ее сознания знала это. По ту сторону бури чувств, заглушивших ее, тихий,
трезвый голос спрашивал: "Что происходит?", и напоминал ей: "Это не ты".
Даже когда она осознала, что рушатся последние бастионы ее защиты, кровь
бросается в голову и все ее жизненные принципы улетучиваются, что-то в ней
говорило о лжи, об обмане, о...
признаки чего-то знакомого. Она вспомнила, где и когда переживала то же
чувство ирреальности происходящего с ней. Это было в ту ночь, когда она и
дядя Кинц вызволяли Дрефа сын-Цино. Дядя Кинц напустил Чары, превратив
себя и племянницу в гигантских Волков, - или так оно казалось. Но пока
наваждение длилось, бывали секунды, когда Элистэ неясно, сквозь туман,
ощущала неестественное влияние. Дурнота той ночи повторялась и теперь Чары
Возвышенных повредили ее рассудок, лишили воли - теперь Элистэ четко
осознала это. Сам Феронт не обладал никакой тайной силой, но наверняка
располагал всеми возможностями, чтобы заручиться помощью тех, кто был
наделен ею. Он сделал из нее марионетку, механическую куклу. Обманом он
заставил ее влюбиться в него, и она ненавидела его за это.
Возвышенных. Наваждение все еще управляло ею, и прикосновение Феронта
вызвало мощный, хотя и неестественный, отклик. Она чувствовала его
уверенные руки на своем теле, он спускал платье с ее плеч, медленно водя
губами по шее. Глаза Элистэ невольно сомкнулись, она выгнула спину,
опираясь на его руку, мгновенно перестав сознавать что-либо, кроме
обманчиво блаженного ощущения. Но когда рука Феронта скользнула за корсаж,
чтобы сомкнуться на ее груди, Элистэ словно задохнулась, и тревога,
прячущаяся позади вспышки чувственного наслаждения, вернула ее к
действительности. Все это было ложью, все, с начала до конца. Она поняла,
что у нее нет к нему ни любви, ни доверия. Ей потребовалась вся решимость,
которая у нее еще оставалась, чтобы посмотреть ему в глаза, покачать
головой и выдохнуть "нет". Поразительно, какое огромное усилие
потребовалось ей для этого и какое малое действие оно возымело на герцога.
месте, другая прошлась по спине, с проворством нащупывая шнуровку платья.
За несколько секунд ему удалось распустить шнуры.
было восхитительным... и иллюзорным, о чем продолжал твердить, протестуя,
какой-то голос в уголке ее сознания. Ложь и обман, наваждение. Эта мысль
опять так разозлила Элистэ, что у нее хватило духу снова повторить "нет".
ничего не изменило. Руки Феронта знали, что делать, и Элистэ
почувствовала, что ей трудно дышать. Ее воля к сопротивлению быстро таяла,
ее уже почти не осталось.
усилий приподнял Элистэ. Ее тревога не способна была помешать наслаждению
от ощущения его силы и осознания собственной слабости. Феронт сделал
несколько шагов к кровати, опустил Элистэ на бархатное покрывало и
оказался сверху. Новизна ласк восхищала ее, это было замечательно. Но
тихий голос рассудка, который ничто, как видно, не способно заглушить,
продолжал жалобно нашептывать ей: "Ложь. Это не ты. Это ложь".
различала, что этот внутренний голос, тот, что протестовал и возражал и
который нельзя было заставить умолкнуть, он-то и выражает ее сущность и
отношение к происходящему, истинное и неискаженное.
вероломством Феронта жгло ее так же, как наслаждение от его прикосновений.
Ей вдруг показалось, что наваждение теряет над нею власть, хотя, по
крайней мере, какая-то часть его, - теперь она ясно это понимала, - вовсе
не была фальшивой. Эта небольшая победа на неведомом поле душевной битвы
придала ей сил, и Элистэ сумела бросить ему обвинение:
это, и он ожидал от нее этих слов. Но она ни за что их не скажет, ни за
какие блага в мире.
образом отчужденное от нее, будто подтолкнуло ее к тому, что надо сделать.
Неимоверным усилием она собрала остатки воли и сорвала медальон с шеи.
Тонкая цепочка легко разорвалась, и Элистэ отбросила украшение в сторону.
Феронт немного отодвинулся, глядя на нее с явным удивлением. По-видимому,
прежние жертвы обмана не оказывали ему такого сопротивления. Элистэ
глубоко вдохнула воздух, свободный от примеси терпкого мускуса, и дурман,
окутывавший ее сознание, развеялся. Вместе с ним рассеялись все иллюзии,
смятенность желаний, безрассудная жажда наслаждений. В один миг она снова
стала свободной, стала собою. А мужчина, находящийся столь близко от нее,
показался ей презренным шутом, которого она сама никогда не выбирала.
хватку, но тщетно.
применить силу, - предупредил герцог. Он тяжело дышал и обливался потом. В
какой-то миг он скинул камзол, тонкая батистовая рубашка прилипла к его
влажному телу.
казаться ей привлекательным, пусть даже с помощью чар. Он был мерзок, и
больше всего на свете ей хотелось очутиться подальше отсюда. Будь у нее
какое-либо оружие, она бы пустила его в ход. Но под рукой ничего не было,
а Феронт давил на нее всем своим весом и копался в ее юбках. Набрав полные
легкие воздуха, Элистэ издала крик, который наверняка проник через стены и
достиг слуха личных слуг герцога, но они с полной безмятежностью
проигнорировали его. Рука Феронта тут же зажала ей рот. Элистэ прокусила
ее до крови, и герцог с проклятьем отпрянул. Ее ногти впились ему в щеку,
оставив четыре красных полосы, и Феронт резко выпрямился. Некоторое время
он смотрел на свою жертву сверху вниз. Выражение его глаз вселило в нее
неподдельный страх. Он был в такой ярости, что мог в этот момент избить ее
до бесчувствия, даже убить. Однако герцог справился со своим порывом,
медленно встал и хрипло бросил:
платье, она бросилась из спальни, пробежала через гостиную и выскочила вон
из покоев герцога. Волосы ее растрепались, лицо было мокрым от слез, плечи
сотрясали рыдания, с которыми она не могла совладать. Элистэ без оглядки
неслась по коридору, инстинкт вел ее к безопасному укрытию в Лиловой
фрейлинской. Кэрт наверняка будет на месте, она успокоит ее своими
заботами и утешит. Еще, вероятно, там будут Меранотте и другие девушки, их
насмешки по поводу грубых выходок герцога помогут ей поднять настроение.
Даже о старой и унылой маркизе во Кивесс Элистэ теперь думала с
удовольствием.
затем побежала по Галерее Королев, названной так за развешанные по стенам
портреты, явно льстящие оригиналам. В галерее царила непривычная суета.
Придворные и взволнованные лакеи сновали взад и вперед. Они едва взглянули
на нее, хотя можно было ожидать, что ее вид вызовет шутливые замечания. Их
непонятное и тревожное смятение не тронуло Элистэ, погруженную в
собственные переживания. Святилище, до которого она стремилась добраться,
находилось в нескольких сотнях ярдов отсюда, и главное - скорее попасть
туда.
ливрейного лакея, который толкнул ее в переходе. Рыдания Элистэ сразу
прекратились, и она ошеломленно уставилась ему вслед. Тот уже прошел
половину галереи. Он даже не остановился, чтобы извиниться, выпросить ее
прощение и отпущение, произнести все, что полагается. Он вел себя так,
словно не сознавал ее ранга Возвышенной. Такую неприкрытую наглость
терпеть было нельзя. Она непременно подаст жалобу, если узнает этого
невежу.
изумлении и ее заплаканное лицо приобретало сердитое выражение, мимо
пробегали слуги, почему-то не оказывая ей никаких знаков почтения - они
даже не удосуживались опустить глаза. Она заметила также непривычную
поспешность их побледневших хозяев и наконец оценила исключительность
происходящего. Все еще хмурясь и чувствуя нарастающее беспокойство, Элистэ
двинулась дальше по галерее. Ей навстречу спешили придворные и челядь, все
вперемешку, не соблюдая никакой субординации. Некоторые, позабыв о
всяческих приличиях, просто бежали. Среди них были высочайшие из
владетелей, богатейшие из вдов, и все они трусили и подскакивали в своих
великолепных шелках. Скрипел паркет, стучали высокие каблуки, из-под белых
напудренных париков выглядывали побагровевшие лица - зрелище смехотворное,
однако смеяться почему-то не хотелось. Куда, в конце концов, они все
направляются - в таком виде? Народу все прибавлялось, и у Элистэ росло
ощущение, что она идет против течения. Затем на ее плечо легла рука, и
чей-то голос сказал:
Пехов Алексей
Шилова Юлия
Корнев Павел
Каменистый Артем
Орлов Алекс
Орловский Гай Юлий