Чтение 49–й страницы книги ~Трэвис Мак-Ги~

перебирая трос руками и раскачиваясь по-обезьянни, висел человек. Но в тот
момент, когда ему следовало прыгнуть, Говард был в противоположной точке
размаха. Он пытался подтянуться наверх, но это было все равно, что идти по
эскалатору против его движения. Он был слишком далеко.

Я встал и подошел к краю площадки, чтобы лучше видеть. Он перестал
раскачиваться и тчаянно пытался добраться по тросу до места, с которого
мог бы спрыгнуть. Ну-ну, подумал я, может быть на полпути вниз ты его и
найдешь. Трос не стоял на месте, он двигался, рывками унося Говарда прчь
от склона. Вскоре его фигурка почти затерялась на фоне неба, став едва
различимой.

Все это время Гуля, оказывается, сидела рядом со мной, дрожа всем
телом и тихо вскрикивая при каждом новом рывке троса. А я думал:
интересно, какое чувство испытывает сейчас Говард. Потому что ни тени
страха не было на его лице. Он просто обдумывал ситуацию. Я еще успел
увидеть, как он снова раскачивается и, улучив момент, закидывает ноги на
трос и отпускает руки. Видимо, он надеялся таким образом, то на руках, то
на ногах, добраться до нижней площадки.

К нам наверх примчался служитель - изумленный, встревоженный и
растерянный. Ничего подобного прежде не случалось. Он просто не знал, что
предпринять. Что ж, я тоже не знал, что предпринять. И не был уверен, что
хочу вообще предпринимать чтобы-то ни было.

Тогда, видимо, поддавшись панике, служитель не отпирая калитки
перелез через ограду. Он всей тяжестью повис на каком-то вертикальном
рычаге, а другой изо всей силы дернул вверх.

С чудовищным скрежетом и скрипом фуникулер встал. Я глянул вниз и
увидел, как раскачивается от неожиданной остановки темно-красный с золотом
"трамвайчик". Прищурившись, я все же разглядел видимую едва-едва крохотную
фигурку Говарда. Он падал. Его несколько раз перевернуло в воздухе. Он
летел к воде, но с такой высоты это было равносильно падению на камни. Он
упал ярдах в ста от берега, за заводом. Гуля осторожно, как беременная
женщина, села на корточки, потом встала на четвереньки и только после
этого медленно и молча выпрямилась.

Служитель смотрел на меня, еще более жалкий и растерянный, чем
прежде. Он пожал плечами, вымученно улыбнулся и сказал:

- Оппаньки, сэр.

У меня тоже не было слов. Он вытер губы тыльной стороной ладони и
потрясенно повторил:

- Оппаньки, мистер.

ЭПИЛОГ

Теплой и ветренной ночью, обычной сентябрьской ночью Багамских
островов, "Молния" стояла на якоре невдалеке от одного из илистых
островков Отмелей, вытянутого, словно гигантский бумеранг.

Я преследовал Майера по всей доске, пока ему не надоели эти детские
игры и он не поставил мне пат конем и ферзем. Мы погасили все огни и
выключили все, что могло гудеть, стучать и бренчать, и на одних парусах
вышли прямо на закатной солнечной дорожке приветствовать сентябрьск ночь,
приветствовать едва подросший месяц, робко пробившийся сквозь тучи,
насладиться запахом дождя в порывистом ветре.

Шаткий стул скрипнул под Майеровой тушей.

- Ты и в самом деле собрался с Фрэнком за сокровищами? - наконец
спросил он после долгой паузы.

Мой друг, мой врач. Никогда не знаешь, что у него на уме. Мягкая
терапия с большими интервалами. Но тем не менее, даже такое дружеское и
осторожное вмешательство в мои дела еще ранило меня. Я подождал, пока
схлынет немедленный приступ раздражения и ответил:

- Нельзя сказать, что я чувствую великую благодарность к Фрэнку за
то, что он первый заварил эту кашу. Просто так получилось, что он стал
толчком. Вся жизнь пошла кувырком. А может, и повезло - просто очень
специфически.

- Странная штука, - сообщил Майер в пространство. - С каким ужасающим
упорством мы все стараемся выпрыгнуть из собственной шкуры.

- Если это способ, то почему бы и нет.

Ну вот. Наконец я это высквзал. То ли благодаря Майеру, то ли
прошедшему времени, неумолимому, как жернова божественной мельницы.

Может быть, мне и в самом деле стоило уехать как можно дальше, чтобы
забыть Паго-Паго. Юную женщину в тисках жесточайшей депрессии. Моего так и
оставшимся неизвестным визитера в отеле, спасшего меня от последствий
одного солнечного удара. Широкоплечего атлета, нежно любящего свою жену,
умершего так нелепо. Приезжего из Окленда, случайно оказавшегося в
Паго-Паго, купившего потрясающую яхту по весьма сходной цене. Гуля, после
всех этих кошмаров наотрез отказалась когда-либо еще в своей жизни
вступать на борт "Лани".

В общем, ничего особенного. Ничего не случилось особенного. Я
рассказал ей все, что узнал о жизни и личности Хова Бриндля. Мы вместе
подивились тому, как такие существа еще появляются в нашем цивилизованном
мире. Мы вздохнули, пробормотали друг другу все слова любви и утешения,
какие мог и тогда найти, погрузили запас снеди в маленький ялик и
отправились искать такой пляж, где не было ни одного отпечатка
человеческих ног, чтобы заняться там без помех тем единственным, что нам
так не доставало. Мы бегали по воде босиком, занимались любовью, мы ели
печеную в золе свинину, мы слушали барабаны, мы закрывали глаза и
смеялись.

А потом я привез ее на "Молнию" и мы долго и содержательно беседовали
с Томом Коллайром, разбирали бумаги профессора Левеллена и устраивали
совещания с Фрэнком насчет финансов, оборудования и прочего.

- Кончаем патетику, - сказал я Майеру, наскучив долгой паузой.

- С нашей девчонкой и вправду что-то было неладно. Еще с той самой
ночи, когда она сбежала, а я привез ее обратно к отцу. Или она считала
себя объектом того чувства благодарности, которое я испытывал к Теду. С
ней было слишком хорошо тогда на Гавайях. Это заставило меня
насторожиться. Словно я чувствовал какой-то подвох. И разбавлял это
чувство большим количеством случайных знакомых.

- Я заметил. Трудно было не заметить.

- И откомментировал. Я помню. Тогда я думал, что все худшее в моей
жизни уже позади, а потом узнал, что она осталась один на один посреди
Тихого с этим чудовищем... Ладно, о мертвых ибо хорошо... Никогда еще не
испытывал такого ужаса. Я же знал, что он собирается убить ее, и я
чувствовал себя так, словно это как раз то, чего я заслуживаю.

- Могу я вставить пару слов?

- А почему ты спрашиваешь?

- Потому что я знаю: в последнее время у тебя очень низка точка
кипения, и я уверен, что ты не врежешь мне прежде, чем я договорю.
Постарайся сдержаться, ладно? Твоя кальввнистическая теория, что ее смерть
послужит наказанием тебе, следует из одной очень простой вещи: это и в
самом деле было бы наказанием за все твои безобразные входки с ней. Нельзя
сказать, что ты исключительно испорчен. Не более и не менее, чем все
остальные. Ну, вот Парки и решили, что просто убить ее будет слишком
тривиально. Может быть, Парки тоже имеют чувство... юмора.

Он был прав. Первое, что мне захотелось сделать, так это врезать.
Даже ему.

Но я сдержался. И мы с Майером остались совершенно довольны друг
другом. Мы придумывали дурные шутки насчет неизбежных проблем с молодыми
женами. А тем более с хорошим приданым. Мы придумывали дурные шутки о юных
девицах, которые проводят три часа еженедельно в группах психотерапии,
пытаясь таким образом залатать бреши, оставленные в их психике мужьями с
коллекцией труппов и шоколадок.

Два человека, безумно, немыслимо, безоглядно любящие друг друга. И
вдруг постепенно выясняется, что любит только один, а другой просто
последовал зову первого порыва, просто потому что когда-то действительно
испытал с этим человеком неземное блаженсво, но это было давно. Извинения
- пустой звук. Ложь быстро приедается.

Поскольку я существо замкнутое и подозртельное, из меня иногда
получается неплохохой агент-детектив. К тому же за Гулей так легко
проследить! Четыре из тех терапевтических сеансов, которые она проводила
за цементированием дыр в своей психике были почему-то не в тихих и уютных
кабинетах с мягкими креслами, а в одной и той же забегаловке, в которой он
ждал ее. Сначала я просто отказывался верить. Только в самых дурацких
дневных сериалах может случиться так, чтобы молодой психоаналитик влюбился
в свою пациентку. Таого не бывает в реальной жизни. Ну, пожалуйста, пусть
не бывает, а? Пожалуйста. Но даже если это и случится, я руководствуюсь
той простой мыслью, что скорее всего в самый патетический момент она
пожмет плечами. "Как же смогу его когда-нибудь оставить, дорогой? Он спас
мою жизнь, она принадлежит ему".

Ну и пусть. Пусть Парки обладают чувством юмора. Я им тоже обладаю.
Иногда это помогает.

И я смеюсь. За себя. За Майера. За всех влюбленных психоаналитиков.
Один только Господь Бог знает, куда мог завести меня ой смех, если бы
Майер не поднял руку и не сказал: "Тс-сс!"

Стайка серебристых рыб, спасаясь от преследования хищника, вылетела
из воды и обрушилась в лунную дорожку. Смех больше не душил меня, просто
щекотал где-то в горле. Проносился, как серебристая рыбка.

Прошло еще очень много времени, прежде чем я вспомнил Гулю снова. Для
меня - так просто удивительно много. Почти полчаса.