Рэнсом смеялся. Он ни в коей мере не был похож на Матушку Димбл, но вдруг
ей открылось, что и он - с ними. Конечно, сам он не принадлежал к
медно-жаркому, древнему миру, но он был допущен туда, а она - нет.
Открытие это поразило ее. Рухнула стародевичья мечта найти, наконец,
мужчину, который понимает. До сих пор она принимала как данность, что
Рэнсом - самый бесполый из знакомых ей мужчин, и только сейчас она поняла,
что мужественность его сильнее и глубже, чем у других. Она твердо верила,
что внеприродный мир чисто духовен, а слово это было для нее синонимом
неопределенной пустоты, где нет ничего - ни половых различий, ни смысла.
А, может быть, то, что там есть, все сильнее, полнее, ярче с каждой
ступенькой? Быть может, то, что ее смущало в браке - не пережиток животных
инстинктов или варварства, где царил самец, а первый, самый слабый отсвет
реальности, которая лишь на самом верху являет себя во всей красе?
отвращались от мужчин по призванию к девственности, Господь бы это принял.
Такие души, минуя брак, находят много дальше ту, большую мужественность,
которая требует и большего послушания. Но вы страдали тем, что старые
поэты называли... Мы называем это гордыней. Вас оскорбляет мужское начало
само по себе - золотой лев, крылатый бык, который врывается, круша
преграды, в садик вашей брезгливой чопорности, как ворвались в прибранный
павильон наглые карлики. От самца уберечься можно, он существует только на
биологическом уровне. От мужского начала уберечься нельзя. Тот, кто выше
нас всех, так мужественен, что все мы - как женщины перед Ним. Лучше
примиритесь с вашим противником.
Джейн. Это было не совсем так. Мир, представший ей в видении, сверкал и
бушевал. Впервые поняла она ветхозаветные образы многоликих зверей и
колес. Но странное чувство смущало ее: ведь это она должна говорить о
таких вещах христианам. Это она должна явить собой буйный и сверкающий мир
им, знающим лишь бесцветную скорбь; это она должна показать самозабвенную
пляску им, знающим лишь угловатые позы мучеников с витража. К такому
делению мира она привыкла. Но сейчас витраж засветился перед ней лазурью и
пурпуром. Где же в этом новом мире должен быть Марк? Во всяком случае, не
там, где был. От нее отнимали что-то утонченное, умное, современное,
казалось бы - духовное, ничего не требовавшее от нее и ценившее в ней те
качества, которые ценила она сама. А может, ничего такого и не было? Она
спросила, чтобы оттянуть время:
том, что каждая планета воплощена еще раз, на каждой другой?
любой планете есть маленький непадший двойник нашего мира. Вот почему был
Сатурн в Италии, Зевс в Греции. Тогда, в древности, люди встречали именно
этих, земных двойников, и звали их богами. Именно с ними вступали в
общение такие, как Мерлин. Те же, что обитают дальше Луны, на Землю не
спускались. В нашем случае это была земная Венера, Двойник небесной
Переландры.
Кроме того, земная Венера будет сейчас очень активна. Ведь сегодня
спустится ее небесная сестра.
собраться вместе - скажем, на кухне. Наверх не ходите. Сегодня ночью
Мерлин предстанет перед пятью моими повелителями - перед Виритрильбией,
Переландрой, Малакандрой, Глундом и Лургой. Они передадут ему силу.
Да, слава Господу Христу, мы пошлем им переводчика! Они сами призвали
своего губителя. Первый шаг нетруден... и потом все пойдет легко. Когда
сражаешься с теми, кто служит бесам, хорошо то, что бесы эти ненавидят
своих слуг не меньше, чем нас. Как только несчастные пешки потеряют цену,
их господа завершают работу сами, ломая свои орудия.
ней. Нет, она одна. Она его и не видела. Срок он отбыл, но его не
отпустили. Его послали в Беллбэри на лечение. Да, теперь так... Приговора
не требуется... но Айви очень плачет, она совсем плоха.
Сравнение мужской любви с любовью Божией (даже если Бога нет) показалось
ей кощунственным и непристойным. До сих пор религия представлялась ей
чем-то вроде прозрачных благовоний, тянущихся от души вверх, в небо,
которое радо их принять. Тут она вспомнила, что ни Рэнсом, ни Димбл, ни
Камилла никогда не говорили о религии. Они говорили о Боге. Они ведали не
тонкий туман, поднимающийся вверх, но сильные, могучие руки, протянутые к
нам, вниз. А вдруг ты сама - чье-то создание, и этот Кто-то любит тебя
совсем не за то, что ты считаешь "собою"? Вдруг и Димблы, и Марк, и даже
холостые дядюшки ценят в тебе не тонкость и не ум, а беззащитность? Вдруг
Мальдедил согласен с ними, а не с тобой? На секунду ей предстал нелепый
мир, где сам Бог не может понять ее и принять всерьез. И тогда, у кустов
крыжовника, все преобразилось. Земля под кустами, мох на дорожке,
кирпичный бордюр газона были такими же, и одновременно совсем иными. Она
переступила порог. Она вошла в мир, где с нею был Кто-то. Он терпеливо
ждал ее, и защиты от Него не было. Теперь она знала, что Рэнсом говорил
неточно, или она сама не понимала его слов. Веление и мольба, обращенные к
Нему, не имели подобий. Все правые веления и мольбы проистекали от них, и
только в этом свете можно было понять их, но оттуда, снизу, нельзя было
догадаться ни о чем. Такого не было нигде. Вообще, ничего другого не было.
Но все походило на это и лишь потому существовало. Маленький образ,
который она называла "я", пропал в этой высоте, глубине, широте, как
пропадает в небе птица. "Я" называлось другое существо, еще не знакомое
ей, да и несуществующее, а только вызываемое к жизни велением и мольбой.
То была личность, но и вещь, сотворенная на радость Другому, а через Него
- и всем другим. Нет, ее творили сейчас, не спросясь, по-своему, творили в
ликовании и муке, но она не могла сказать, кто же ликует и мучится - она,
или ее Творец.
ее жизнь, уместилось в миг, который едва ли можно назвать временем. Рука
ее схватила лишь память о нем. И сразу изо всех уголков души заговорили
голоса:
редко. Ты будешь лучше понимать поэтов-метафизиков.
Димбл, Деннистоун, Макфи и дамы, а далеко от них, в синей комнате - Мерлин
и Пендрагон.
преградил бы путь не страх, а какой-то физически ощутимый барьер. Если бы
он все же прошел дальше, то услышал бы какие-то звуки, но не голоса, и
увидал бы свет под дверью синей комнаты. Двери бы он не достиг, но ему бы
показалось, что дом дрожит и покачивается, словно корабль, и он
почувствовал бы, что Земля - не прочное дно мироздания, а шарик, катящийся
сквозь густую, населенную среду.
Рэнсом лежал. Мерлин сидел рядом, сложив руки и слегка подавшись вперед.
Иногда по его бурой щеке скатывалась капля пота. Поначалу он думал ждать
на коленях, но Рэнсом не разрешил этого и сказал:
света не зажгли, но в окна вливался свет, сперва - морозно-алый, потом -
звездный.
говорить потише, как дети, которые боятся помешать взрослым, занятым
чем-нибудь непонятным - скажем, читающим завещание.
могло показаться, что они пьяные. Никому не удалось припомнить потом, о
чем же шла речь. Они играли не словами, а мыслями, парадоксами, образами,
выдумками, и гипотезы - то ли смешные, то ли серьезные - рождались одна за
другой. Даже Айви забыла свою печаль, а Матушка Димбл часто рассказывала
впоследствии, как муж ее и Артур, стоя у камина, с небывалым блеском вели
словесный поединок, взмывая все выше, словно птицы или самолеты в бою. За
всю свою жизнь она не слышала такого красноречия, такого точного ритма,
таких догадок и метафор. Но вспомнить, о чем они говорили, она не могла.
ошеломленные, они глядели друг на друга; а наверху тем временем
происходило иное.
Свержин Владимир
Прозоров Александр
Шилова Юлия
Херберт Фрэнк
Шилова Юлия
Громыко Ольга