Чтение 49–й страницы книги ~Убийственное лето~

так давно, но мой шурин Туре иногда помогал мне. Он уже тогда занимался
скупкой недвижимости, но собственной конторы еще не было, и он никогда не
отказывался подработать". Фарральдо спросил его: "Кто тот итальянец, о
котором она спрашивает?". Лебаллек ответил: "Один тип по имени Фьеро. Мой
шурин потом нашел ему место управляющего баром в Марселе. Года через два
или три. Но это не принесло тому счастья. Он был, видимо, связан с
уголовным миром, и в 1962 году его убили в баре двумя пулями в голову".
Фарральдо спросил тогда: "Почему Эна, ну Элиана, приехав из Аррама,
из-за перевала, так интересуется им?". Лебаллек понятия не имел. Она ему
ничего не сказала. Он видел ее три раза, но она ни о чем не спрашивала.
Именно этого он и не понимал. Только сказал: "Послушайте, Фарральдо, это
точно, пианино к Монтечари 21 ноября привез я. Я хорошо это помню. Но
Фьеро тогда не было, хотя он и ехал с нами в субботу 19-го, это так.
Теперь я могу признаться вам: когда 19-го грузовик отправился в Аррам, ни
меня, ни шурина в нем не было".
Вот какие дела.
Уж не пойму, как только я не вскочил тогда со стула и не заорал. Эти
слова, наверно, подействовали на меня так же, как и на Эну, когда она
узнала правду. Я еще цеплялся за мысль, что это все ложь, что Лебаллек
врет. Фарральдо молчал, напуганный. Как можно натуральней я попросил:
"Продолжайте, продолжайте...".
Итак, в субботу 19 ноября 1955 года Лебаллек должен был осмотреть ту
самую лесопилку, которую купил несколько месяцев спустя, и договориться о
платежах. Хозяином его тогда был Фарральдо-старший, очень суровый со
своими работниками, куда суровее, чем тот, что сидел тут напротив меня.
Лебаллек не смел рассказать о своих планах. И за определенную мзду поручил
перевозку Фьеро, который был свободен, и другому шоферу - высокому,
коротко стриженному, по имени Памье, уехавшему потом в Авиньон.
Они договорились, что вернут грузовик в субботу вечером, но вернулись в
воскресенье вместе с еще одним парнем, неместным, лет двадцати, которого
подобрали по дороге. Лебаллек даже помнил его имя - Ристоллан. Фьеро и
Памье утверждали, что едва не застряли в снегу, пришлось ехать назад. Но
тот, Ристоллан, которому было наплевать на заботы Лебаллека, заметил: "А
мы, однако, недурно покутили. Даже отлично...".
Механическое пианино доставили к нам не они. Это сделал Лебаллек вместе
с Туре в понедельник 21-го в конце дня. Мой отец угостил их тогда на кухне
винцом. Я тоже был там, но, даже напрягаясь, не могу ничего вспомнить. Мне
было десять лет. Жизнь тогда казалась сказкой. И, как ветерок на воде, не
оставляла следов.

КАЗНЬ (13)

Я мчался в Марсель, не замечая дороги. Кажется, через Драгиньян. Не
помню. Я хотел лишь одного - скорее быть в палате, до того как Фарральдо
прочтет о преступлении в Дине и обратится в жандармерию. Поступить иначе
он не мог, несмотря на все, что его связывало с нашей семьей.
Мне пришлось, однако, остановиться и заправить машину. На столе
заправщика, когда он считал мне сдачу, я увидел газету "Нис-Матэн". И
отвернулся, чтобы не видеть беззаботных лиц Лебаллека и его шурина.
Заправщик сказал: "Вот еще двое не будут больше платить налоги". И
засмеялся. Он проводил меня до машины и протер ветровое стекло. Заметив
рядом со мной плюшевого медведя, опять засмеялся и сказал: "Нужно
пристегнуть его ремнем. Таков закон".
Меня снова мучила жажда, я хотел есть и остановился у кафе проглотить
что-нибудь. И тут лежала газета с лицами обоих. Хозяйка обсуждала эту
историю со служанкой, раскладывавшей приборы к обеду. И я уехал, забыв про
бутерброд.
Как доехал до Марселя, тоже не помню. Я все еще цеплялся за мысль, что
Лебаллек солгал. Затем помню себя с медвежонком под мышкой в больничной
приемной. Пришла мадам Фельдман и сказала: "Мы не можем вас пропустить
сейчас к жене. Приходите завтра. В три".
Затем добавила: "Утром приходил инспектор полиции и принес ее
матерчатую сумку и очки, обнаруженные в помещении газеты "Провансаль".
Инспектор Пьетри хочет вас видеть. Вы найдете его в префектуре". Я сказал,
что схожу туда. И спросил, отдадут ли мне сумку. "Отдадут. Надо только
расписаться в получении. Очки я оставлю для нее". - Женщина в белом халате
попросила меня расписаться в книге, проверила вместе со мной, все ли на
месте. Она же дала мне подписать документы для дирекции больницы и
страховой компании. Я несколько раз путался, так как увидел в ее вещах
оторванную от пачки ментоловых сигарет бумажку с именем Фьеро и номером
телефона.
В машине я снова проверил содержимое сумки. Был полдень или чуть позже,
солнце палило, я снял пиджак, расстегнул ворот рубашки. Две вещи в отличие
от прочих привлекли мое внимание. Сперва кусок пачки от ментоловых
сигарет. Но то, что я принял за номер телефона, оказалось датой: "Фьеро -
18.8.1962". Второе - страничка из справочника. Сначала я подумал, что это
та самая, из мастерской Фарральдо. Но нет, тут были авиньонские телефоны
разных Памье.
Я доехал до Старого порта. Спросив, где редакция газеты "Провансаль",
поставил машину прямо на тротуаре и пошел в редакцию. Сказал там, что хочу
видеть человека, который нашел сумку моей жены. Оказалось, это архивариус,
он только что пошел обедать. Я ждал его на улице, прохаживаясь взад и
вперед. Пиджак держал под мышкой. Жара была адская.
Нет, я не стану вам говорить, что меня мучили угрызения совести или
что-то похожее. Врать не буду. Я думал только об Эне. Мне уже было
понятно, что она сделала, не обратившись ко мне за помощью. Фьеро, Памье,
Ристоллан. То я начинал на нее сердиться, то отходил Например, я думал:
"Если она трижды встречалась с Лебаллеком, значит, между ними что-то было.
Она сняла комнату в Дине, чтобы видеться с ним". При одной этой мысли мне
становилось еще жарче. Потом я говорил сам себе: "Она невиновна. Ее
обидели. Ей казалось, что она все поняла, а оказалось - ошиблась. Когда
Лебаллек и Туре сказали ей в "пежо" в день велогонки, что она ошибается,
она им не поверила. Или это было для нее таким ударом, что она забыла про
оставленную тебе на полочке зажигалку".
На какую-то минуту - и это чистая правда - я даже усомнился, на самом
ли деле было то, что я сделал. Не сон ли тут, в котором я, Флоримон
Монтечари, убил из карабина двух людей, убил самым настоящим образом,
нажимая на курок, убил, полный ненависти, которая двигала мной, когда я
отпиливал ствол карабина, ходил в магазин, чтобы купить красную рубашку,
жал на газ, чтобы отбросить цеплявшегося за ручку длинноволосого парня, -
все это могло быть только кошмарным сном. Чем-то таким, что не приснится
нормальному человеку.
В два часа я встретился с архивариусом, у которого Эна была в субботу,
в тот самый день, когда ее обнаружили на пляже в туфлях на каблуках. Ему
лет шестьдесят, добродушный такой дядя. Фамилия - Мишлен, как название
справочника. Он маленького роста и, когда заговорил со мной, поднял глаза:
"Она зашла просмотреть старые номера газет. Приблизительно в это же время.
Я не заметил даже, как она ушла и только потом обнаружил сумку и очки.
Положил в стол, думая, что она спохватится и вернется. А потом совсем
забыл. И не вынимал их ни в понедельник, ни во вторник. Только в среду,
открыв ящик, я увидел их снова и отнес в комиссариат полиции. Сегодня сюда
заходил старший инспектор". Несколько нерешительно и даже понизив голос,
он назвал имя: "Пьетри, из уголовного розыска". Он провел меня в зал, где
стояли два больших стола. Вдоль стен тянулись ряды полок с подшивками.
Показав на длинный стол, он сказал: "Она сидела там. Одна. Я принес ей то,
что было нужно. Уж не знаю, сколько она просидела".
Я спросил, помнит ли он, что она смотрела. Мишлен сказал: "Я это уже
показывал утром инспектору Пьетри. Она хотела номера за лето 1962 года". Я
так и знал. И попросил: "Можно мне тоже их посмотреть?".
Я сел за тот самый стол, за которым сидела Эна. Архивариус принес мне
три подшивки с номерами "Провансаля" за июнь, август и сентябрь 1962 года.
Он проговорил: "Только не уходите, как она. Предупредите, когда закончите
смотреть". Я не взял с собой из машины ту бумажку, где под именем Фьеро
она записала дату, но вспомнил - "август 1962 года", и потому развернул
первой подшивку за август.
18-е число. Марчелло Фьеро, 43 года, убит неизвестным двумя пулями из
пистолета между половиной двенадцатого и полуночью, в тот самый момент,
когда он закрывал свой бар в районе Капелетта в Марселе. Женщина,
слышавшая выстрелы, издали видела убегавшего человека, но описать его не
смогла.
Об этом убийстве говорилось и в других номерах, но все меньше и меньше,
а затем и вовсе ничего. Я долго вглядывался в фотографию Фьеро, какую
обычно делают в тюрьмах, а он дважды сидел за какие-то преступления. Это
лицо с темными глазами и усами, наверно, нравилось женщинам. Но вообще-то
- говорю вам то, что думаю, - оно скорее принадлежало человеку, которого
носит по волнам жизни, даже, пожалуй, застенчивому. Или я просто помнил,
что, по словам Евы Браун, он был не самым плохим из троих.
Я просмотрел всю августовскую подшивку, но ничего нового не нашел.
Затем взялся за июльскую. Видно, я шел тем же путем, что и она. 21 июля в
Авиньоне около одиннадцати ночи был убит у своего гаража хозяин
транспортной конторы Антуан Памье. Тремя револьверными пулями, из которых
одна попала прямо в сердце. Он был один в расположенном на отшибе гараже,
никто ничего не слышал и не видел. Ранним утром тело обнаружил один из его
сыновей. О Памье тоже писали в течение нескольких дней, ну, о том, что
ведется следствие, опрашивают людей, а потом - ничего.
Я был весь в поту. Но временами меня знобило. Ясно, почему она не
выдержала удара, поняв то, что теперь и мне стало понятным. Было от чего
сойти с ума. Я развернул третью подшивку. Переворачивая страницы за