был окружен кустарниками и деревьями. Он знал, что кустарник кишит нег-
рами: он ощущал их взгляды. "Смотрят и смотрят, - думал он. - И не знают
даже, что не видят меня". Он дышал глубоко; он обнаружил, что прикидыва-
ет ножку на вес, как бы примеряясь по руке ли, словно никогда ее не дер-
жал. "Завтра сделаем на ней зарубку", - подумал он. Потом аккуратно
прислонил ножку к стене и вынул из кармана рубашки сигарету и спички.
Чиркнув спичкой, он замер и стоял, чуть повернув голову, пока разгорался
крохотный желтый огонек. Услышал стук копыт. Услышал, как он начался,
затем участился и постепенно затих. "На муле, - сказал он негромко. - В
город, с хорошими новостями". Он закурил, бросил спичку и стоял, вдыхая
дым, чувствуя прикованные к крохотному живому угольку взгляды негров.
Хотя он простоял там, пока не докурил сигарету, он был начеку. Присло-
нившись спиной к стене, он держал в правой руке ножку скамьи. Он докурил
сигарету до самого конца и щелчком отбросил ее подальше к кустам, где
чуял притаившихся негров. "Держите бычка, ребята", - вдруг раздался в
тишине его громкий голос. Притаившись в кустах, они видели, как сигаре-
та, мигая, упала на землю и продолжала там тлеть. Но как он ушел и куда
направился, они не видели.
ищейками. Один трофей они захватили сразу, хотя собаки не имели к этому
отношения. Церковь была пуста; все негры точно сквозь землю провалились.
Люди вошли в церковь и молча оглядели картину разгрома. Потом вышли. Со-
баки сразу напали на чей-то след, но прежде чем отправиться дальше, по-
мощник заметил в трещине стены клочок бумаги. Попал он сюда, по-видимо-
му, не случайно и, когда его развернули, оказался разорванной оберткой
от сигарет, на внутренней, белой стороне которой было что-то написано.
Написано коряво-то ли неумелой рукой, то ли в темноте - и немного. Одна
непечатная фраза, адресованная шерифу, без подписи. "Что я вам говорил?
- сказал один из спутников шерифа. Он был небрит и грязен, как и беглец,
которого они до сих пор не видели, лицо - напряженное и ошалелое от воз-
мущения и неудач, голос - хриплый, словно в последнее время он долго
кричал или говорил без умолку. "Я вам все время говорил! Говорил ведь!"
него холодный, спокойный взгляд и не выпуская из руки записку. - Когда
говорил? - Тот смотрел на шерифа возмущенно, с отчаянием, в таком
расстройстве, когда уже нет человеческих сил терпеть; глядя на него, по-
мощник подумал: "Ведь просто умрет, если не получит премию". Рот у того
беззвучно открылся и на озлобленном лице выразилась озадаченность, изум-
ление, будто он не мог поверить своим ушам. - И я тебе говорил, - про-
должал шериф скучным, тихим голосом, - если тебе не нравится, как я веду
дело, можешь подождать в городе. Тебе там есть, где подождать. И охоло-
нуть, а то ты больно разгорячился на солнце. Говорил я тебе или нет, а?
Отвечай.
вероятным усилием выдавил из пересохшего горла: "Да".
он. - Если только есть, откуда вылететь. - Их окружали спокойные, внима-
тельные лица, освещенные утренним солнцем. - А мне в этом, если хотите
знать, сам Господь Бог велит сомневаться. - Кто-то гоготнул. - Ладно шу-
меть, - сказал шериф. - Пошли. Пускай собачек, Бьюф.
След был хороший, легко различимый из-за росы. Беглец, по-видимому, и не
пытался его скрыть. Они разглядели даже отпечатки его колен и ладоней
там, где он опустился, чтобы попить из родника.
нятие о людях, которые за ним погонятся. А что собак можем взять, ему,
болвану и в голову не приходит.
шериф. - И до сих пор не поймали.
свежего следа. Но сегодня он дал маху. Сегодня будет наш. Может, еще до
обеда.
Становись да иди по нему. Вон, глядите, даже подошвы видны. Этот болван
не догадался даже сойти на дорогу, в пыль, где много других следов и со-
баки бы его не учуяли. Часам к десяти собаки доберутся до конца этого
следа.
собаки, пригнув головы, провели их немного по дороге и свернули на обо-
чину, откуда шла тропинка к хлопковому сараю в поле неподалеку. Они заб-
рехали громкими мягкими раскатистыми голосами, начали тянуть, кружить,
рваться, скуля от нетерпения.
луки эти рубчатые. Он не больше чем в миле от нас! Вперед, ребята! -
Двинулись дальше: собаки, натянув ремни и гавкая, люди - за ними рысцой.
Шериф обернулся к небритому.
сяча - твоя, - сказал он. - Чего же ты?
бенно после того, как, пробежав с милю за собаками, которые по-прежнему
тянули и гавкали, они свернули с дороги и по тропе, змейкой взбегавшей
на холм, вышли на кукурузное поле. Здесь собаки умолкли, но прыти у них
не убавилось, а даже наоборот; люди уже бежали по-настоящему. За высо-
кой, в человеческий рост, кукурузой стояла негритянская хибарка.
та. Он тоже будет с пистолетом.
жили дом, шериф, сопровождаемый помощником, метнулся к хибарке и, нес-
мотря на тучность, ловко прилип к стене в мертвом пространстве между ок-
нами. Распластавшись по стене, он обежал угол, пинком распахнул дверь и
впрыгнул с пистолетом наготове в хибарку. Там находился негритенок. Он
был в чем мать родила и что-то жевал, сидя в холодной золе очага.
вилась женщина - и, разинув рот, выронила чугунную сковородку. На ней
были мужские туфли, в которых один из отряда опознал туфли беглеца. Она
рассказала им про белого человека - о том, как на рассвете у дороги он
выменял у нее свои туфли на мужнины чеботы, которые были на ней. Шериф
слушал.
зала "Да". Он вернулся к своему отряду, к рвущимся с ремней собакам. Он
глядел на собак, люди сперва задавали ему вопросы, а потом замолчали и
только наблюдали за ним. Наблюдали, как он засунул пистолет в карман, а
затем повернулся и пнул собак, каждую по разу, крепко. - Отправьте этих
чертовых подхалимов в город, - сказал он.
вернется к хлопковому сараю, где, по его представлениям, все это время
прятался Кристмас - хотя знал уже, что, когда они туда придут, Кристмаса
не будет. Чтобы оттащить собак от хибарки, пришлось повозиться, и стояло
уже яркое десятичасовое пекло, когда они осторожно, искусно, бесшумно
окружили хлопковый сарай и внезапно, по всем правилам, но без особой на-
дежды, нагрянули туда с пистолетами - и захватили врасплох удивленную и
перепуганную полевую крысу. Тем не менее шериф еще располагал собаками -
они вообще не желали приближаться к сараю; не желали уйти с дороги, упи-
рались и вылезали из ошейников, магнетически оборотив головы к хибарке,
откуда их только что уволокли. Двум мужчинам пришлось потрудиться на со-
весть, чтобы доставить их к сараю, но стоило чуть-чуть отпустить ремни,
как они вскочили, будто по команде, и дернули вокруг сарая прямо по от-
печаткам подошв беглеца в высоком и еще не просохшем от росы бурьяне с
теневой стороны - дернули обратно к дороге, вскидываясь, налегая на
ошейники, и проволокли двух мужчин метров пятьдесят, прежде чем им уда-
лось, накинув ремни на деревца, застопорить собак. На этот раз шериф их
даже не пнул.
хом. Шериф не угадал; когда люди с собаками проходили мимо сарая, Крист-
маса там не было. Он задержался там только для того, чтобы зашнуровать
чеботы: черные башмаки, черные башмаки, пропахшие негром. Кажется, они
вырублены из железной руды тупым топором. Глядя на свою грубую, жесткую,
корявую обувь, он произнес сквозь зубы: "Ха!" Он словно увидел, как бе-
лые наконец загоняют его в черную бездну, которая ждала и пыталась прог-
лотить его уже тридцать лет, - и теперь наконец он действительно вступил
в нее, неся на щиколотках черную и неистребимую мерку своего погружения.
никнутая мирным и робким пробуждением птиц. Воздух при вдохе - как клю-
чевая вода. Он дышит глубоко и медленно, чувствуя, как с каждым вздохом
сам тает в серой мгле, растворяется в тихом безлюдье, которому неведомы
ни ярость, ни отчаяние. "Это все, чего я хотел, - думает он со спокойным
и глубоким удивлением. - Только этого - тридцать лет. Кажется, не так уж
много прошено - на тридцать лет".
этого не знает. Теперь, когда он думает о времени, ему кажется, что
тридцать лет он жил за ровным частоколом именованных и нумерованных дней
и что, заснув однажды ночью, проснулся на воле.
вести счет дням. Однажды, заночевав в стогу и лежа без сна, он видел,
как просыпается хутор. Перед рассветом он увидел, как в кухне зажглась
желтым лампа, а потом в серой еще тьме услышал редкий, гулкий стук топо-
ра и шаги - мужские шаги среди звуков пробуждающегося скота в хлеву по
соседству. Затем почуял дым и запах пищи, жгучий, жестокий запах, и на-