это бывает в сказках Перро или утопиях Самозванцева. Однако, видя, как Костя за
руку здоровается с Топтыгиным, запросто болтает с Чирьяковым и подставляет щеку
под поцелуй Элеоноры, многие семинаристы его зауважали, особенно Хаджиакбаров.
свой родной язык и опубликовать в республиканском журнале "Борьба с саранчой".
по поводу его художественных качеств, так и по концептуальным вопросам.
прямо Годзилла какая-то, случайно попав на Землю, стала наводить там свои
порядки, а именно: пугать беременных женщин, жрать упряжных лошадей (дело
происходило в прошлом веке), крушить православные храмы и хлестать водку в
питейных заведениях, однако совместными усилиями казачьего урядника (в чьем
образе смутно угадывался Бубенцов) и анархиста-бомбиста (прототипом которого
явно послужил сам Вершков) подверглась уничтожению.
отрицательным персонажем наряду с Годзиллой был выведен местный трактирщик, до
последней черточки списанный с Лифшица да еще носивший соответствующую фамилию.
Национальность трактирщика прямо указана не была, но то, что он носил пейсы, в
постные дни ел курятину и постоянно цитировал Тору, говорило само за себя.
оказавшейся в чужой среде, а потом открыто принял ее сторону.
национальной розни, говорю это как бывший сотрудник правоохранительных органов!
И вообще, пусть автор честно признается, какой еврей перешел ему дорогу.
Вершкова вообще нет. До конца пятидесятых годов они в его родных краях еще
водились, но потом стали избегать тамошнего сурового климата. А стойкие
антипатии к этой нации у Вершкова возникли после знакомства с пресловутыми
"Протоколами сионских мудрецов".
Требую, чтобы в текст повести были внесены изменения.
будет зваться не Лифшицем, а Кронштейном...
начала следующей попойки, организованной Бубенцовым, также получившим от ТОРФа
материальную помощь. По настоянию Кости на это мероприятие был приглашен и
Лифшиц, кстати говоря, к Вершкову никаких претензий не имевший. Свою позицию он
объяснил следующим образом:
обижаться на пустобреха Вершкова нельзя. Не та фигура.
власти! Вот тогда наплачетесь! Тит и Гитлер против меня ягнятами покажутся.
подмигнул всем собравшихся. - Ведь Тит приблизил к себе Иосифа Флавия, а Гитлер
закрывал глаза на происхождение Эйхмана.
придется доказать свою верность. Как ты собираешься это сделать?
воздействовать своей духовной энергией на ход времени.
количество - отвергнуто. Случалось, что в последнюю категорию попадали вещи
вполне достойные. Трудно было угодить сразу и Чирьякову, и Топтыгину, и
Верещалкину, и Элеоноре Кишко.
писателей-неудачников. Чтобы реализовать его, нужно было сначала добиться
аудиенции у Катьки, а потом привести в свою пользу какие-нибудь аргументы -
либо чрезвычайно убедительные, либо, наоборот, совершенно абсурдные. И тогда по
воле Снежной королевы твоя рукопись из категории отвергнутых могла
незамедлительно перекочевать в категорию одобренных. Реальная издательская
политика формировалась не на бурных заседаниях семинара, а в тишине Катькиного
номера люкс.
культурно отдыхали. Было совершено несколько в высшей мере поучительных
экскурсий - в погреба местного винодельческого завода, где Бубенцов заблудился
на целые сутки; в зоопарк, где Вершков сильно повздорил с мартышками; в
дендрарий, где Хаджиакбаров сломал уникальное африканское растение вельвечию,
по ошибке приняв его за верблюжью колючку; в исправительно-трудовую колонию
строгого режима, где силами семинаристов был дан концерт (Элеонора исполняла
латиноамериканские танцы, Гофман-Разумов изображал нанайскую борьбу, Бармалей и
Лифшиц пели дуэтом, а Салимат играла на зурне).
Жмуркину, например, сподобилось не только выпить с Верещалкиным на брудершафт,
но и подергать директора за бороду - такую густую и жесткую, что хоть ржавчину
с железа отскребай.
кто-то поездом, кто-то предпочел морской транспорт. Нашлись и такие, кто нанял
междугороднее такси.
наряд и машина "Скорой помощи".
уборка, а воспрянувший духом обслуживающий персонал расставлял в вестибюле
горшки с экзотическими растениями, фарфоровые вазы и мраморные скульптуры,
которым отныне ничто не угрожало.
Сказал, чтобы в следующий раз на диком пляже селились. Вместе с этими...
нудистами и педеристами.
сто рублей сдала. Один вообще штаны забыл. Вполне еще приличные. Моему зятю как
раз впору пришлись...
с которым оказался попутчиком), Костя мысленно подвел итог своей поездки.
как принято было говорить в приснопамятные времена. А как же еще - и денежек
подзаработал, и погулял на халяву, да еще и с интересными людьми познакомился!
выходило, что на сей раз никакого зла он причинить не мог.
шуту гороховому Вершкову; ни к самозваному сотнику Бубенцову, который,
подвыпив, мог зарубить кого угодно, хоть красного, хоть белого, хоть японца,
хоть русского; ни к Лифшицу, тихому только на вид, а на самом деле мнящему о
себе столько, что унижения доставляли ему одно удовольствие; ни к Верещалкину,
чьи убеждения представляли собой дичайшую смесь между комсомольским кретинизмом
и базарным практицизмом; ни к слишком холодной Катьке; ни к чересчур горячей
Элеоноре; ни к другим мелким и крупным деятелям ТОРФа.
славят школу Самозванцева и враждуют с поборниками "Девятого вала".
соответствующим полочкам, а кого и по пунктам приема макулатуры...
которым он занимался сейчас, давало средствах существованию, оно еще и
нравилось ему.
всем, - создавать свои собственные миры, пусть даже на бумаге.
и не сумели освоить это ремесло до конца жизни). Но он по крайней мере знал,
как писать не надо. Критиканство, пессимизм, умничанье и тяга к мистике в ТОРФе
не поощрялись. Нельзя было подвергать сомнению исторические факты, вернее, их
общепринятую интерпретацию.
разве что чилийской хунты и южноафриканских расистов. Международная обстановка
менялась с пугающей непредсказуемостью. Бывший враг, на которого проливались
ушаты грязи, мог внезапно стать лучшим другом и наоборот.
происходило в далеком прошлом, остров Свободы пришлось спешно менять на мало
кому известный Пинос.
Костя купил себе хорошую пишущую машинку, сыну, уже заканчивавшему школу, -
часы, а Кильке - новую мясорубку.
Костины заработки ее устраивали. Но то, что он пишет и даже печатается,
вызывало у Кильки глухое раздражение. Каждый успех мужа был для нее равносилен
пощечине. В припадках истерики она несколько раз пыталась разбить машинку и
уничтожить рукописи.
которых Верещалкин всегда выбирал с умом - где-нибудь у моря, в благословенных
винодельческих краях.