штурмовал.
перетягивали пояса. Некоторые становились на носки и вдруг, приподняв ногу,
затянутую в мягкий, как перчатка, азиатский сапог -- скок, скок, скок! --
делали несколько прыжков на одной ноге, одновременно прислушиваясь к
ровному, успокаивающему голосу руководителя.
номеру, но не падал на колени, а просто скользил, чтобы как следует
почувствовать пол. Проскользив, он останавливался, осторожно поворачивался
и, прикладывая пятку одной ноги к носку другой, измерял пройденный путь.
разгона с расстоянием скольжения с точностью до длины своей ступни. Правда,
Пата Патарая это делал с точностью до ширины ладони, но у дяди Сандро был в
запасе секретный номер и это сейчас опаляло его душу тревожным ликованием:
"Получится ли?"
белой черкеске похаживая среди питомцев, -- танцевать будете прямо на полу,
пол там такой же. Главное, не волнуйтесь! Вожди такие же люди, как мы,
только гораздо лучше...
кителе. Это был директор санатория. Он грозно и вместе с тем как бы
испуганно за возможный провал кивнул Панцулае.
дверь вслед за чесучовым кителем.
и остальные, рефлекторно уступая дорогу лучшим.
стали входить в комнату, в дверях которой стоял штатский человек.
пропускать в дверь, всматриваясь в каждого и считая глазами. Комната эта
оказалась совершенно пустой, и только в дальнем ее конце у окна сидело два
человека в таких же штатских костюмах, как и тот, что стоял у дверей. Они
курили, о чем-то уютно переговариваясь. Заметив участников ансамбля, один из
них, не вставая, кивнул, дав знать, что можно проходить.
застольных голосов. Не входя внутрь, он остановился возле дверей и молча
отчаянным движением руки: давай! давай! давай! -- как бы вмел всех в
банкетный зал.
два ряда, оглушенные ярким светом, обильным столом и огромным количеством
людей.
заметили. Сначала одинокие хлопки, а потом радостный шквал рукоплесканий
приветствовал двадцать кипарисовых рыцарей, как бы выросших из-под земли во
главе с Платоном Панцулая.
удовольствием продолжают веселье через искусство, чтобы, может быть, потом
снова возвратиться к посвежевшему веселью застолья.
Сталина, но не сразу его обнаружили, потому что они смотрели в глубину зала,
а товарищ Сталин сидел совсем близко, у самого края стола. Он сидел, слегка
отвернувшись к соседу, который оказался всесоюзным старостой Калининым.
кипарисовым строем как мраморное изваяние благодарности. Но вот,
почувствовав, что рукоплескания не иссякают и потому дальнейшее молчание
ансамбля становится нескромным, он приподнял голову и, покосившись на
участников ансамбля, ударил в ладони. Так всадник, приподняв камчу, прежде
чем огреть скакуна, слегка оглядывается на его спину.
самому источнику любви сквозь встречный шум правительственной симпатии.
Неожиданно поднялся Сталин, и за ним с грохотом вскочил весь зал, стараясь
догнать его до того, как он распрямится.
дружеская возня приятелей, похлопывающих друг друга по спине, дурашливая
схватка влюбленных, где побежденный благодарил победителя и тут же любовно
побеждал его, новой шумовой волной опрокидывая его шумовую волну.
поворачиваясь друг к другу.
эпицентр любви, его смысловую точку. И этой смысловой точкой опоры стал
товарищ Сталин. Теперь и секретари райкомов, как бы не выдержав очарованья
эпицентра любви, повернули свои аплодисменты на Сталина. Все били в ладоши,
глядя на него и приподняв руки, как бы стараясь добросить до него свою
личную звуковую волну. И он, понимая это, улыбался отеческой улыбкой и
аплодировал, как бы слегка извиняясь за предательство соратников, которые
аплодируют не с ним, а ему, что потому он один бессилен с такой мощью
ответить на их волну рукоплесканий.
обрадовало его. В такие часы он любил все, что несло в себе очевидную и
безотносительную к надоедавшей порой политике ценность. Вернее, как бы
безотносительную, потому что он незримо соединял эту очевидную ценность и
законченность с тем громоздким и расползающимся, во что превращается всякая
политическая акция, и воспринимал ее как пусть маленькое, но вещественное
доказательство его правоты.
национальной политики, точно так же, как дети, бегущие к Мавзолею, где он
стоял по праздникам, превращались в гонцов будущего, в его розовые поцелуи.
И он умел это ценить, как никто другой, поражая окружающих своей неслыханной
широтой -- от демонической беспощадности до умиления этими маленькими, в
сущности, радостями. Замечая, что он поражает окружающих этой неслыханной
широтой, он дополнительно ценил в себе это умение ценить маленькие
внеисторические радости жизни.
именно дядя Сандро, насмотревшись на вождей, продолжая аплодировать, перевел
взгляд на стол.
две ломящиеся плодами ветки. На прохладной белизне белых скатертей блюда
выделялись с приятной четкостью.
некоторой аппетитной непристойностью выставляли голые гузки. Цвели вазы с
фруктами, конфетами, печеньем, пирожными. Треснувшие гранаты, как бы
опаленные внутренним жаром, приоткрывали свои преступные пещеры, набитые
драгоценностями.
сваренные в молоке по древнему абхазскому обычаю, кротко напоминали об
утраченной нежности, тогда как жареные поросята, напротив, с каким-то
бесовским весельем сжимали в оскаленных зубах пунцовые редиски.
с боржоми. Бутылки с вином были без этикеток, видно, из местных подвалов.
Дядя Сандро по запаху определил, что это "изабелла" из села Лыхны.
-- так жареные перепелки запеклись в собственном жиру. Сталин не любил,
чтобы за столом сновали официанты и другие лишние люди. Подавалось все
сразу, навалом, хотя кухня продолжала бодрствовать на случай внезапных
пожеланий.
и пропустить положенный бокал. Этого вождь не любил. Таким образом, за
столом демократия закусок уравновешивалась деспотией выпивки.
подпалиной лежал рядом с ним, как жезл застольной власти.
жена его, смуглянка Сарья, рядом с ней красавица Нина, жена Берии, а дальше
сидел ее муж, энергично посверкивая стеклами пенсне. За Берией сидел
Ворошилов, выделяясь своей белоснежной гимнастеркой, портупеей и наганом на
поясе. За Ворошиловым и за Калининым по обе стороны стола сидели
второстепенные вожди, неизвестные дяде Сандро по портретам.
с бровями, так и застывшими в удивленной приподнятости. Между ними кое-где
были рассыпаны товарищи из охраны. Дядя Сандро их сразу узнал, потому что
они, в отличие от секретарей райкомов, ничему не удивлялись и тем более не
подымали бровей.
смотрел на ансамбль и, как хозяин, соблюдая приличия, аплодировал гораздо
сдержанней остальных.
Акунин Борис
Сертаков Виталий
Шилова Юлия
Круз Андрей
Гуль Роман Борисович
Шилова Юлия