Чтение 50–й страницы книги ~Рейд~

Эльюэл издает тоненький, ноющий писк.

- Проклятие! Будь готов к пуску после перехода в норму.

- Готов... Пуск ракет!

Один из пауков начинает вытанцовывать последовательность заряжания.
Другой исследует тайны предохранителей.

- Нет! Нет! Убери руки с панели! Уолдо, не сейчас!

Что-то отдаленно напоминающее рассудок возвращается ко мне. Я медленно
убираю руки и рассматриваю их. Наконец я произношу:

- Ракеты подготовлены к пуску. Управление запуском в состоянии
готовности.

- Отлично! Отлично. Я знал, что могу на тебя рассчитывать. Уже скоро.
Потерпи еще.

Потерпи. Потерпи. Всего пять человек в сознании на целом корабле, и
один из них талдычит: "Потерпи". И долго еще ждать? Пока мы не останемся с
командиром вдвоем? А если за нами до сих пор гоняются? Остальным это уже все
равно, а мне что делать? Изогнуться и поцеловаться на прощание с собственной
задницей?

Эльюэл затих. Даже дышать перестал. Я смотрю на него и не понимаю.

Думаю, не он один. Здесь очень плохо.

Я возвращаюсь к ритуалу злобы и ярости, придумываю пытки для Старика.
Брань и угрозы сыплются из моей глотки в бесовском подражании грегорианским
песнопениям. Это помогает скоротать время и как-то продержаться.

Притаившись у границ умопомешательства, я становлюсь жертвой одной из
релятивистских шуток времени. Совершенно неожиданно проходит еще два часа.

- Эй, там, внизу! Готовность! Выходим на счет "пять".

Это хриплый голос Уэстхауза.

Я бросаю взгляд на часы. Это рекорд длительности, сомнений нет. Ура.

- Хмм! - Это командир. - Черт возьми, Уолдо! Не сейчас. Проснись. Уже
почти все закончилось. А, мать твою!

Кажется, что говорить - это для него мука мученическая.

А мне дико неохота покидать мир духов. Ощущение безопасности дает
человеку даже ад.

А что, если еще до перехода в норму на борту не останется ни одного
человека в сознании? Клаимер будет нагреваться, пока не откажут
сверхпроводники, магнитная защита рухнет, и корабль вспыхнет внезапным
аннигиляционным взрывом.

Интересно, почему мне сейчас лучше, чем два часа назад? Температура
даже еще поднялась. Мы варимся в буквальном смысле этого слова.

- Все, что мне от тебя нужно, - запинаясь, говорит командир, - это
чтобы ты нажал на спуск быстрее, чем тот, кто нас ждет.

- Постараюсь.

- Десять секунд. Девять... Восемь...

Ударный вход в ноль Гэв. Все вокруг конкретизируется, эффект
оглушительный.

Насмерть перепуганная старая древесная обезьяна в глубине моего
сознания начеку - хочет жить. Я заканчиваю процедуру пуска прежде, чем
начинают гудеть вентиляционные устройства. Фактически я начал, когда корабль
еще не вышел окончательно в норму, и ракеты вылетели раньше, чем любой
прибор мог дать указание цели.

Танниан так визжит о недопущении напрасного расхода ракет, что я могу
попасть под следствие...

Но цель есть. Старик с Уэстхаузом предположили точно.

Мы вырываемся из укрытия менее чем в десяти тысячах километров от
останков уничтоженной луны. Судьба к нам благосклонна. Наблюдатель оказался
в захвате прибора, меньше сотни километров от нашей точки выхода. Я вижу его
через артиллерийскую оптику. Вот оно, значит, как. Они решили, что с нами
все кончено, но на всякий случай оставили кого-то. Они всегда так поступают.

- Иногда получается и по-нашему, - бормочу я.

Ракета в пути. Системе управления огнем едва хватило времени на захват
цели. Мы остаемся в норме всего четыре секунды. За это время температуру и
на микроградус не сбросить. Сматываемся.

Ракета с ускорением в сотню g бьет в цель, пока джентльмены из той
фирмы не успели пальцев вытащить из ушей.

В сущности, классическая клаймерная атака. Просто с большим везением.

Командир снова выходит в норму в пяти световых секундах в сторону.
Сбрасывает тепло и наблюдает.

Истребитель гибнет. И ни радио, ни тахионные детекторы не ловят ничего,
кроме шума взрывов. Сигналов не было. Командир пошел с нужной карты.
Пересидел охотника. Палач ушел охотиться в другие места.

Пламя огненного шара стихает. Я смотрю на термометр. Температура
понижается медленно. Может быть, градус в минуту. Минуты топают мимо со
скоростью улиток.

Истребитель никаких сигналов не подал, но остается еще эта
предательская станция.

Человек десять достаточно оклемались, чтобы продолжать работу. Еще
нескольких уже нет... Командир приступает к выполнению следующего обманного
маневра. Он звонит мне и говорит:

- Программируй одиннадцатую птичку для прямого полета в гипере на
максимальной скорости.

Пиньяц еще не пришел в себя. Пока что я здесь старший.

Новый корабль противника движется в сторону от нас, к нижнему краю
планетной системы. Уэстхауз переходит в гипер и гонит вовсю. Проходит пять
минут.

- Он разворачивается, командир, - докладывает Рыболов.

- Отлично. Оружейный отсек, готовность к пуску. Мистер Уэстхауз,
готовность к клаймингу.

Идет минута за минутой. Охотник медленно приближается.

- Он уже достаточно близко, командир, - говорит Канцонери.

- Спасибо. Оружейный! Готовы?

- Так точно, командир. - Я быстро отстукиваю приказы ракете.

- Мистер Уэстхауз. Готовы? Огонь!

Я стреляю. Все вокруг становится призрачным. Командир дает Уэстхаузу
новый курс. Должно сработать. Уловка новая.

Ракеты способны лететь в гипере часами. Я ей запрограммировал высокое
отношение сдвига. Надеюсь, мы успели стартовать, пока истребитель не подошел
достаточно близко, чтобы раскусить наш маневр.

Неустрашимый Фред будет орать как резаный, когда узнает, что мы тут
вытворяем.

Командиру теперь уже плевать, что подумают в штабе. Его задача -
привести людей домой живыми.

Мы возвращаемся в норму, как только истребитель, по нашим расчетам,
вылетел за границу зоны обнаружения. Несколько часов дрейфуем на минимальной
мощности и вентилируем тепло. Это трудоемкий процесс. Лучевое оружие мы не
можем использовать, чтобы себя не обнаружить. Ведь где-то снова собираются
охотники.

Нормальная температура полета кажется непереносимым холодом. Когда она
доходит до предклаймингового уровня, мне уже просто больно.

Когда через три часа командир снова входит в клайминг, на борту всего
двадцать три человека в строю.

Троих мы оставили позади, похоронили в открытом космосе. Надгробные
речи и оплакивание были позже, уже в безопасности клайминга. Пикро и Браун
из операционного отсека и Эльюэл. Тем, кто был внизу, повезло больше.

- Это преступление, - бормочет Рыболов. - Через мусорный люк. Это
преступление.

- А ты бы хотел оставить их на борту? - спрашивает Яневич.

Рыболов не отвечает. Страшно подумать, что сделали бы с ними тепло и
бактерии в длительном клайминге. Тела и так уже прилично тронулись.

Я вспоминаю историю о командире, который настоял на том, чтобы
доставить погибших домой.

Забавно. Чем большее зловоние распространяется по кораблю, тем выше
становится мой порог восприятия запахов. Наша атмосфера мне лишь слегка
неприятна, хотя пастух с Ханаана тут бы задохнулся.

Лейтенант Дикераид командует в инженерном отсеке, пока его босс в
отрубе. Вейрес внезапно оживает. С диким воплем:

- Дикераид, убирайся с дороги к чертовой матери! Командир, какого хрена
вы сделали с моим запасом АВ? Вы осел...

- Закройте пасть, Вейрес. Скажите мне спасибо, что у вас есть
возможность ругаться.

Вейрес продержался недолго. Более разумный Дикераид остался в строю,
натянув последний оставшийся скафандр и используя его охлаждение.

Перебранка продолжается. Чистое воздействие стресса. Станет ли командир
ее прерывать? У него есть свидетельство на магнитофонной ленте. Вейрес
нарушил субординацию. Я ничего не записываю, чтобы не оставить после себя
чего-то такого, из-за чего меня потом могут вызвать в суд.

- У нас запаса на волосок!.. - надсаживается Вейрес. - С ним, если
повезет, нам задницы не поджарят, а взорвут!

- Радуйтесь, что в живых остались, - заступается за Старика Яневич. -
Займитесь своим вязанием. А свое дерьмо держите при себе. Вам ясно, мистер?

У Вейреса хватает ума заткнуться. Хоть и надувшись.

Пора поспать.

Я просыпаюсь с возрастающим фатализмом, и в этом я не одинок. АВ
практически нет. Ракеты улетели. Гамма-лазера хватит на один выстрел, не
больше. Прочее лучевое оружие ненадежно. Магнитная пушка - единственное, чем
можно пользоваться сколько угодно. В бою мы особо не блеснем.

Я выполнил свой долг. Я продержался. Я работал, когда другие сдались.
Могу собой гордиться. Может быть, и медаль дадут.