Чтение 50–й страницы книги ~Тривселенная~

физического импульса? Да и был ли этот импульс только физическим? Проще
всего использовать привычное слово "телепортация", лишив его вынужденно
фантастического содержания. Но что есть слово? Слово есть смысл, и для
обозначения того, что со мной произошло, слово "телепортация" годилось не
больше, чем слово "волшебство", которое тоже не имело ни малейшего отношения
к реальности.

Стараясь ни о чем не думать и не делать резких движений, я уставился в
розовый глаз солнца.

Господи, - подумал я, - почему ты дал мне память? И почему, дав память,
лишил инстинктов, необходимых для выживания в этом мире? И почему, лишив
инстинктов, оставил понимание цели? А оставив цель, почему лишил возможности
ее достичь?

Все эти "почему" были нелепы, но я нанизывал их друг на друга, как
когда-то в детстве повторял мысленно всякие глупости, чтобы не думать об
игрушечной машине, которую мама спрятала от меня в запертый на ключ ящик
письменного стола.

Мне было страшно и одиноко. Хотелось кричать. Но я уже понимал, что и
криком - не только мыслью - могу вызвать изменения, которые пока не способен
предвидеть. Ну не знал я какого-нибудь закона природы, какого-нибудь правила
Остропаллера, согласно которому энергия крика преобразуется в тепло или,
наоборот, в холод, или еще во что-то, совершенно для меня непредставимое.

Солнце сгинуло за деревьями, и в момент заката полыхнуло ослепительной
синью - это стало мыслительной шелухой все накопленное за день в воздухе
тепло. Солнечная энергия перестала поддерживать баланс, и тепло выпало
мыслью - я не мог понять и представить себе не мог, какие мысли могли быть
порождены простым, казалось бы, электромагнитным излучением видимого
диапазона. Сидя на теплой земле у холодной реки (от нее тянуло холодом, как
из открытой дверцы холодильника), я ожидал, что с неба начнут сыпаться
катышки-мысли, но воздух оставался чист и прозрачен.

Ощутив присутствие чьего-то еще теплого тела, я обернулся - метрах в
двух от меня лежал, запрокинув голову, Ормузд.

Мальчик был обнажен, правая рука вывернута под нелепым углом, что
навело на мысль о переломе. Но эта частная мысль мгновенно исчезла, потому
что я понял: Ормузд мертв.

Господи, подумал я. Это нелепо! Невозможно стать мертвым в этом мире
мертвых. Ормузд спит, вот что. Но почему - с открытыми и пустыми глазами, в
которых застыло отражение одинокой звезды?

Не делая резких движений, я встал над мальчиком и профессиональным
взглядом осмотрел тело. Ормузд был мертв - без всякого сомнения. Что бы
здесь ни понимали под словом "смерть", это была она.

Почему?

Я опустился на колени и дотронулся до лба мальчика - судя по
температуре тела, он умер не меньше трех часов назад. Впрочем, что значили
сейчас мои прошлые навыки, о которых я и помнить не должен был? Три часа
назад мы еще были в городе.

Да? А может, и время я оценивал не более правильно, чем быстроту
охлаждения трупа?

Я перевернул легкое тело, положил на живот и...

На спине Ормузда, между лопатками, светился в темноте пурпурный след
ладони.

Глава шестая

Почему-то только теперь я ощутил уверенность в себе. Передо мной было
тело убитого человека, и мои инстинкты расследователя помогли мне прийти в
себя практически мгновенно. Я знал, что нужно делать, и я это делал.

Главным подозреваемым был, конечно, я сам - помня прежние прецеденты, я
в первую очередь должен был сделать такое предположение. Протянув правую
руку, я приложил ладонь к мягко светившемуся следу и с удовлетворением
убедился в том, что рука, убившая Ормузда, намного шире моей.

Земля вокруг тела показалась мне чуть теплее, чем в стороне - но
разница была столь невелика, что это могло оказаться и игрой воображения. Во
всяком случае, если бы я вел протокол осмотра, то свое мнение непременно
изложил бы, но добавил, что степень достоверности оценки не выше двух с
половиной стандартных отклонений.

Зачем я занимался этими изысканиями? Инстинкт сыщика? Или я
действительно надеялся раскрыть это убийство? Если речь шла об убийстве и
вообще о смерти, в чем я не был уверен.

Все, что мог сделать в полевых и абсолютно не пригодных для
расследования условиях, я сделал. В этом мире не было компьютеров и вообще
никакой техники, более совершенной, чем кастрюля, стоящая на огне, - во
всяком случае, за дни, проведенные здесь, я ничего подобного не видел и ни о
чем подобном не слышал. Можно было достичь не меньших результатов и без
всякой техники - я не знал как, а Ормузд знал.

Шеф в таких случаях говорил обычно:

- Фиксировал данные? Садись и думай.

Я сел и начал думать.

x x x

Я всегда был материалистом. Не потому, что был убежден в отсутствии
Бога - если в Него верило столько людей (миллиарды!) во второй трети ХХI
века, то, возможно, Он и существовал на самом деле. Для меня это не имело
значения: будучи профессиональным сыщиком, я знал, что все, происходившее в
мире, имело материальные причины и следствия, и все могло быть объяснено без
привлечения потусторонних сил. Так было, пока я не увидел черное пятно на
лице погибшего Подольского. Впрочем, даже в последний момент моей жизни у
меня и мысли не возникло о возможной нематериальности происходившего. Я не
пытался ничего объяснять - у меня не было для этого времени, - но, умирая,
понимал, что это конец, хотя и не знал - почему.

Безмолвие, мрак, отсутствие.

А потом я всплыл в этом мире, и для всего, что здесь происходило, я
по-прежнему пытался найти материальное объяснение. Ормузд утверждал
обратное, но я, слушая, не слышал.

Что произошло с сознанием Ормузда, когда перестало функционировать его
тело? Может, существует еще один мир, куда перемещаются умершие в этом? И
третий, и четвертый... Достаточно вообразить второй и нужно принять
возможность существования миллионного и миллиардного. И каждый из этих миров
материален, обладает массой, энергией, движется из прошлого в будущее? ГДЕ,
в таком случае, они существуют?

Тихие шаги, как мне показалось, разорвали ночной мрак, будто тонкую
бумагу. Я поднял взгляд и увидел мужчину - черный силуэт на фоне звездного
неба, мне он показался гигантом четырехметрового роста, я закричал и
бросился на тело Ормузда, прижался к нему, будто мертвый мальчишка мог
защитить меня, живого.

- Напрасно, - сказал тихий голос, мягкий, как пуховая подушка. Не голос
даже - скорее мысль о голосе.

- Напрасно, - повторил он. - Этим вы только затрудняете работу
следствия.

Я заставил себя открыть глаза и посмотреть на стоявшего надо мной
мужчину. Почему-то из этого неудобного ракурса он не выглядел высоким.
Напротив, я сразу понял, что это коротышка, росту в нем было на самом деле
не больше метра шестидесяти, и только с перепугу я мог принять его за
гиганта. Господи, да я бы справился с ним одной левой!

- Не думаю, - сказал пришелец, прекрасно, повидимому, понимая мои
мысли, во всяком случае те, что лежали на поверхности. - Вставайте, Ариман,
неприлично искать помощи у того, кого сами же и убили.

- Я не убивал! - крик вырвался самопроизвольно, и я внутренне сжался:
сколько раз сам я слышал эти рвавшиеся из груди вопли преступников.

- Вставайте, - настойчиво повторил мужчина. - Вы Ариман, верно? Возраст
- пятеро суток и семь часов. А это - ваш Учитель Ормузд, возраст три года,
семь месяцев и одиннадцать дней, часы и минуты не уточняю, это не имеет
значения. Вы убили Учителя, отобрав у него жизненную энергию.

- Не отбирал, - пробормотал я, почти ничего не поняв из слов этого
человека, который, видимо, имел какое-то отношение к городским силам
правопорядка.

- Ну как же, - сказал тот почти радостно, - а что означает это?

Он ткнул темным пальцем в продолжавшее светиться пятно на спине
мальчишки.

- Кто вы такой? - сказал я, вскакивая на ноги и отступая в темноту.

- Антарм, следователь гильдии правосудия, - представился призрак.

- Послушайте, Антарм, - сказал я. - Если вы умеете извлекать из
сознания мысли, то должны знать, что я не убивал Ормузда. Я вообще не
понимаю, как здесь оказался. В последний раз я видел Учителя живым недалеко
от города. Мы шли, скорее - бежали. Потом...

- Я знаю, что было потом, - прервал меня Антарм. - Вы переместились в
лес Гринт, не подозревая о том, что тело Ормузда последовует за вами. Этот
просчет простителен, поскольку вы еще не вполне освоились в мире. Но
послушайте, Ариман, есть процессы необратимые. Например, смерть тела.

- Да, - кивнул я.

- Вы будете сотрудничать со следствием? - спросил Антарм, и фраза эта
показалась мне нелепо смешной в его исполнении, так мог сказать Виктор, так
мог сказать я сам или какая-нибудь шавка из МУРа, но услышать эту фразу в
мире, где не было ни МУРа, ни частных детективов, показалось мне верхом
неправдоподобия.

Антарм, однако, ждал ответа, он не понимал моего замешательства, из
чего я сделал вывод, что части моих мыслей он не воспринимал - какие-то из
них были ему доступны, а какие-то проходили мимо сознания.

- Чего вы от меня хотите? - спросил я. - Я ничего не понимаю. За минуту
до вашего появления я раздумывал над тем, как разобраться в этом деле. В