Чтение 50–й страницы книги ~Азеф~

Севастьянова. Голоден, как волк. А вот винца бы? Нет у вас? В вашей работе
не надобится? Жаль. А мы развратились, привыкли заливать трапезу, - смеясь
говорил Савинков.

Все смеялись. Ели яичницу, картофель, пережаренное Сашей в волнении,
мясо. А после обеда, обняв за плечи Валентину, смотря в ее смеющееся лицо с
раскрытыми губами, за которыми белели мелкие зубы, Савинков говорил:

- Товарищ Валентина, я ведь вас увезу. Хотите?

- На дело?

- Ну, конечно. А то на что же? - Савинков кратко рассказал о их плане.

- Согласны?

- О чем спрашиваете? Зачем же я здесь?

- Только один вопрос. Вы не беременны? Краска залила щеки, лоб, словно
выступила даже сквозь брови Валентины.

- Это вас не касается, это мое дело.

- Напрасно думаете. Меня очень касается. И как человека и как
революционера. Во первых, в случае вашей гибели, вы убьете живого ребенка.
Кроме того можете ослабеть, не совладать. Ведь придется трудно.

- Я за себя ручаюсь.

- Нет, поскольку вы подтверждаете, я на себя взять этого не могу.
Изменить тоже не могу, дело Ивана Николаевича. Приеду завтра. Но говорю
прямо, не обижайтесь, я буду настаивать, чтобы вместо вас ехал кто-нибудь
Другой.

- Если Иван Николаевич назначил меня, я поеду. Вы не имеете права, -
вспыльчиво проговорила Валентина. - Вы обижаете меня, как члена Б. О. Я
говорю, что способна на работу.

- Я не могу, Валентина, не будем спорить.

В своей комнате, сдержанная, строгая плакала Рашель Лурье. Назначение
должно было принадлежать ей, а Павел Иванович вызвал Попову.

Азеф собирался к генералу Герасимову, когда внезапно вошел Савинков. По
ушедшей в плечи голове, наморщившемуся лбу и затуманившимся глазам, Савинков
понял, что Азеф не в духе.

- Почему ты приехал? - отрывисто спросил Азеф. - Постой, не ходи ко
мне, у меня женщина. Пойдем сюда.

Они вошли в кухню. Опершись о стол, Азеф слушал Савинкова.

- Какой вздор! - пробормотал он. - Нам нет никакого дела, беременна
Валентина или нет. Я не могу производить медицинских освидетельствований.
Раз она приняла на себя ответственность, мы должны верить ей.

- Я отвечаю за все дело. Мне важна каждая деталь, я не могу
рассчитывать на успех, если сомневаюсь в Валентине.

- Я знаю Валентину, она все выполнит.

- Я повторяю, беременную женщину в дело я не возьму.

Азеф захохотал. Кончив хохотать, проговорил:

- Бери Валентину и поезжай сейчас же в Москву. Менять поздно.
Сантименты прибереги для других.

- Это слишком по-генеральски, Иван! - вскрикнул Савинков. - Вот тебе
последний сказ: - или я выхожу из организации, или вместо Валентины едет
Рашель.

Азеф остановился в дверях. Смотрел насмешливо, был похож на большую
гориллу.

- Сегодня же езжай в Москву. Понял? - проговорил он и, не прощаясь,
вышел.

Восемь раз, в голубой форме сумского гусара с коробкой конфет, выходил
Борис Вноровский навстречу коляске Дубасова. Волосы Вноровского поседели. Но
коляска Дубасова ускользала. Савинков, Вноровские, Шиллеров и Валентина
Попова - обессилели. И тогда в Москву, убивать Дубасова, приехал из
Финляндии Азеф.

Он назначил убийство на день именин императрицы. Чтоб, когда по случаю
тезоименитства грянут оркестры, в весеннем солнце блестя бастромбонами,
корнетами, литаврами, тронется отчетливая пехота и, расходясь плавным
тротом, завальсируют кони под кавалеристами, тогда в разгар парада
метальщики замкнут пути из Кремля и Дубасов в весенний день поедет на бомбу.

Поседевший, еще более красивый, Борис Вноровский оделся в форму
лейтенанта флота. Азеф передал ему восьмифунтовый снаряд, чтоб Вноровский
замкнул Тверскую от Никольских ворот.

Одетому человеком в шляпе, с портфелем, Шиллерову Азеф дал снаряд, чтоб
замкнул Боровицкие ворота. А на третий путь по Воздвиженке стал, одетый
простолюдином, Владимир Вноровский, дожидаясь чтоб Азеф привез снаряд.

Летящие в весеннем воздухе звуки военных маршей и крики ура наполняли
Москву. Вноровский волновался. Не понимал, как можно быть неаккуратным.
Сжимал покрывавшиеся потом руки. Крутясь, высматривая в толпе, Вноровский
мог казаться даже подозрительным. Но вдруг толпа отшатнулась. Вынырнул взвод
приморских драгун в канареечных бескозырках. Коляска Дубасова плавно ехала в
двух шагах от Вноровского. Дубасов поднял к козырьку руку. Адъютант к кому
то обернулся, улыбаясь. Но уже несся замыкающий взвод драгун. И только тут
Вноровский, недалеко, на извозчике увидал полного, безобразного человека в
черном пальто и цилиндре, с папиросой в зубах. Извозчик Ивана Николаевича
скрылся. Но вдруг раздался глухой, подземный гул...

Это, увидав выехавшую из Чернышевского переулка на Тверскую площадь
коляску Дубасова, уже готовую скрыться в воротах дворца, бросился наперерез
ей седой лейтенант, швырнув под рессоры коробку конфет.

Тяжело дыша, не разбирая, сколько он сунул извозчику, Азеф в кафе
Филиппова на Тверской в изнеможении и испуге опустился у столика. Вокруг
кричали люди - "Генерал-губернатор! Убит! Дубасов!"

На торцах площади у дворца, возле убитых рысаков валялся, разорванный в
куски, адъютант Дубасова граф Коновницын. Поодаль, с седой головой, странно
раскинул руки окровавленный труп молодого лейтенанта.

Раненого Дубасова вели под руки в покои дворца.

В полчаса девятого генерал Герасимов ждал Азефа. Генерал ходил по
паркетной зале, был в военном. Шпоры звенели отрывисто, доносясь во все
шесть комнат. Судя по заложенным за спину рукам и слишком быстрому звону
шпор, генерал был взволнован и в нетерпении.

Когда в передней раздался звонок, генерал полузлобно протянул -
"аааааа".

- Я запоздал, - глухо говорил Азеф, отряхивая капли дождя с цилиндра.

- Я вас жду полчаса.

Азеф кряхтя снял пальто, кряхтя повесил на вешалку, потирая руками
лицо, пошел за Герасимовым. С виду он был спокоен. Генерал же напротив шел,
готовя жестокие слова.

- Потрудитесь сказать, где вы были во время покушения, Евгений
Филиппович? - проговорил Герасимов, когда меж их креслами стал курительный
прибор.

- В Москве, - доставая из кармана спички, оказал Азеф. - Даже был
арестован в кофейне Филиппова, что не особенно остроумно. Я выехал, чтоб
захватить дело.

- И не ус-пе-ли? - расхохотался злобно Герасимов.

- Дубасов спасся чудом! Коновницын убит на глазах всей охраны! Вы
понимаете или нет, что мне скажут в министерстве?!

- Ну, знаю, - лениво проговорил Азеф, - но что вы от меня хотите, я не
Бог, я не давал вам слова, что революционеры никого никогда не убьют, это
неизбежно...

- Не финтить! - в бешенстве закричал Герасимов.

- Забываете?!

Дым заволакивал лицо Азефа, оно становилось каменным.

Герасимов замолчал, стараясь подавить бешенство.

- Евгений Филиппович, - проговорил он тихо, - в нашей работе все
построено на доверии. Сегодня в департаменте Рачковский заявил, что
московское дело - ваше. Скажите прямо: - у вас были данные, что покушение
назначено на время парада? - и серостальные глаза не выпускали черных глаз
Азефа.

- Либо вы мне верите, либо нет, - лениво сказал Азеф. - Я хотел
захватить все дело, Дубасов сам виноват.

Я указал маршрут, сказал, чтоб из предосторожности выезжали на Тверскую
из Брюсовского, а они выехали из Чернышевского. Герасимов похрустывал
пальцами, смотря в пол.

- Кто ставил дело?

- Не знаю.

- А я знаю, что Савинков! - закричал Герасимов.

- Возможно, - пожал плечами Азеф, - в ближайшие дни узнаю.

- Я уверен. Но понимаете вы, что получается, или нет? Вы просили не
брать Савинкова, потому что он вам нужен. Я не брал. А теперь? Мы с вами
ведем сложнейшую канитель, а Савинков на глазах всей Москвы убивает? Так мы
ни черта не вылущим, кроме как самих себя! Рачковский, будьте покойны,
намекнет кому надо.

- Это будет сознательная ложь с его стороны. Но если вы этому верите,
то арестуйте меня, - и Азеф стряхнул пепел в никелевую пепельницу на
приборе.

В комнате наступила большая пауза.

- В Москве я узнал, что в Петербурге хотят готовить на Дурново, повели
наблюдение трое извозчиков. Герасимов подошел к письменному столу.

- Один живет на Лиговке, улицу не знаю, брюнет, еврей, но мало типичен,
выезжает на угол Гороховой в три часа. Другой - газетчик, лохматый, русский,
в рваном подпоясанном веревкой тряпье, почти как нищий, у Царскосельского
вокзала. Дурново не должен ездить в карете, пусть идет пешком. И в пути
принимает меры предосторожности, не то будет плохо.

Азеф сидел спокойно, заложив ногу на ногу, виден был розовый носок.