ушли мы маршем на передовые позиции...
все...
и полного равнодушия. Голова болит уже сутки, и я еле-еле сапоги да амуницию
от крови отмыл. В горле скрип, а слов нет. Вместо них в душе что-то
тренькает, и нет больше слов во всем мире. Онемел мир в оре своем. "Ура!"
равно "Аллах акбар!". Оба надсадных клича одинаково заглушают страх, боль и
совесть.
строить гнезда.
карнизу, и он провел. Слева - пропасть и ревущая речка, справа - стена.
Тропа... Нет, не тропа - полосочка скалы шириною редко в пол-аршина. Чаще -
в солдатский сапог. Упасть нельзя, споткнуться нельзя, остановиться нельзя,
поскользнуться нельзя. Сорвешься. Можно только идти боком, спиной прижимаясь
к скале. В трех шагах друг от друга, чтобы в ужасе не ухватиться за
товарища, когда под ногою поедет в бездну камень.
будем.
имам в белой черкеске с золотыми газырями. Знает, что коли возьмет - звезда
на грудь, коли не возьмет - звезды не будет. Будут кресты над его солдатами
и - что здесь часто случается - крест на его карьере. А звезды над головою
генералам неведомы: они ведь не ночуют под открытым небом.
помню. Спиной можно запнуться за камень или провалиться в расселину, а
затылок считает каждую неровность. Я содрал с затылка кожу, прижимаясь к
скале, и голова болела совсем не от простуды.
Он не выстроился для меня, но придется его сочинить для вас.
зиму куда-то нас перебрасывали, кого-то мы охраняли, кого-то куда-то
сопровождали. А потом приказано было форсированным броском перейти в горную
Чечню. На подходе к горам попадаем в засаду, теряем два десятка солдат и
капитана Ермакова, нашего командира батальона. И застреваем в каком-то
разрушенном ауле, ожидая, когда к нам прибудет новый командир.
форму надел и совсем перестал быть похожим на богатого цивильного помещика,
следующего на Кавказ не только по своим надобностям, но и в собственном
экипаже. А солдаты все одинаковые. Бородатые, оборванные и безымянные.
Откликаются на кличку "Эй, ты!". Как собаки. А как только майор Афанасьев
появился, нас быстрыми переходами погнали на помощь отряду, обложившему
Орлиное гнездо имама в белоснежной черкеске.
пунктуальный поручик Моллер. И мы пошли обходить и ударять, оставив все
лишнее. До стены добрались, когда только чуть посветлело. Солнце еще не
проснулось, но снежные вершины уже светились холодным чужим светом.
была на тропу похожа, но, вероятно, только в полусумраке. Когда немного
рассвело, мы поняли, что никакой тропы нет. Есть узкий длинный уступ.
Карниз. Складка меж пропастью вниз и пропастью вверх.
проводником не прошел бы и двадцати шагов, потому что нитяная тропочка эта
оказалась за-снеженной, и как там передовые в пропасть не угодили - чудо. По
себе знаю. Сам чудом не угодил, затылком за камень удержавшись, когда вдруг
ноги поехали.
втянулись. Начали наши пушки - у горцев артиллерии не было, - а за ними и
ружейная стрельба поднялась по всему охвату. Ниже нас. Мы уже в горы
поднялись к тому времени. Может быть, красивые виды пред нами распахнулись.
Может быть, не помню. Я потом для дам придумывал, как это красиво - воевать
в горах. Красивая война всегда придумывается ради успокоения совести и
победных реляций. В ней - крики вверх, а не крики вниз.
последний, а потому нет ему равных. От него вздрагивают горы и снега вокруг
тебя, страх и совесть в тебе самом, и ты видишь, воочию видишь, как
пробегает трещина между жизнью и смертью.
славы, для солдата - тихий вздох спасения. Меж этими двумя криками и
находится то, что в салонах, в газетах, в светских ли разговорах или в
беседах на деревенских завалинках называется войной, лихим сражением или
удачной кампанией. И появляются румяна на страшном черепе войны.
переставлял ноги. Правую - в неизвестность, левую - к правой. И - снова,
снова, снова. И смотрел только вверх, потому что цеплялся напряженным
затылком за все неровности скалы за спиной. Тропинка вилась по карнизу, как
уж, и я вился вместе с нею тоже как уж, всеми своими изгибами. И за одним из
поворотов ощутил вдруг несущийся сверху холод. Скосил глаза и замер,
распластавшись по скале не только спиной, но всем телом своим, всем
существом и душою всею.
одном котелке варили. Грохот был страшен, но Сидоркин последний вопль
перекрыл и грохот обвала, и грохот пушечной пальбы, и грохот реки под нами.
А я не мог даже глянуть ему вослед, не мог в последний путь взглядом его
проводить, потому что не смел головы оторвать от каменной стены за спиною
своей. Я обречен был смотреть только в небо.
брови глазами увидел над собою, на вершине скалы, в которую вжался,
размазываясь телом и душою, толпу женщин с распущенными волосами в
изодранных белых одеждах. Они орали и бесновались, сбрасывая на нас все, что
имелось под руками. Камни, обломки скал, стволы деревьев. Все летело вниз, и
если цепляло кого из наших солдат, то отрывало от скалы, увлекало за собою в
бешеную пену ревущей реки.
такой же неистовой яростью белых женщин вверху, на вершине скалы. Они бы
снесли всех нас в пропасть, коли хватило бы у них каменьев под руками. А
может, просто выдержки и терпения, не знаю. Не знаю, что нас тогда спасло,
хотя, правда, и не всех.
и столь же великая ненависть к нам, несущим смерть. Любовь и ненависть
сомкнулись тогда в этих чеченках меж вершиной и рекою, и накал оказался
столь нестерпимым, что пред ним померк страх за собственную жизнь.
вдвоем, обнявшись последним объятьем. Не для того, чтобы покончить с жизнью,
- чтобы сбить нас с карниза. Нас, смертных врагов своих мужей, детей и
любимых.
ударилось женское тело с длинными распущенными волосами. И лишь легкий шелк
накидки скользнул по моему лицу...
во имя собственного величия? Откуда в Нем столько непомерного самодовольства
и мелкого тщеславия? Может быть, это мы сами вылепили свое представление о
Нем, как Он когда-то вылепил свое представление о нас?..
Тропа вскоре расширилась, и мы вышли в тыл чеченскому редуту, запиравшему
дорогу основным нашим атакующим силам, потеряв добрую роту на этом переходе.
Впрочем, Россия никогда не умела считать. Двойка у нее по арифметике еще со
времен Игорева похода на древлян.
стрелков для атаки в спину вражескому укреплению. И мой командир роты
поручик Моллер тоже дошел.
половина.
обнаружили. Ведите, поручик.
Сертаков Виталий
Маркелов Олег
Шидловский Дмитрий
Пехов Алексей
Афанасьев Роман
Володихин Дмитрий