моменты делался озадаченный и даже глуповатый. Монахиня, впрочем, до самого
конца процесса просидела, ни разу не подняв глаз, так что несолидное
поведение Владимира Львовича, вероятно, осталось ею незамеченным.
повинился и похищенных денег не вернул, получил пожизненную каторгу.
Владимира Львовича же освободили из-под стражи прямо в зале суда, и час
спустя он уже покинул нашу губернскую столицу, опозоренный в глазах
большинства, но и оплакиваемый втайне некоторыми особами.
Будто упал в пруд камень, и поначалу взъерепенилась от этого вода, полетела
брызгами, и волны побежали кругами, но вскоре их бег замедлился, сник, и
сровнялась гладь, снова уснула тихая заводь, хоть и долго еще выпрыгивали на
поверхности звонкие пузырьки.
владыки на исповеди. Вышла оттуда вся заплаканная, с покрасневшими, но
ясными глазами. После имел Митрофаний и продолжительную беседу с
губернатором, которого совершенно успокоил и дал ему понять, что тревожиться
Антону Антоновичу не из-за чего. Тайны исповеди преосвященный не раскрывал,
да и говорил больше намеками, но потом все равно наложил на себя суровую
епитимью.
получил отказ. Можно было бы на этом счесть долг благодарности честно
выполненным, но Бердичевский сходил еще и к архиерею - безо всякой надежды,
а единственно для очищения совести. Однако
так: "Не надо Лагранжа под суд. И с должности гнать лишнее. Я так полагаю,
что человек он отнюдь не пропащий. Ведь очень просто мог бы устроить так,
что Мурад тебя убил бы и концы в воду. Скажи Феликсу Станиславовичу -
поговорю с губернатором". Полицмейстер остался и теперь тоже исповедуется у
преосвященного.
x x x
случилось одно происшествие, о котором следует упомянуть особо.
делясь впечатлениями от процесса и предположениями относительно грядущего
вердикта, владыка счел неподобающим своему сану оставаться среди
праздноболтающей публики и, по приглашению председательствующего, удалился в
комнату для почетных гостей. Сестру Пелагию поманил пальцем, чтобы следовала
за ним. Шел коридором мрачный, смотрел под ноги и сердито стучал
архиерейским посохом.
преосвященному руку и сбивчиво заговорила:
выйдет на свободу и, хоть синодальная его карьера кончена, но он на своем
веку еще много разного зла сотворит. Сила у него большая. Залижет раны,
поднимется и снова станет сеять ненависть и горе. Но нельзя же неправду
искоренять посредством неправды! Я ведь воистину только в самый последний
миг поняла, как оно было, а то бы непременно испросила у вас благословения
на выступление. А еще вернее, вас бы упросила свидетельствовать. Но времени
объясниться совсем не было, судья уж и заканчивать собрался. Вот и я
выпятилась со своими рассуждениями. А вышло так, что я вас перед всем
обществом выставила в невыгодном свете. Можете ли вы меня простить?
Митрофаний тяжко вздохнул, погладил духовную дочь по голове:
чрезмерно не заносился. И лавров чужих не стяжал. Знаю за собой эту
греховную слабость, за нее и наказан. Но это бы еще полбеды. Устыжен я
тобою, Пелагия, много устыжен. И устрашен. Как оно складно-то выходит, когда
на мир через цветное стеклышко смотришь. А цвет подбираешь такой, чтоб тебе
был по сердцу. И тогда твой личный враг видится не просто твоим
недоброжелателем, а преступником и врагом всего рода человеческого, а друг,
хоть бы и многогрешный, - светлым ангелом. Это пускай политики на мир через
цветные стеклышки смотрят, пастырю же нельзя. Простое должно быть стекло, а
еще лучше бы вовсе без стекла... - Владыка сокрушенно покачал головой. - И
про то, что злом зла не искоренишь, ты тоже права. Просто вместо одного зла
утвердишь другое, более сильное. А бубенцовское зло, оно особенное. Оно не
столько на законы, сколько на человеческие души покушается. Судейским с
таким злом не сладить, такое дело только Божьей церкви под силу. Долг церкви
бдить за злом и разоблачать его.
Бдить за злом не надо бы, и разоблачать тоже. Потому что от этого страх
происходит. Не злом бы нам заниматься, а добром. Кротостью нужно и любовью.
От страха же ничего хорошего никогда не будет.
Опомнись, Пелагия!
церковь тоже не боялись, а любили. С земной властью же церкви сливаться и
вовсе грех.
Митрофаний. - Чем Заволжску хуже от того, что Антон Антонович меня слушает?
Бердичевский и объявил:
единогласно. Бубенцов невиновен - и тоже единогласно. Репортеры и приговора
дожидаться не стали. Тут в коридоре толкутся. Вас дожидаются.
мне и надо. - Он решительно поднялся, потянул Пелагию за руку. - Выходи
первая. Твой час. Только сильно-то не гордись. Помни, что ты Христова
невеста.
два шажочка, потерянно остановилась. Успела только разглядеть множество
оживленных мужских лиц, причем большинство были без бород и с подкрученными
усами.
окружили кольцом покаянно ссутулившегося владыку.
публицист - почтительно произнес:
впечатление. Вы произнесли выдающуюся речь, разоблачив Зло в лице инспектора
Бубенцова, пусть неподсудного человеческому суду, но стократно виновного на
Суде Божьем. Мелкого же убийцу, преступника заурядного, предоставили
разоблачить вашей помощнице, что она исправно и сделала, несомненно следуя
вашим указаниям.
Пелагия!
улыбками, а многие из репортеров сразу же записали слова архиерея в
блокноты, усмотрев в них восхитительное смирение и неприятие суеты.
ни при чем. И во всех прежних делах, раскрытых при вашем содействии, заслуга
тоже принадлежала вашей сестре Поликсене.
помощницу.
Расстроена? Обижена?
стояла и смотрела в окно, потому что там как раз намечалось - а собственно,
уже и началось - происшествие, о котором было упомянуто чуть выше.
час почти совсем опустела. У фонаря лениво перебрехивались две дворняжки,
через лужу на одной ножке скакал мальчишка в суконной чуйке и смазных
сапогах. Но с дальнего конца, где в площадь вливается Малая Купеческая,
доносился звонкий цокот копыт по булыжнику, грохот колес, звяканье сбруи.
Весь этот шум резво приближался, и вскоре уже можно было рассмотреть
взмыленную пару сивопегих лошадок, тащивших за собой рессорную коляску. На
облучке, размахивая кнутом, стоял запыленный монах в черной, развевающейся
по ветру рясе, но простоволосый, так что его длинные космы совсем
растрепались, а потом стало видно, что у странного возницы весь лоб в крови
и до невозможности выпученные глаза. Немногочисленные прохожие, завидев
этакую картину, так и застывали на месте.
разогнавшихся лошадей, соскочил наземь и крикнул Пелагии...
что это будет уже начало совсем другой истории, еще более диковинной, чем
история про белого бульдога.
странного монаха и не слышал его крика, однако сразу почувствовал неладное.
Мягко, но решительно отстранил корреспондента и...