Чтение 50–й страницы книги ~Конец всех песен~

стала собирать чашки и ставить их на поднос.

- Он будет счастлив в 1896 году, никаких сомнений. Теперь, во всяком
случае, и у него есть миссия, есть долг, требующий исполнения, как считает
он. Я завидую ему.

Джерек понял ее мысль.

- Мы отправимся искать семена сегодня. Как планировали. Какие-нибудь
цветы?

Она пожала плечами.

- Гарольд верит, что спасает мир. Джеггет верит в то же самое. Боюсь,
что выращивание цветов не удовлетворит мои импульсы. Я не могу жить,
Джерек, если не чувствую, что моя жизнь приносит пользу.

- Я люблю тебя! - это было все, что он мог ответить.

- Но ты не нуждаешься во мне, мой дорогой, она поставила поднос и
подошла к нему. Он обнял ее.

- Нуждаетесь? - сказал он. - В каком смысле?

- Я женщина. Я старалась измениться, но безуспешно. Я просто
замаскировала себя, и ты сразу же понял это. Гарольд нуждается во мне. Мой
мир нуждается во мне. Ты знаешь, миссионерская работа. Я не была
бездеятельной в Бромли, Джерек!

- Уверен, что не была, Амелия, дорогая.

- Если только у меня нет чего-нибудь важного, чтобы оправдать свое
существование...

- Ничего нет более важного, чем ты сама, Амелия.

- О, я понимаю философию, которая утверждает это, Джерек...

- Я не говорил философски, я констатировал факт, Амелия. Ты - все,
что мне дорого в моей жизни.

- Ты очень добр.

- Добр? Это правда!

- Я чувствую то же самое к тебе, как ты знаешь, мой дорогой. Я не
люблю Гарольда. Я вижу, что нет. Но у него есть определенные слабости,
которые могут быть уравновешены моей силой. Что-то во мне было
удовлетворено раньше, что не удовлетворяется больше. По-своему, в самой
твоей уверенности, твоей невинности, ты сильный...

- У тебя есть... как это... характер?... который отсутствует у меня.

- Ты свободен. У тебя есть концепция свободы настолько огромной, что
я едва начинаю ощущать ее. Ты был воспитан в убеждении, что нет ничего
невозможного, и твой опыт подтверждает это. Я была воспитана, что почти
все невозможно, что жизнь - это страдание, а не радость.

- Но если я имею свободу, Амелия, ты имеешь совесть. Я даю тебе мою
свободу. В обмен ты даешь мне свою совесть, - он говорил серьезно. - Разве
это не так?

Она посмотрела ему в лицо.

- Возможно, - она вернулась к своим чашкам, подняв поднос. Джерек
вскочил, чтобы открыть дверь. - Но хочет ли этот мир того, что мы вместе
сможем дать ему?

- Он может нуждаться в нас больше, чем осознает.

Она взглянула на него, когда он последовал за ней в кухню.

- Тогда, Джерек Корнелиан, я подозреваю, что ты унаследовал хитроумие
своего отца.

- Я не понимаю этого.

- Ты способен состряпать самые убедительные аргументы применительно к
случаю. Ты намеренно пытаешься успокоить меня.

- Я изложил только то, что было у меня на уме.

Она задумчиво мыла чайные чашки, протягивая чистые ему. Не зная что
делать с ними, он лишал их веса, так что они и поплыли к потолку и
колыхались под ним.

- Возможно, мой дорогой.

- Особенно это с самого начала я искал в тебе, ты помнишь.

Она улыбнулась.

- Правда.

- Значит в сочетании мы что-то даем миру.

- Нет, - сказала она, - этот мир не нуждается во мне. Зачем я ему?

- Давать ему содержание.

- Ты говоришь только об искусстве.

- Содержание очень важно для него, без этого внешняя сторона быстро
теряет смысл.

- Ты видишь мораль только в искусстве? - она поискала чашки, заметила
их у потолка и вздохнула.

- Содержание картины заключается в ее значении.

- А не в предмете изображения?

- Думаю нет. Мораль дает смысл жизни. Во всяком случае форму.

- Содержание это не форма?

- Без содержания форма пуста.

- Я не понял тебя. Я не привык спорить в таких терминах.

Они вернулись в гостиную, но она направилась в сад. Он пошел за ней.
Воздух наполнял сладкий запах множества цветов. Она недавно добавила
насекомых, нескольких птиц, поющих на деревьях и кустах.

Было тепло, солнце расслабило их обоих. Они пошли, держась за руки,
по тропинке между розовыми клумбами, как гуляли в их первые дни вместе. Он
вспомнил как она исчезла из его рук, когда он был готов поцеловать ее. Он
выкинул из головы дурные предчувствия.

- Что, если бы эти кусты были без листьев, - сказал он, - если у роз
не было бы запаха, у насекомых цвета. Они были бы неудовлетворительными,
а?

- Они были бы незаконченными. Хотя есть современная школа живописи...
была такая школа, в мое время... которая делала из этого достоинство. Они,
кажется, назывались флейтистами, я не уверена...

- Возможно, отсутствие чего-то, должно было тоже что-то говорить,
Амелия.

- Не думаю, чтобы художники, стремились к этому. Они утверждали, что
нужно рисовать только то, что видит глаз. И, я уверена, это невротическая
теория в искусстве.

- Вот! Неужели ты лишишь этот мир своего здравого смысла? Позволишь
ему стать невротическим?

- Я считала его таким, когда впервые пришла сюда. Теперь я поняла
что-то, и что является невротическим в сложном обществе, может абсолютно
здоровым в примитивном. И во многих аспектах, должна сказать, твое
общество имеет много общего с теми, которые наши путешественники
встретили, когда впервые высадились на островах южного моря. Чтобы быть
грешником, человек должен знать, что это такое. Это моя ноша, Джерек, а не
твоя. Хотя ты, кажется, просишь возложить ее на себя. Ты видишь, я не
совсем эгоистка, я немного делаю добро.

- Ты придаешь смысл моей жизни. Она не имела бы его без тебя, - они
стояли у фонтана, наблюдая за золотыми рыбками. На поверхности воды были
даже насекомые, чтобы кормить их.

Он издал короткий смешок.

- Ты можешь великолепно спорить, когда хочешь, но ты не можешь
изменить мои чувства так быстро. Я уже сама пыталась изменить их за тебя.
Ничего не получилось. Я должна тщательно обдумать мои намерения.

- Ты считаешь меня нахальным из-за моих ухаживаний за тобой, в то
время как твой муж все еще в нашем мире?

- Я не смотрела на это подобным образом, - она нахмурилась
отодвинулась от него и пошла вокруг пруда, по ее платью бегали солнечные
зайчики, отраженные от воды. - Я считаю тебя серьезным, насколько это
возможно для тебя.

Они стояли на противоположных сторонах пруда, рассматривая друг
друга. Ее красота, ее каштановые волосы, ее серые глаза, твердый рот - все
казалось более желанным, чем когда-либо.

- Я хочу только почитать тебя, - сказал он опуская глаза.

- Ты уже делаешь это, мой дорогой.

- Я привязан к тебе, только к тебе. Если хочешь, мы можем попытаться
вернуться в 1896 год.

- Ты будешь там несчастен.

- Нет, если ты будешь рядом, Амелия.

- Ты не знаешь мой мир, Джерек. Он способен исказить самое
благородное намерение, неправильно истолковать прекраснейшие эмоции. Ты
будешь разрушен и я тоже, видя такого, как ты, преобразованным.

- Тогда, какой будет ответ?

- Я должна подумать, - сказала она. - Дай мне поразмышлять одной,
некоторое время, мой дорогой.

Он согласился с ее желанием и зашагал к дому, подавляя мысль о том,
что он никогда не увидит ее снова, отбрасывая страх, что ее отберут у
него, как было однажды, говоря себе, что это просто ассоциация, и что
обстоятельства изменились. "Но насколько радикально, - подумал он, -
изменились они?"

Он достиг дома, закрыл за собой дверь и начал бродить из комнаты в
комнату, избегая только ее апартаментов, в которых он никогда не бывал,
хотя испытывал глубокое любопытство и часто подавлял чувство исследовать
их.

Ему пришла в голову мысль, когда он вошел в свою спальню и лег на
постель в одежде, что, возможно, эти новые чувства были новыми только для
него. Джерек был уверен, что Джеггет знал подобные чувства в прошлом, они
сделали его таким, какой он есть. Он смутно припомнил слова Амелии о том,
что сын это отец, не раненый миром. Не стал ли он более похож на Джеггета?
Мысли от предыдущей ночи вернулись к нему, но он прогнал их прочь. Вскоре
он уснул.

Джерек проснулся от звука ее шагов, когда она медленно поднималась
вверх по лестнице. Ему показалось, что она помедлила перед ее дверью,
прежде чем открыть свою дверь и войти в свою комнату. Он полежал еще
немного, возможно надеясь что она вернется, затем встал и сделал себе