целуют дамам ручки и слишком поздно замечают, что поцеловали отнюдь не
усталые дамские пальчики, а ненакрашенную пасть полевой гауби цы. После чего
девственница, урожденная Крупп, немедля разрешается от бремени. Вот она
причмокнула губами, воспроизведя хоть и плохо, но похоже звуки боя, какие
можно услышать в еженедельных выпусках
вход почты, она желала пробить брешь, и она пробила ее, эту брешь, возжелала
пройти через развороченный операционный зал, обглодать лестничную клетку,
чтобы никто впредь не мог подняться, никто впредь не мог спуститься. А ее
свите за пулеметами и той, что намалевала на элегантных разведывательных
бронемашинах красивые имена типа "Остмарк" и "Судеты", им все было мало, и
они с грохотом разъезжали в своей броне перед почтой взад и вперед, словно
две молодые любознательные барышни, надумавшие осмотреть некий замок, а
замок-то еще был закрыт на замок. Это усиливало нетерпение избалованных,
всегда жаждущих допуска красоток и принуждало их бросать взгляды, серые как
свинец, пронзительные взгляды все того же калибра в поддающиеся обозрению
покои замка, дабы хранителей его бросало в жар и в холод, дабы у них
сжималось сердце.
Риттергассе, устремилась на здание почты, и Ян, мой весьма продолжительное
время как бы безжизненный дядюшка, выставил в бойницу свою правую ногу и
задрал ее в надежде, что разведывательная машина ее разведает, ее обстреляет
либо что заплутавшийся снаряд чиркнет его по голени либо пятке и нанесет ему
такое ранение, которое позволяет солдату отступить, преувеличенно хромая.
слишком утомительным. Время от времени он ее опускал. Лишь перевернувшись на
спину, он нашел в себе достаточно силы, чтобы, поддерживая ногу обеими
руками под коленом, уже дольше и с большими шансами на успех подставлять
птку и голень прицельному огню, а также случайным выстрелам.
не мог я не понять и ярость Кобиеллы, когда тот узрел свое начальство,
секретаря Яна Бронски, в этой постыдной, в этой отчаянной позе.
нами, дал волю рукам, схватил костюмную ткань, а вместе с тканью и самого
Яна, приподнял этот узел, швырнул его обратно, снова схватил, так что ткань
затрещала, ударил слева, перехватил справа, замахнулся справа, отбросил
слева, перехватил справа на лету, хотел одновременно соединить лево и право
в большой кулак, а затем нанести этим кулаком могучий удар и поразить им Яна
Бронски, моего дядю и предполагаемого отца Оскара, но тут раздался
дребезжащий звон, как, возможно, дребезжат ангелы во славу Господню, но тут
раздалось пение, как по радио поет эфир, но тут угодило -- только не в
Бронски, но тут угодило в коменданта, тут один снаряд решил хорошенько
пошутить, тут кирпичи хохотали до осколков, а осколки -- до пыли, тут
штукатурка стала мукой, а дерево нашло свой топор, тут вся эта забавная
детская комната подпрыгнула на одной ноге, тут раскололись куклы, тут
лошадь-качалка понесла и была бы куда как рада заполучить всадника, чтобы
его можно было сбросить, тут в конструкторе сложились ошибочные сочетания, а
польские уланы захватили одновременно все четыре угла детской -- и тут
наконец опрокинуло весь стеллаж, и колокола заблаговестили к Пасхе, и
гармонь вскрикнула, не иначе труба что-то кому-то протрубила, все звучало
разом, будто настраивался оркестр, все закричало, лопнуло, заржало,
зазвонило, разлетелось, треснуло, заскрежетало, взвизгнуло, дернуло струну
очень высоко и подрыло фундамент на глубине. Мне же, который, как и подобает
трехлетке, находился во время разрыва снаряда в уголке ангела-хранителя как
раз под окном детской, мне досталась жестянка, достался барабан, несколько
трещинок было на лаке, но ни единой дыры на новом жестяном барабане Оскара!
подкатившегося к моим ногам барабана, я счел своим долгом помочь Яну. Ну
никак ему не удавалось стряхнуть с себя грузное тело Кобиеллы. Сперва я
подумал, что Яна тоже ранило: уж очень он натурально скулил. Но потом, когда
мы от катили в сторону столь же натурально стонущего Ко-биеллу, оказалось,
что повреждения Яна совершенно незначительны: осколки стекла расцарапали ему
правую щеку и тыльную сторону ладони, только и всего. Быстро проведенное
сравнение помогло мне прийти к выводу, что у моего предполагаемого отца
кровь светлее, чем кровь у коменданта, чьи брючины на уровне бедер
окрасились в сочный и темный цвет.
нельзя было установить. Кобиелла или снаряд? Кто оборвал плечи, отделил
подкладку, оторвал пуговицы, распорол швы, вывернул карманы?
сгреб воедино все исторгнутое из его карманов жестокой бурей и лишь потом с
моей помощью вытащил Кобиеллу из детской. Ян снова нашел и расческу, и
фотографии родных и близких -- среди них поясной портрет моей бедной
матушки, а ко шелек даже и не расстегнулся. Затруднительно, да и не
безопасно, поскольку защитные мешки разметало взрывом, оказалось для него
собрать разлетевшуюся по комнате колоду карт, ибо он непременно хотел
отыскать все тридцать две и, не найдя тридцать второй, почувствовал себя
глубоко несчастным, а когда Оскар между двух развороченных кукольных домиков
нашел ее и протянул Яну, тот разулыбался, хоть и была это семерка пик.
комендант сумел собраться с силами, чтобы пробормотать несколько понятных
для Яна слов. - Как там, все на месте? -- тревожился инвалид. Ян запустил
руку ему в штаны между стариковскими ногами, ладонь его явно наполнилась, и
тогда он кивнул Кобиелле.
КАРТОЧНЫЙ ДОМИК
усиливающееся кровотечение, становился все более грузным. К этому времени
чрезвычайно близорукий Виктор еще носил свои очки и не спотыкался на
каменных ступенях лестницы. По профессии, как ни странно такое занятие для
близорукого, он был доставщиком денежных переводов. Сегодня, когда речь
заходит о Викторе, я называю его бедный Виктор. Как матушка после той
семейной прогулки к молу превратилась в бедную матушку, так и Виктор,
лишившись очков -- хоть были тут и другие причины, -- стал бедным Виктором
без очков. - Ты не встречал бедного Виктора? -- спрашиваю я у своего друга
Витлара в дни посещений. Но после той поездки на трамвае от Флингерна до
Герресхайма, о чем будет поведано в свое время, мы потеряли Виктора Велуна
из виду. Остается лишь надеяться, что и преследователи ищут его столь же
безуспешно, что он нашел свои очки либо подобрал другие, подходящие, и,
может быть, словно в былые времена, пусть больше не на службе у Польской
почты, но по крайней мере как разносчик денежных переводов на службе у почты
федеральной, близоруко и при очках, осчастливливает людей пестрыми бумажками
и твердыми монетами. - Ну разве это не ужасно? -- пыхтел Ян, подхватив
Кобиеллу слева. - А что будет, если не придут ни англичане, ни французы? --
тревожился Виктор, нагруженный Кобиеллой справа. - Ну как это не придут?!
Ризсмиглы еще вчера сказал по радио: "У нас есть гарантии, что, когда дойдет
до боя, вся Франци поднимется как один человек!" -- Яну нелегко было
сохранять уверенность до конца фразы, ибо вид собственной крови на
расцарапанной руке хоть и не подвергал сомнению гарантии
польско-французского договора, но заставлял опасаться, что он, Ян, успеет
истечь кровью, прежде чем вся Франция поднимется как один человек и верная
данным гарантиям ринется через Западный вал. - Они наверняка уже в пути! А
британский флот уже бороздит волны Балтийского моря! -- Виктор Ведун любил
сильные, звучные выражения, он остановился на лестнице, прижатый справа
телом раненого коменданта, и воздел левую руку, как на театре, чтобы все
пять пальцев сказали свое слово: -- Придите вы, о гордые британцы!
рассуждая по пути о польско-англо-французских отношениях, Оскар мысленно
перелистывал книги Гретхен Шефлер -- отыскивая подходящие по содержанию
места. Кейзеровская история города Данциг: "В ходе французской войны одна
тысяча восемьсот семидесятого--семьдесят первого годов пополудни двадцать
первого августа одна тысяча восемьсот семидесятого года в Данцигский залив
вошли четыре французских боевых корабля; остановясь на рейде, они направили
свои орудия на город и порт, но винтовому корвету "Нимфа" под водительством
капитана Вейкмана удалось в последовавшую за тем ночь принудить к
отступлению стоящую на якоре в Путцигской бухте флотилию".
втором этаже, я не без труда пришел к выводу, получившему впоследствии
подтверждение: покуда Польская почта и вся равнинная Польша подвергались
осаде, флот Его Величества пребывал в одном из фиордов Северной Шотландии в
большей или меньшей безопасности; великая французская армия засиделась за
обеденным столом, убежденная, что, проведя несколько разведывательных
операций за линией Мажино, она выполнила все обязательства франко-польского
договора. Перед складом, он же походный лазарет, нас встретил и доктор
Михон, все еще в стальной каске и с уголком платка, по-джентльменски
выглядывавшим из кармашка, и некто Конрад, уполномоченный из Варшавы. И
тотчас ожил страх Яна Бронски, на разные лады рисовавший перед ним
ужаснейшие увечья. В то время как Виктор Велун, совершенно невредимый да еще
при очках, должен был спуститься в операционный зал, желая быть исправным
стрелком, нам дозволили остаться в помещении без окон, скупо освещенном
сальными свечами, ибо электростанция города Данциг не считала для себя более
возможным снабжать энергией Польскую почту.
Корнев Павел
Акунин Борис
Жюль Верн
Якубенко Николай
Вронский Константин
Андреев Николай