Чтение 50–й страницы книги ~Спираль времени~

Жрец подошел и остановился. Его черная одежда сливалась с уличной
темнотой, и только по краям складок играли блики света от таинственной
звезды. Блестел гладко обритый череп, и, как показалось Моа, злобно
сверкали глаза.

Жрец слегка повернул голову, и свет звезды лег на его лицо.

Моа узнал черты этого лица, известные всей стране, и у него
подкосились колени.

Перед ним стоял сам Геза!

- Встань! - услышал Моа голос страшного жреца. - Я не божество,
чтобы мне поклоняться. Ты не раб.

Моа послушно поднялся, хотя от страха едва держался на ногах.
Попробуй не выполни приказ Гезы!

- Да, господин, - прошептал он. - Я свободный горожанин. Но, как
и все, я твой раб.

- Что делаешь ты один на улице? - Геза посмотрел на сосуды, два
огромных кувшина, стоявшие на земле. - А, понимаю, ты носишь воду? Но
как можешь ты нести одновременно два таких больших сосуда?

- Только один принадлежит мне, господин, - ответил Моа
значительно окрепшим голосом. Геза казался совсем не таким страшным,
каким рисовало его воображение большинства жителей города. - Второй
сосуд - моего соседа. Но он убежал, испугавшись, как испугались все.

- Чего испугался он?

Как ответить на такой вопрос? Моа молчал.

- Ты понял? - Голос Гезы был строг, но в нем не слышалось гнева.
- Почему ты не отвечаешь мне?

- Прости, господин!

- Чего испугался твой сосед? Впрочем, можешь не отвечать, я сам
знаю. Люди глупы и боятся того, чего не понимают. А ты не боишься?

- Боюсь, господин. Но меньше других. Я солдат.

- Этого, - Геза указал рукой на таинственную звезду, - совсем не
надо бояться. Ничего страшного или опасного здесь нет. И того, кто
зажигает этот свет, также не надо бояться. Тем более проклинать его.

Моа затрепетал всем телом.

- Кто может проклинать верховного жреца, - сказал он дрожащим
голосом. - Вся страна благословляет тебя и твоего священного брата.

Геза улыбнулся.

- Ты проклинал его,- сказал он, - ты сказал только что:
"проклятый Ден". Или я неправильно расслышал? Встань! Я уже говорил,
что мне поклоняться не надо.

- Господин, пощади! - взмолился Моа.

- Ты знаешь, что обязан мне повиноваться, - сказал Геза. - Почему
же ты не выполняешь моего приказа?

Моа вскочил, как подброшенный пружиной.

Геза молчал. Отблески белого света играли в его темных задумчивых
глазах. Молодое лицо, словно изваянное из потемневшей бронзы, было
спокойно и чуть грустно.

И вдруг, вместо ожидаемого Моа смертного приговора, из уст жреца
раздались совершенно другие слова.

- Как странно! - сказал Геза. - Давно вспыхивает в нашем доме
этот свет. Ничего не случилось, никакого несчастья не произошло ни с
кем. А люди боятся не меньше, чем в первые дни, когда в нашем городе
жили они. Никого нет. - Геза, точно в недоумении, оглядел пустынную
улицу. - А людям надо работать, носить воду для своих садов и
огородов. Все попрятались. Только этот один, бывший солдат, стоит как
столб и пялит глаза на свет, причины которого не понимает. Скажи мне:
почему вы все так глупы?

- Не знаю, господин, - робко ответил Моа.

- Ты тоже уйдешь домой и перестанешь носить воду?

- Я кончил, господин. Этот сосуд - последний.

- А если бы он был не последним? Отвечай же! Стал бы ты носить
воду и дальше?

- Не стал бы, господин.

- Отчего?

- Нельзя, господин. Так думают все.

- Очень жаль, что так думают.

И, повернувшись спиной к ошеломленному Моа, Геза отошел от него,
и вскоре черная фигура растаяла во мраке.

Моа стоял, ничего не понимая. Геза, первый жрец храма Моора,
слышал кощунственные слова простого горожанина и не осудил его тут же
на смерть за оскорбление верховного жреца.

Невероятно!

"Он просто забыл, - подумал Моа. - Рассуждая о нашей глупости,
забыл то, что я сказал и что он слышал. Завтра он вспомнит, и тогда я
погиб".

Но он тут же сообразил, что Геза не спросил его имени и вряд ли в
такой темноте мог хорошо рассмотреть и запомнить лицо, которого раньше
никогда не видел.

- Будь я проклят, - тихо сказал Моа, - если позволю себе еще раз
распустить язык. Гуно был прав.

И, опасаясь, что жрец вернется, Моа схватил свой кувшин и
бросился к дому.

Кувшин Гуно остался на улице.

Никто больше не рискнул выйти. Только рабы в садах знати, дрожа
от страха, по-прежнему черпали и носили воду. Они знали - ничто, даже
землетрясение, не послужит им оправданием, если они прекратят работу.
Страх перед гневом господина был сильнее суеверного ужаса.

Звезда горела всю ночь ровным, немигающим светом.

Но если бы кто-нибудь заглянул за ограду дома, принадлежавшего
Моа, то мог бы увидеть, как сам Моа и его жена продолжают поливать
грядки. Хитрый солдат давно уже пользовался водой из канала, идущего
мимо его сада. Зарытая в земле бамбуковая труба вела к подвалу его
дома. Моа носил воду на глазах соседей только для вида, чтобы никто не
мог даже заподозрить его в нарушении закона.

Риск казался ему небольшим. Моа верил в покровительство
могущественного человека, которому служил верой и правдой.

ВЕРХОВНЫЙ ЖРЕЦ

Комната была похожа на фонарь.

На каждой из ее семи стен было окно. А над полом, сплошь покрытом
звериными шкурами, находилось восьмое, во всю величину потолка.

Через восемь окон виднелись звезды.

Посередине комнаты слабо поблескивала поверхность пятигранного
стола. На нем ничего не стояло, и в кажущейся глубине полировки
отражались мерцающие точки звезд.

Над столом, неизвестно как и на чем подвешенный, испускал узкий
пучок слабого света черный шар. Матовая его окраска казалась сплошной,
и трудно было определить, откуда, из какой точки, выходил из него луч
света.

Комната тонула во мраке. Освещен был только небольшой участок
стола и стоявший возле него не то табурет, не то низкий стул без
спинки. Сиденье, сильно выгнутое, было покрыто белой шкурой.

Стол занимал три четверти комнаты. Квадратные окна почти
соприкасались одно с другим. Видимо, это помещение находилось высоко
над городом, так как, кроме звезд, ничего не было видно, даже верхушек
деревьев.

Впечатление окружающей пустоты усиливалось отсутствием или полной
прозрачностью оконных стекол. Но внутрь комнаты не проникало дуновение
наружного воздуха.

У стола стоял человек высокого роста, одетый во все черное.
Слабый свет от шара падал на его руки с костлявыми пальцами, а иногда
выхватывал из темноты гладко обритую голову. Тогда становились видны
глубокие морщины, покрывавшие лоб и впалые щеки.

Человек был очень стар.

Он пристально всматривался в поверхность стола, а его правая рука
непрерывно двигалась, точно нажимая на что-то.

Черный шар висел неподвижно, но исходивший от него луч света
время от времени слегка перемещался. Когда он осветил край стола,
стало видно, что там расположены две пластинки. Старческая рука часто
и нетерпеливо нажимала на одну из них.

Требуемого результата, очевидно, не получалось. С уст старика
сорвалось короткое слово, похожее на проклятие.

Он наклонился.

Причина неисправности выяснилась сразу. Между пластинкой и нижней
рамой стола лежал скомканный кусок материи. Видимо, кто-то, вытирая
пыль, забыл эту тряпку в неположенном месте. Кнопка не могла полностью
опуститься, и острый стерженек на ее конце не доставал до другой,
узкой металлической пластинки.

Старик протянул было руку убрать помеху, но не притронулся к
тряпке. Он выпрямился и повернул голову к одной из стен.

Луч света освещал теперь лицо старика.

Черты его напоминали хищную птицу. Плоский лоб упирался в прямую
линию узких бровей. Небольшие темные глаза, широко расставленные,
блестели совсем молодо. Над маленьким ртом с плотно сжатыми губами и
острым подбородком, как клюв изгибался тонкий горбатый нос. Покрытая
морщинами кожа отливала цветом бронзы с примесью сурика.

Черный шар вдруг вспыхнул. Теперь он стал матово-белым и
засверкал, как маленькое солнце. Комната ярко осветилась. Кроме стола,
табуретки и шкур на полу, в ней ничего не было. Шар как будто висел в
воздухе. На чем он держался, даже теперь, при свете, не было видно.