не выступили у нее на глазах. Сквозь ночную рубашку я мог разглядеть ее
грудь и даже темный треугольник внизу; то же, подумал я, видит и Джонс. Он
улыбнулся ей и сказал:
Тин-Тин. Когда я спросил ее, чем ей понравился Джонс, она ответила: "Он
меня насмешил".
"Трианон", тот же полицейский офицер, который был на борту "Медеи",
остановил меня у въезда в аллею и спросил, где я пропадал.
тщательно обыскал мою машину.
а на полках осталась только одна бутылка "Семерки". Я разбавил ее
основательной порцией рома и уселся на веранде в ожидании восхода солнца;
москиты давно перестали меня беспокоить, мясо мое им, наверно, уже
приелось. Гостиница за моей спиной казалась еще безлюднее, чем когда бы то
ни было; я скучал по хромому Жозефу, как скучал бы по привычной боли, -
ведь подсознательно я чуть-чуть страдал вместе с ним, когда он с трудом
ковылял из бара на веранду и вверх и вниз по лестницам. Его шаги я по
крайней мере сразу узнавал, и я спрашивал себя, в какой каменистой глуши
отдаются они сейчас и не лежит ли он мертвый среди скалистых вершин
гаитянского хребта. Его шаги были, по-моему, единственным звуком, к
которому я за всю свою жизнь успел привыкнуть. Меня охватила жалость к
самому себе, приторная, как любимое печенье Анхела. Интересно, сумею ли я
отличить на слух шаги Марты от шагов других женщин? Пожалуй, нет; я ведь
так и не научился различать шаги матери до того, как она меня бросила на
отцов-иезуитов. А мой родной отец? Он не оставил по себе даже детских
воспоминаний. Вероятно, он умер, но я не был в этом убежден: в нашем
столетии старики живут дольше отпущенного им срока. Впрочем, я не
испытывал к нему живого интереса, не было у меня и желания разыскивать его
по свету или найти надгробную плиту, на которой, быть может, хоть я и не
был в этом уверен, высечена фамилия Браун.
вроде и не должно было быть. Я так и не смог заполнить эту пустоту, как
зубной врач заполняет дупло временной пломбой. Ни один священник не смог
заменить мне отца, и ни одна страна на свете не заменила мне родину. Я был
гражданином Монако, и все.
здания казино на лазурном искусственном берегу, где даже песок был
привозным. Слабый ветерок шевелил длинные листья, зубчатые, как клавиатура
рояля; ветер вдавливал клавиши по две и по три в ряд, словно по ним
ударяла невидимая рука. Зачем я здесь? Я здесь потому, что получил
открытку с пейзажем от матери, открытку, которая легко могла до меня не
дойти, - на это было больше шансов, чем в любой азартной игре. Есть люди,
которые в силу своего рождения неразрывно привязаны к какой-нибудь стране;
даже покинув ее, они чувствуют с ней связь. Некоторые люди привязаны к
своему краю, к округе, к деревне, но я не чувствовал никакой связи с той
сотней квадратных километров вокруг садов и бульваров Монте-Карло, этого
города временных жильцов. Более прочные узы связывали меня с этой
нищенской страной террора, куда меня занес случай.
вот меняю места, как природа краски; нигде мне не дано пустить корней, и
никогда у меня не будет ни дома, ни постоянства в любви.
2
повар, прославивший мою кухню своим суфле, совсем отчаялся и перешел в
венесуэльское посольство, где можно было кормить хотя бы беженцев. Если
мне хотелось есть, я варил яйцо, открывал банку консервов или делил
гаитянскую трапезу с последней оставшейся у меня служанкой и садовником, а
иногда отправлялся обедать к Пинеда - не очень часто, потому что
присутствие Джонса меня раздражало. Анхел ходил теперь в школу, открытую
женой испанского посла, и в послеобеденные часы Марта не прячась ездила в
"Трианон" и ставила свою машину ко мне в гараж. Она больше не боялась, что
про нашу связь узнают, а может быть, снисходительный муж предоставил нам
кое-какую свободу. Мы проводили целые часы у меня в спальне, обнимаясь,
разговаривая и чересчур часто ссорясь. Ссорились мы даже из-за собаки
посла.
в шерстяной шали или огромную сороконожку. Чего ради он ее купил?
издали, когда оно еще было величиной с кулак; обычно она тут же принимала
меры, чтобы ее пресечь, - ведь объятия сразу прекращали ссору, хотя бы на
время. Однажды она заговорила о моей матери и об их дружбе.
героиня Сопротивления.
какого-нибудь любовника. В копилке лежал и образок, но это ничего не
значит, она совсем не была набожной. Иезуитам она отдала меня просто для
того, чтобы развязать себе руки. Им можно было не платить, они могли себе
это позволить.
никакая протестантка.
свой цвет... как и каждое неверие. Тут был и экзистенциалистский шар и
логически-позитивистский шар.
падает на землю, у тебя щемит сердце, как при виде задавленного пса на
большой дороге.
распростился со всеми абсолютными истинами в часовне св.Пришествия.
Знаешь, они ведь когда-то думали, что у меня призвание к духовной карьере.
голову, как самоубийца на мостовую.
заговорить о Джонсе? В памяти у меня смешались разные дни, разные объятия,
разные споры, разные ссоры - все они были прологом к последней, решающей
ссоре. Был такой день, когда она ушла раньше и на мой вопрос, почему -
Анхел еще не скоро должен вернуться из школы, - ответила:
ней крышу, и, когда она мне это сказала, я вздрогнул от предчувствия
ревности, как от озноба, предвещающего лихорадку.
свиданиям?
Он приятный гость, Анхел его любит. Он часто играет с ним.
вдруг спросила - это были ее первые слова после того, как мы оторвались
друг от друга:
Дон-Жуан, но она к нему так и не привыкла.
кормит, он не дает ее кормить даже Анхелу, но стоит Джонсу крикнуть:
"Мошка"...
чтобы сыграть с ним в рамс.
который уязвил бы меня сильнее. - Здесь так редко можно посмеяться.
Панов Вадим
Доставалов Александр
Шилова Юлия
Конан-Дойль Артур
Майер Стефани
Никитин Юрий