воротах зажигают, стараются, чтоб ни один огонек не дрогнул - тогда ветряной
бог до следующего стойбища ни смерча, ни урагана не нашлет. А вот на
Лилилиеровой дороге еще недавно, говорят, на деревьях струны натягивали,
чтобы листья, за них задевая, услаждали небо звуками причудливыми; за то и
прозвали Лиля Князем Нежных Небес. Но только все равно выше солнца нет
ничего на свете, оно - и бог, и причина, и сила всего сущего.
женского ума дело.
напоминает. Но слишком много женских лиц теснилось в его многогрешной
памяти, чтобы вот так, с лета, припомнить - кого.
чтобы бабы с богами якшались. Дело женское - мужика привечать-ублажать да
себя холить, обратно же ему на погляд. Вон Махиду хоть возьми: с лица, я б
сказал... ну да не о том, а то еще наябедничаешь ей по бабьему вашему
обычаю. Но ты сочти: на каждой руке у нее по пятку запястий, да на ногах по
два, да вокруг ушей обвязки бисерные, на каждой косице шарик смоляной
благовонный. Теперь на себя глянь: сирота непривеченная. Или дед твой скуп?
любит, когда я к Махиде захаживаю.
поторапливайся, девонька, потому как хоть и глядеть на тебя любо-дорого, а
ведь всякий мужик из вас двоих Махиду выберет. Помрет твой дед, и останешься
ты одна, как перст.
в комочек. Совсем как эта... как ее... младшенькая дочка островного
королька-ведуна. Тоже бессчастная.
ожерелье хрустальное, которое вдруг оказалось столь тесным, что едва-едва
голова прошла - не хотело расставаться с хозяином, что ли?
холодным изумрудным блеском в первом луче злой звезды, только что взошедшей
над вечерним городом. - Носи, не кручинься.
понимала, о чем он говорит. Он покачал головой - ох и бестолковая! - и
попытался сам надеть ей бусы на шею. Она замахала маленькими ручками и
закурлыкала, как маленький журавлик-подлетыш - "урли-юрли, аорли-маорли..."
На другом языке заговорила, что ли?
благом порыве и опасаясь, что сейчас ворвется разъяренная Махида и
перехватит подарок - с нее станется.
радуги; рыженькая пирль, шарахнувшаяся было прочь от его рук, мгновенно
присоседилась на крупной бусине и так яростно заработала крылышками, что по
всей хижине шорох пошел. Широко раскрытые глаза Мади стали совсем круглыми,
кровь бросилась ей в лицо, отчего оно стало сразу пунцовым; она отчаянно
затрясла головой, закусив губы, точно повторяла про себя беззвучное "нет,
нет, нет!". А потом вскочила на ноги и резким движением сбросила с себя
пирлипель, вошь свою летучую ненаглядную, отчего та мгновенно налилась
жгучим светом; все остальные пирли, до того мирно приютившиеся по стенам да
углам, из соединства с обиженным родичем тоже разом снялись со своих мест и
превратились в маленькие мерцающие облачка, внутри каждого из которых
холодно сияло живое ядрышко. Но Мади, не обращая внимания на это
светлячковое сонмище, с исказившимся, как от боли, лицом рвала с себя
ожерелье, но оно, вместо того чтобы рассыпаться по бусинам, вдруг
разомкнулось, скользнуло вниз - не тяжко, как подобало бы звонкому стеклу, а
покачиваясь в воздухе, как падает лист осенний отживший; коснувшись земли,
оно - колокольцем вперед, точно змеиной головкой - по-сороконожьи побежало
по утоптанному полу и, ткнувшись Харру в ноги, замерло, свернувшись кольцом.
Пока Харр наклонялся к нему, Мади вылетела вон, сопровождаемая полчищем
летучих огней.
нет, держалось прочно, руками было не разъять. Покрутил головой, надел. За
годы странствий он научился принимать чудеса как должное и не ломать себе
голову над тем, что просто существует, и вся недолга.
пирлю-мырлю рыжую не прибила.
постель - не было ли блуда? Успокоилась.
встревоженные заревым облаком... Погоди лапать-то, надо снедь в дом занести
да очаг прикрыть, а то все небо тучами обложено, особливо с заката.
за косы, намотал их на руку и притянул к себе:
напомню, что над тобою нынче не шваль пригородная да лихолетная, а рыцарь
именитый. И при любой погоде, учти.
над головой без дробного стука, а словно оглаживая зеленый купол мягким
речным песочком. Харр прислушался; здесь, внутри, ничего не капало
попадя деревья не сажают, а только липки. У них, как дождь наклюнется,
листья сразу набухают и слипаются - хоть из ведра лей, все нипочем. Лучше
навеса зелененого.
странствий, гнавший его с одной дороги на другую, спал непробудно.
жаркими губами куда-то между ухом и бровью:
расстараюсь... Не вставай, сейчас угли раздую, горяченького сюда принесу.
Она нашарила на полу свою пеструю хламидку, принялась натягивать. - Вот
видишь, всем ненастье в убыток, а нам с тобою - в долю сладкую...
земле дождем, стлался понизу и заползал в хижину. В горле першило, но вина
тоже не хотелось - дерьмовенькое было винцо, даром что кувшин ведерный. Харр
лежал, тупо глядя в тяжелолиственный потолок, и невольно ловил застенные
шорохи. Где-то совсем близко, похоже, в соседней хибаре, с плеском черпали
воду, однообразно ругаясь, - видно, соседей заливало.
Махида, - а мне не сподобишься?
соседнюю хибару прикупишь, переход в нее крытый наведешь, там
спальню-детскую наладишь, а тут - гостевой покой, с очагом на такую вот
погоду; ремесло свое бросишь, потому как с богатым домом тебя любой замуж
возьмет. Сына родишь голосистого да крепконогого. Примерной женой будешь.
дождя вплелось легкое "шлеп-шлеп" - пришла-таки.
беззастенчиво глядеть, как она, сидя на порожке, старательно вытирает
крошечные свои ступни. Да, с такими ногами ей на дорогах Тихри делать было
бы нечего. Не возить же ее весь век на телегах! А в знатные караванницы ей
никак не пробиться - лицом хоть и приглядна, да характером не вышла, тут
лахудрой остервенелой надо быть, вроде Махиды.
заползти под островерхий навес, составленный из двух щитков над очагом. -
Обещался соседнюю хибару прикупить да полы зелененые наладить! А ты что так
спозаранку?
я в тебе!
скороговоркой, точно оправдываясь, проговорила Мади; на хвастливое признание
подружки она никак не отозвалась - видно, знала ему цену.
узелка новенькие сандалии со змеиными ремешками. - Садись на постелю, ноги
под шкуру схорони, чтоб согрелись. А то не ровен час - заболеешь...
вовремя прикусил язык. Сдалась она ему! Да и Махида разъярится.
твердо проговорила она.
братика одного бросила.