и
обитатели воздуха и земли скулежом и бешеным воем заунывно отпевали гибнущую
планету.
семейства снова обрели для себя язык, которым изъяснялся Адам в Эдеме, и
который сыновья Ноя позабыли после изгнания из рая, и который впоследствии
потомки того же Ноя почти что напрочь снова утеряли вследствие сумятицы при
великом столпотворении Вавилонском, все народы забыли его, кроме потомков
Гомера, которые укрылись со своим наречием в глушь непроходимых северных
лесов, и там немецкому народу удалось эту речь благоговейно сохранить.
Только немецкая речь, только она, - голосил теперь фатер Каспар на родном
языке, будто одержимый, - redet mit der Zunge, donnert mit dem Himmel,
blitzet mit den schnellen Wolken, иначе говоря, - бесновался он во власти
вдохновения, дико перемешивая обрывки разнообразных языков, - только в
немецком наречии слышны звуки живой природы, только немецкая речь способна
крякать кряквой, гулить куликом, граять грачом, кричать кречетом, свистеть
свиристелем, бликать будто гром под облаками, хорскать лебедицею, румкать
кабаном, циккать перепелкою, горланить горлицею и мявать будто катц! Тут он
осип и охрип от буйного словоизвержения, но успел убедить Роберта, что
истинное наречие Адама, новообретенное в ходе гибельного Потопа, сохранилось
до наших дней исключительно под державой августейшего монарха Священной
Империи Римской.
выступление. Тем временем небеса, похоже, устрашенные описываемыми
последствиями дождевых осадков, отозвали собравшуюся непогоду, будто
чиханье, как бывает, что, кажется, вот уже неодолимо грянет, но потом по
какой-то странной причине отступает обратно в переносицу и вырождается в
хрюк.
добраться. Шлюпка как была, так и стояла на острове, в затоне. Плавать фатер
Вандердроссель не умел и Роберт не умел тоже.
руководить строительством парома с веслом, если бы только, как он уже
пояснял, все снаряды рукомесла не были с корабля убраны. Ни топора, чтобы
срубить мачты или реи, ни молотка, сколотить плот из дверей.
сидением на "Дафне". Он, наоборот, был заметно рад возвратиться к своему
жилищу, к прогулкам по палубе и к инструментам, позволяющим работать и
наблюдать.
интересующийся божественными и естественными науками. Чудак? Не без того.
Каспар обронил, что и корабль отряжался не на средства иезуитского
товарищества, а на его личные, вернее на деньги его брата, разбогатевшего
торговлей и не менее сумасшедшего чем он. Постоянной темой было коварство
собратьев по ордену, "присвоивших плодотворные идеи", после того как,
лицемеря, их осмеяли в качестве бредовых. Это давало основания думать, что
иезуиты города Рима не сильно огорчались, когда их покинул сей софистический
индивид, и учитывая, что снарядил он поход на собственные деньги и с немалой
вероятностью не возвратится из неисповедимых странствий, иезуиты
благословили его, чтобы убрался с глаз.
воспринимать концепции физики и натурфилософии, слышимые от старца, с
известной осторожностью. В то же время, как мы уже знаем, Роберт усваивал
науки будто губка, не стараясь подвергать сомнению взаимоисключающие тезисы.
И дело не в том, что Роберту не хватало системности. Это был выбор.
видимости, где каждый вечер зрители желали следить за новой историей, как
если бы привычные вещи, даже чудесные, уже никого не озаряли, и только
непривычно неопределенные или неопределенно непривычные умели еще
возбуждать. Древние мудрецы требовали, чтобы на один вопрос имелся только
один ответ. В большом французском театре показывалось, как на один вопрос
отвечается самыми разными способами. Роберт решил отвести половину своего
духа тем вещам, в какие верил (или верил, будто верил), и держать другую
половину свободной на случай, если верным окажется обратное.
стимулов оспаривать даже самые неправдоподобные откровения отца Каспара. Из
всех выслушанных им в жизни рассказов речи иезуита были самыми
экстраординарными. Как же можно было считать их за ложь?
в неведомом пространстве-и не расположиться к грезе, поверив, что пускай по
невезению, но все же вы угодили в самое средопупие времян.
свои аргументы, но очень часто следовал примеру учеников Сократа: они почти
напрашивались на поражение.
местодержателем отца и кто единым духом вызволил Роберта из отчаянного
отшельничества и дал ему роль пассажира на корабле, кем-то знаемом и кем-то
ведомом?
твердыни, но отец Каспар олицетворял в Робертовых глазах Власть, а Роберт
напитался идеологией века достаточно, чтобы знать, что властям следует
поддакивать, ну хотя бы притворно.
проводя его по кораблю для нового знакомства и показывая ему снаряды, не
привлекшие ранее Робертова взгляда, позволял ему узнать столько важностей и
таких важных, что сразу возвращалась и вера.
была на рейде в богатейших водах и неэкономно было тратить бортовую
провизию, если можно иметь свежую рыбу. Роберт, выходя теперь на палубу даже
днем благодаря солнцезащитным очкам, быстро обучился ставить сети и
наживлять приманку и без труда таскал из воды животных такой непомерной
крупности, что они не раз угрожали стащить в воду его самого.
знал лично по имени. Наделял он их именами по природе или по собственной
прихоти, Роберту не дано было ведать.
серебром, а здешние сияли синевой при плавниках цвета мараскина, имели
шафрановые бороды и пурпурные морды. Был извлечен из пучины угорь о двух
головах на двух концах тулова, обе с выпученными глазами, но отец Каспар
показал Роберту, что вторая голова представляла собою простой рисунок,
выполненный природой для устрашения противников даже со спины. Выловили рыбу
с крапчатым животом, с дегтярными полосами по хребтине, всеми отливами
радуги вокруг глаза, с козьим лицом, но отец Каспар велел ее отпустить в
море, потому что знал (по рассказам собратьев? по опыту странствий? из
легенды моряков?), что эта рыба была отравленнее поганки.
гвоздильни, фатер Каспар сразу предупредил, что она отродье Вельзевула. И
что следует морить ее на палубе до издыхания, а потом швырнуть откуда
появилась.
рыбы, знаемые Каспаром за съедобные, оказывались превосходной пищей, а об
отдельных он даже заранее говорил, вкуснее ли они в жареном или в отварном
виде.
рассказывал подробности и об Острове. "Дафна" по прибытии обошла Остров по
кругу для разведки. На востоке было много небольших бухт, открытых ветру.
Сразу за выгибом южного мыса, там, куда потом матросы причалили со своей
шлюпкой, имелся тихий затон, но мелководье, однако, не дозволяло
приблизиться кораблю. То место, где "Дафна" кинула якорь, почли самым
безопасным. Чуть-чуть ближе к Острову судно стало бы на подводные камни,
чуть-чуть дальше от берега оказалось бы над резвым течением, перерезавшим
пролив между двумя островами в направлении с юго-запада на северо-восток.
Чтоб показать течение Роберту, иезуит велел швырнуть туда тушку
Вельзевуловой рыбы, и точно, вода стремительно уволокла труп.
Установки, и увидели, что с вершинки холма просматривалась практически вся
территория, обширная, как Рим в городской черте.
кокосы и бананы, но также и деревья со стволами звездообразной формы, их
грани заострялись как ножи. Что до животного мира, многих его представителей
Роберт видел на гон-деке. На Острове, похоже, был настоящий птичий рай, там
обитали даже летающие лисицы. По роще бегали кабанчики, но их не изловили.
Змеи водились, однако злозельных или язвительных замечено не было, и
бесконечно разнообразные шныряли ящерицы.
Черепахи, раки, устрицы какой угодно формы, несравнимые с устрицами наших
морей, размером с корзину, со сковородку, растворяющиеся туго, но зато уж в
середине сочившиеся белым, жирным и мягким мясом, настоящий деликатес. К
сожалению, на корабль доставлять их не было смысла, они немедленно портились
от жары.
Азии: ни слонов, ни тигров, ни крокодилов. С другой стороны, не встретилось
и ничего похожего на буйволов, быков, лошадей или собак. В этой земле формы