мог воспроизвести его в своем воображении так, будто видел наяву, совершенно
отчетливо. Что и неудивительно, ведь это был его родной дом - дом, где он,
нынешний, родился.
они с Дедом хранили запасы продуктов. Несколько протоптанных тропинок,
обледенелый колодец, изгородь, за которой летом поднимаются зеленые вершки
картофеля, моркови, репы. Большую часть продуктов старик производил сам.
Кое-что привозили по реке. А если людская просьба приводила его в селение,
расположенное за несколько десятков километров, а то и за сотню по течению
реки, там тоже он нагружался мукой, постным маслом, сахаром, керосином.
невероятные истории. Большинство людей, которым он помог, так и прожили, не
узнав его имени и отчества. Но и в этом, несомненно, звучало уважение, даже
почтение. Просто Дед, но зато с большой буквы. К его таежной избушке
охотника-промысловика добирались, только когда возникала слишком серьезная
надобность. Если кто-то вдруг тяжело заболевал и помочь ему отказывался не
только местный фельдшер, но и доктора в сельской больнице, тогда оставалось
одно - идти или плыть к Деду. Шли к нему бабы со своими бедами, с неизлечимо
больными детьми, пьющими горькую мужьями, и те, у кого не было ни мужа, ни
детей, но которые хотели их иметь. Приходили с просьбами приворожить и
присушить, снять сглаз и порчу. Дед в порчу и сглаз не особенно верил, а
всем твердил одно: главное - любовь, все беды и болезни от злобы и страха.
Он был для людей округи последней палочкой-выручалочкой, потому и имя его
звучало по-особенному значительно: Дед. С большой буквы.
нем слышали. И к его прилету отнеслись как к явлению святого чудотворца.
После страшной ночи, когда они спасали ребенка в чреве молодой матери,
авторитет, поутоваривав задержаться для отдыха, дал им лошадь с телегой,
чтобы они запаслись в магазине продуктами. И по пути в магазин его уже ждал
народ. Некоторые подходили просто безо всякой особой нужды. Говорили: "Дай,
Дедушко, до тебя дотронуться, я в город собрался, вдруг меня там хворь какая
прихватит или злые люди обчистят". И Дед улыбался и отвечал: "Поезжай,
Данила, с легким сердцем, никакого зла с тобой не приключится". И все были
уверены, что так будет.
последний день, но для Саввы хотел отовариться. И оставить ему в подарок
килограмм конфет. Они и прежде ели эти конфеты изредка по одной, и оттого
простенькие карамельки казались невероятно вкусными. И названия у них были
необычайные: "Клубника со сливками", "Грушевый аромат", "Обсыпка бухарская".
Никакие торты, пирожные и шоколадки, которые Савва попробовал позже, не
могли сравниться с теми дедовыми конфетами.
счастливая пора, когда все вокруг кажется новым и неизведанным, когда каждый
день сам в себе находишь новые, совершенно неведомые возможности и вдруг
начинаешь видеть то, чего раньше не только не видел, но о существовании чего
даже не догадывался. Если это можно считать детством, то у Саввы оно было
счастливым. Он жил, не подозревая о том, сколько в большом мире зла и как
несовершенны люди.
идеальными людьми, были значительно лучше среднестатистических, ведь уже в
течение многих лет он понемногу да выправлял кое-что в каждом: у кого слегка
урезал вспыльчивость, у кого добавлял добродушия, у третьего чуть-чуть
повышал работоспособность. Потому-то, наверное, селения, что были в округе,
чуть не объявили каким-то этнографическим заповедником; ученые усмотрели в
них остатки настоящего сибирского уклада.
***
человека. И лишь последний день поднес им такого. Тогда Савва и стал
свидетелем того, как Дед работает.
телегу неспешно, и Дед не погонял ее. Тем более, что с каждым пройденным
метром он все больше хмурился.
Савва понял, что это действительно какая-то машина. Было удивительно, как
старик смог заметить его с такого расстояния.
- Видишь, светится пунцовым, отдающим в коричневый. Разные люди на нем
приехали, не все хорошие.
распахнул глаза. Так смотреть его учил Дед. Все вокруг изменилось. Вокруг
каждого существа, даже незаметной былинки, вокруг любого предмета витало
прозрачное, но ясно видимое облако, как будто каждый предмет находился
внутри некой сферы, образованной светом, исходившим от него самого. Таким
было все: и деревья, и травы, и даже комья сухой земли на дороге. Теперь
вездеход у реки стал виден гораздо яснее. Он попросту бросался в глаза,
настолько цвет окружавшей его сферы контрастировал со всем окружающим,
светившимся в основном разными оттенками серебристо-голубого.
парень с кривым носом, видимо, сломанным в драке. Дед как ни в чем не бывало
остановил Медаль, слез с телеги, и они вместе с Саввой направились к
магазину. Парень уже изрядно выпил и сидел, свирепо разглядывая все вокруг.
Он был из тех, кто во хмелю становится буен и лезет в драку,
принято здороваться с каждым.
спину добавил:
грязно-оранжевым, с элементами землисто-коричневого, переходящего в зеленый.
Он испускал редкую агрессию, помноженную на ненависть ко всему окружающему
миру. Было видно, что он только ищет повод для того, чтобы перейти к
агрессии физической.
было деликатесов. Пять бутылок постного масла, мешок муки, несколько
килограммов сахара.
проклятый!
продавщицей, которую впервые когда-то увидел еще в колыбели и вылечил от
грыжи и родимчика.
парень.
водка, табак и злоба.
Или тебя что, жаба задавила, старый хрен?
три пачки. Покупай, послушайся доброго совета, хрыч, не то дороже выйдет!
старик. - "Обсыпки бухарской".
вздумал?! - Он говорил стиснув зубы, глаза налились кровью. Он был готов
растерзать кого угодно. - Тебе сколько раз повторять, скотина? Чмо ты
паршивое! Ты забыл, с кем разговариваешь, а, старый придурок?
магазинщица, крепкая и еще весьма эффектная женщина под сорок.
встанет на тебя, суку поганую!
в стороне. - Немедленно прекратите, вы разговариваете с женщиной!
называется женщиной?!
магазинщицу грязным пальцем. - Да ты утром-то в зеркало смотришься? Ну и что
ты там видишь? Же-енщину? - Он кривлялся и хохотал, но смех был не веселым,
а страшным. - Ты-то что в ней видишь, чмо? - обратился он к Савве. - Вот
такую вот женщину? Тетку? Станок? Бабу? Да откуда тебе знать-то, что такое
баба, мозгляк? Так берешь папиросы? - Этот вопрос был обращен снова к Деду.
ласково спросил Дед.
отпор. Этого он просто не мог перенести. Он размахнулся огромным грязным
кулаком, покрытым оранжевыми волосками.
так и не поняли, что, собственно, случилось. Но только кулак промахнулся. Он
вроде летел прямо на ничем не защищенную седую голову Антония, но почему-то
проехал мимо, хотя промахнуться с такого расстояния не мог бы никто, даже
вдрызг пьяный. Хуже того, рыжий неловко качнулся в сторону, и кулак с силой
Березин Федор
Громыко Ольга
Лукьяненко Сергей
Панов Вадим
Шидловский Дмитрий
Шилова Юлия