Чтение 50–й страницы книги ~Тигана~

Осторожно опустив глаза, ее брат назвал площадь и ведущие от нее улицы.

- Что толку! - пожаловался солдат. - На что мне названия улиц? Я даже
не знаю, как называется этот проклятый городишко, в который я попал! -
раздался смех, и Дианора вздрогнула, услышав его.

- Нижний Корте, - быстро пробормотал ученик, так как брат молчал. Но
они заметили это молчание.

- Какой город? Ты мне скажи, - более резко произнес солдат и толкнул
брата в плечо.

- Я вам только что сказал, Нижний Корте, - громко вмешался ученик. Один
из солдат ударил его в висок. Мальчик пошатнулся и чуть не упал, но не
поднял руку к голове.

Сердце Дианоры громко стучало от страха, она увидела, как брат поднял
глаза. Его темные волосы блестели в лучах утреннего солнца. Она подумала,
что он собирается ударить солдата, который нанес этот удар. Подумала, что
он сейчас погибнет. Дианора стояла у окна, вцепившись руками в подоконник.
На площади внизу воцарилось страшное молчание. Солнце светило очень ярко.

- Нижний Корте, - произнес ее брат, словно давясь словами.

С хриплым хохотом солдаты их отпустили.

В то утро отпустили.

Двое мальчишек стали излюбленными жертвами этой компании, которая
патрулировала район между Дворцом у Моря и центром города, где стояло три
храма. Ни один из храмов Триады не был разрушен, только статуи, стоящие
внутри и снаружи. Две из них изваял ее отец. Молодая, соблазнительно
грациозная Мориан и огромная, первобытная фигура Эанны, протянувшей вперед
руки, чтобы сотворить звезды.

Мальчики начали выходить из дома все раньше, ходили окольными путями,
пытаясь избежать встречи с солдатами. Но чаще всего солдаты их находили. К
тому времени игратянам стало скучно, и сами попытки мальчиков ускользнуть
от них уже служили развлечением.

Дианора обычно становилась у того самого окна наверху, когда они
уходили через площадь, словно, наблюдая за происходящим, она участвовала в
нем и могла разделить их боль на троих и таким образом облегчить их
участь. Солдаты почти всегда настигали их, когда они подходили к площади.
Она наблюдала и в тот день, когда их игра приняла скверный оборот.

На этот раз была середина дня. Всего полдня работы, из-за праздника
Триады, который завершал весенние дни Поста. Игратяне, как и барбадиоры на
востоке, тщательно избегали вмешиваться в дела Триады и ее жрецов. После
обеда мальчики вышли из дома на работу.

Солдаты окружили их на середине площади. Казалось, им никогда не
надоедало это развлечение. Но в тот день, едва их лидер успел начать
знакомые причитания насчет того, что он заблудился, на площади появилась
компания из четырех купцов, поднявшихся в гору из гавани, и одного из
солдат посетило вдохновение, рожденное чистой злобой.

- Стой! - хрипло рявкнул он. Купцы резко остановились. В Нижнем Корте
подчинялись приказам игратян, в какой бы форме они ни отдавались.

- Подойдите сюда, - прибавил солдат. Его товарищи посторонились, и
купцы оказались напротив мальчиков. Дианору охватило в тот момент дурное
предчувствие, словно холодный палец прошелся по спине.

Четверо торговцев доложили, что они из Азоли. Это было видно по их
одежде.

- Хорошо, - сказал солдат. - Я знаю, какие вы там все жадные. Теперь
слушайте меня. Эти отродья сейчас назовут вам свой город и свою провинцию.
Если вы сможете повторить мне то, что они скажут, даю слово и клянусь
именем Брандина, короля Играта, я дам первому же, кто сумеет это сделать,
двадцать золотых игратов.

Это было целое состояние. Даже со своего места, высоко над площадью и
спрятавшись за окном, Дианора видела реакцию торговцев из Азоли. Это было
до того, как она закрыла глаза. Она знала, что сейчас произойдет и как это
будет больно. Ей так сильно захотелось, чтобы ее отец сейчас оказался жив,
что она чуть не заплакала. Но там внизу стоял ее брат, среди солдат,
которые их ненавидели. Она заставила себя проглотить слезы и открыть
глаза. И стала смотреть.

- Ты, - обратился солдат к ученику - они всегда начинали с него, - твоя
провинция когда-то называлась иначе. Скажи им, как.

Она увидела, как мальчик - его звали Наддо - побледнел от страха, или
гнева, или от того и другого. Четверо купцов, не замечая этого,
наклонились вперед, выжидательно глядя на него. Дианора увидела, как Наддо
бросил на ее брата взгляд, словно искал совета или просил прощения.

Солдат перехватил этот взгляд.

- Прекрати! - рявкнул он. Потом вытащил меч. - Если хочешь жить, назови
имя.

Наддо очень ясно произнес:

- Тигана.

И, разумеется, никто из купцов не мог повторить это слово. Ни за
двадцать золотых игратов, ни за сумму, в двадцать раз большую. Дианора
различала в их глазах разочарование, обманутую жадность и страх, который
всегда возникал, при столкновении с магией.

Солдаты смеялись и подталкивали друг друга. Смех у одного из них
напоминал пронзительный клекот, как у петуха. Они повернулись к ее брату.

- Нет, - решительно сказал он раньше, чем они успели заговорить. - Вы
уже повеселились. Они не могут услышать это имя. Мы все это знаем - что
вам еще надо доказывать?

Ему было пятнадцать лет, он был слишком худым, а его темно-каштановые
волосы слишком длинными, они падали на глаза. Она стригла его больше
месяца назад и всю неделю собиралась снова это сделать. Одной рукой
Дианора так сильно вцепилась в подоконник, что вся кровь ушла из пальцев,
и они стали белыми как лед. Она готова была дать отрезать себе руку, если
бы это могло изменить происходящее. Дианора заметила другие лица в других
окнах по улице и на противоположной стороне площади. Некоторые прохожие
остановились при виде большой группы людей, почувствовав внезапно растущее
напряжение.

Это было плохо, потому что в присутствии зрителей солдаты теперь
вынуждены были недвусмысленно утвердить свой авторитет. То, что было
игрой, когда совершалось без свидетелей, теперь превратилось в нечто
другое. Дианоре хотелось, чтобы отец вернулся от Дейзы, хотелось, чтобы
принц Валентин вернулся живой, чтобы мать вернулась из тех краев, где она
сейчас странствовала.

Она смотрела. Чтобы разделить это. Чтобы стать свидетелем и запомнить,
уже тогда зная, что такие вещи будут иметь значение, если вообще что-то
будет иметь значение в последующие дни и годы.

Солдат с обнаженным мечом очень осторожно уперся его кончиком в грудь
брата. Лезвие отражало солнечный свет. Это был рабочий клинок, меч
солдата. Люди, собравшиеся вокруг, слегка зашумели.

Брат произнес, почти с отчаянием:

- Они не могут запомнить это имя. Вы знаете, что не могут. Вы нас
уничтожили. Разве необходимо продолжать причинять боль? Разве это
необходимо?

"Ему ведь всего пятнадцать лет, - молилась про себя Дианора, мертвой
хваткой вцепившись в подоконник оцепеневшими пальцами. - Он был слишком
молод, чтобы сражаться. Ему не позволили. Простите ему это. Пожалуйста".

Четверо торговцев из Азоли, как один, быстро отступили в сторону. Один
из солдат - тот, кто смеялся, как петух, - смущенно переступил с ноги на
ногу, словно сожалея, что дело зашло так далеко. Но вокруг уже собралась
толпа. Мальчишке дали шанс. Теперь же выбора не оставалось.

Меч осторожно двинулся вперед, потом назад. Сквозь прорванную голубую
тунику показалась струйка крови, ярко блеснувшая под весенним солнцем,
словно потянулась за острием меча, потом потекла вниз, пачкая голубой
цвет.

- Имя, - тихо повторил солдат. Теперь в его тоне не было легкомыслия.
Он был профессионалом и готовился убить, поняла Дианора.

Она была свидетельницей, памятью. Она увидела, как ее младший брат
расставил ноги, словно хотел утвердиться на почве площади. Кулаки его
опущенных рук сжались. Голова запрокинулась, лицо поднялось к небу.

А потом она услышала его крик.

Он сделал то, что от него требовали, подчинился приказу, но не мрачно,
или почтительно, или со стыдом. Упираясь ступнями в землю отцов, стоя
перед домом своей семьи, он посмотрел на солнце, и из самой глубины его
души вырвалось имя.

- Тигана! - закричал он, чтобы все слышали. Все, кто находился на
площади. И еще раз, еще громче: - Тигана! - А потом в третий, последний
раз, на самой верхней ноте голоса, с гордостью, с любовью, с вечным,
неугасимым вызовом в сердце. - ТИГАНА!

Этот крик прозвенел над площадью, вдоль улиц, донесся до окон, из
которых смотрели люди, пролетел над крышами домов, уходящими на запад, к
морю, или на восток, к храмам, и намного дальше - звук, имя, скорбь,
брошенные в ясность весеннего дня. И хотя четверо купцов не могли удержать
в памяти это имя, хотя солдаты не могли его запомнить, но женщины у окон,
и стоящие рядом дети, и мужчины, застывшие на улице и на площади, ясно его
расслышали, и впустили в себя, и они-то смогли услышать и запомнить
гордость, звучавшую в этом уносящемся крике.

И, оглянувшись вокруг, солдаты ясно это увидели и поняли. Это было
написано на лицах стоящих вокруг них людей. Он сделал только то, что они
сами ему приказали, но игра вывернулась наизнанку, она пошла не туда, куда
надо, что они смутно поняли.

Конечно, они их избили.

Кулаками, ногами, повернутыми плашмя клинками мечей, чтобы уберечь
лезвие. Наддо тоже - за то, что он присутствовал и, таким образом, был
участником. Но толпа не рассеялась, что обычно происходило, когда кого-то
избивали. Они смотрели в молчании, неестественном для такого количества
людей. Единственным звуком были удары, так как ни один из мальчиков не