Чтение 50–й страницы книги ~Плаха~

быть имея в виду и волков, и собак, и все с ними связанное. - Ну и скотина
этот Базарбай, ну и скотина! - негодовал он, укладываясь снова в постель.

Гулюмкан не стала тревожить мужа расспросами, и так волки не дали ему
нормально поспать. Ведь утром спозаранку ему надо быть на скотном дворе - он
не из тех чабанов, которые могут позволить себе встать попозже.

У Гулюмкан отлегло от души, когда она увидела, как муж успокоился, как
радовался, прижимая к себе малыша, шепча ему ласковые слова. Любил Бостон
своего Кенджеша, потому и дал ему имя - Кенджебек, то есть младший бек,
младший князь в роду. Во все времена пастухи мечтали выйти в князья, но в
том и была ирония судьбы, что во все времена пастухи оставались пастухами. И
Бостон был в этом смысле не исключение.

Они снова заснули, в этот раз с малышом посередке, но вскоре проснулись
опять от заунывного волчьего воя. И опять залаяли во дворе растревоженные
собаки.

- Да что же это такое! Что это за жизнь! - в сердцах посетовала
Гулюмкан и сама пожалела о своих словах: Бостон молча встал и начал
одеваться впотьмах. - Не уходи, - попросила она. - Пусть их воют. Я боюсь.
Не надо, не уходи!

Бостон не стал перечить жене. И так лежали они в темном доме темной
ночью в горах, невольно прислушиваясь к вою волков. Уже давно минула
полночь, ужe дело шло к рассвету, а волки все надсаживались, донимая людей
горестным, злобным воем.

- Всю душу вымотали, и чего только им надо? - нe выдержала Гулюмкан.

- Чего им надо? Ясное дело, детенышей своих требуют, - ответил Бостон.

- Так они же не здесь, детеныши эти. Их давным-давно увезли.

- А откуда им об этом знать? - ответил Бостон. - Они звери, они знают
одно: их сюда привел след и здесь для них все - конец, свет клином сошелся.
Поди попробуй объясни им. Жаль, что меня не было тогда дома. Я бы этому
скотине Базарбаю за такое дело шею свернул. Добычу взял он, а расплачиваться
нам...

И в подтверждение его слов над кошарой разносился вой то заунывный и
тягостный, то яростный и злобный - это волки, ослепленные горем, кружа,
блуждали во тьме. Особенно надрывалась Акбара. Она голосила, как баба на
кладбище, и Гулюмкан вспоминала, как сама она голосила и билась головой о
стены, когда погиб на перевале Эрназар, - ее охватила невыносимая тоска, и
ей стоило немалых усилий, чтобы сдержаться и не рассказать Бостону, о чем
думала и что чувствовала она в эти минуты.

И так лежали они, не смыкая глаз, лишь малыш Кенджеш, невинный
младенец, спал непробудным сном. И слушая неумолчный вой Акбары по
похищенным волчатам, еще сильнее тревожилась мать о своем ребенке, хотя
ничто ему не угрожало.

Над горами забрезжил ранний рассвет. Уходила, растворяясь, тьма в
небесах, отслужив ночную службу, меркли звезды, четче прорисовывались
дальние и ближние горы, и земля становилась землей...

В этот час волки, Акбара и Ташчайнар, уходили в горы, в сторону
Башатского ущелья. Их силуэты то вырисовывались на возвышенностях, то
растворялись во мгле. Волки понуро трусили - нелегко им дались утрата
детенышей и неумолчный вой всю ночь напролет. Отсюда им было бы по пути
завернуть в ту лощину, где оставалась большая часть туши яка, убитого
накануне. Обычно они не преминули бы вновь насытиться до отвала свежатиной,
но на этот раз Акбара не пожелала возвратиться к законной добыче, а
Ташчайнар не посмел сделать это без нее, анабаши.

На восходе солнца уже вблизи логова Акбара стремглав рванулась бежать,
как если бы ее ожидали сосунки. Эти самообман и самообольщение передались и
Ташчайнару, и теперь уже они оба неслись по ущелью - их гнала вперед надежда
поскорее увидеть свой выводок.

И все повторилось - юркнув в лазы среди зарослей, Акбара вбежала в
расщелину под свесом скалы, снова обнюхала пустые углы, холодную подстилку,
снова убедилась, что их, ее детенышей-сосунков, нет, и, не желая смириться,
выскочила из норы, и, ошалев от горя, снова задрала Ташчайнара, неловко
столкнувшегося с ней у входа, и снова заметалась у ручья, вынюхивая следы
Базарбаева пребывания накануне. Здесь все было отвратительно и враждебно -
особенно прислоненная к камню початая бутылка водки. Резкий и едкий дух
вывел волчицу из себя, и она рычала, кусала себя, грызла землю, а потом
заскулила протяжно, задрав морду, заплакала в голос, как будто ее смертельно
обидели, и из ее необыкновенных синих глаз покатились градом мутные слезы.

И некому было утешить ее в горе, некому было ответить плачем на ее
плач. Холодны были великие горы...

III

Утром другого дня, часов примерно около десяти, Базарбай Нойгутов
собрался седлать лошадь, чтобы наведаться в райцентр, но тут заметил
направляющегося к ним всадника. Интересно, что ему понадобилось на Таманском
зимовье? Всадник в желтой дубленой шубе нараспашку и лисьей шапке ехал
дорожной полурысью с западной стороны, по подножью малого склона. Хорошо,
отменно сидел он в седле. Базарбай сразу узнал конного и, вглядевшись
получше в золотистого дончака, убедился, что не обознался - это был сам
Бостон Уркунчиев верхом на Донкулюке. Неожиданное появление Бостона
неприятно удивило Базарбая, настолько неприятно, что он отложил в сторону
седло и решил дождаться своего соседа-недруга. А чтобы Бостон не подумал,
что он его встречает, принялся обтирать коня пучком соломы. Делал вид, будто
занят своим делом. У Базарбая было такое странное ощущение, словно Бостон
застиг его врасплох. Он окинул взглядом подворье, кошары, пастухов, занятых
поутру делами, - все ли в порядке. Конечно, на зимовье у Бостона порядка
побольше, Бостон на работе зверь зверем, но на то он и передовик (злые языки
поговаривали - в те славные годы быть бы ему сосланным как кулаку в Сибирь),
а Базарбай что - обычный, рядовой азиатский чабан. Таких, как он, не счесть
по горам да по степям, они и пасут те миллионные стада, копыта которых не
дают траве подняться над землей, стаптывая ее на корню. А потом ведь с
каждого свой спрос. Бостон - одно дело, он - другое. Пока Бостон
приближался, в голове заметались мысли. "И чего это наш кулак вдруг
припожаловал с утра пораньше? Никогда такого не бывало! - недоумевал
Базарбай. - К чему бы это? С какой стати?" Решил было пригласить Бостона в
дом, раз такое дело, но, представив себе свое жилище, запущенный бригадный
дом и прежде всего свою жену, несчастную, злобную Кок Турсун (разве ее можно
сравнить с Гулюмкан!), отказался от такой мысли.

Приближаясь к Таманскому зимовью, Бостон придержал на краю двора коня,
огляделся по сторонам и, заметив подле навеса самого хозяина, направился к
нему. Они сдержанно поздоровались - Бостон так и не слез с седла. Базарбай
продолжал заниматься своим делом. Впрочем, ни один не увидел в том для себя
обиды.

- Хорошо, что я тебя застал, - сказал Бостон, приглаживая ладонью усы.

- Как видишь, я на месте. А что такое, если не секрет?

- Какой тут секрет, дело есть.

- Ну, такой человек, как ты, по пустому делу не приедет, - надменно
проронил Базарбай. - Верно я говорю?

- Верно.

- Тогда слезай с коня, если по делу прибыл.

Бостон молча спешился, привязал Донкулюка к коновязи. Как всегда, и на
этот раз не забыл - ослабил подпругу чтобы конь отдохнул от ремней,
стесняющих грудь, чтобы двигался вольней. Затем осмотрелся вокруг, как бы
оценивая, что творится во дворе.

- Что стоишь? Что высматриваешь? - с плохо скрываемым раздражением
окликнул его Базарбай. - Садись вот на колоду, - предложил он, а сам
пристроился нa тракторной покрышке, валявшейся под ногами.

Они посмотрели друг на друга все с таким же глухим неодобрением. Все в
Бостоне не нравилось Базарбаю - и что шуба на нем добрая, обшитая по краям
черной мерлушкой, и что распахнута она на его широкой груди, и что сам он
здоровый и глаза у него ясные, и что лицо цвета темной меди, а ведь Бостон
его, Базарбая, лет нa пять старше, не нравилось и то, что вчера Бостон
наверняка лежал в постели с Гулюмкан, хотя какое, казалось бы, ему дело до
этого.

- Так выкладывай, слушаю тебя, - кивнул Базарбай.

- Понимаешь, я по какому делу, - начал Бостон, - видишь, вон и курджун
прихватил, подвязал к седлу. Ты этих волчат отдай мне, Базарбай. Надо их
вернуть на место.

- На какое место?

- Подложить в логово.

- Вон оно что! - ехидно скривился Базарбай. - А я-то думал, с чего бы
это наш передовик пожаловал с утра. Дела свои бросил и прискакал. Ты,
наверно, забываешь, Бостон, что я у тебя не в пастухах хожу. Я такой же
чабан, как и ты. И ты мне не указ.

- При чем тут указ - не указ! Ты что, не можешь спокойно выслушать?
Если ты думаешь, волки забудут о том, что вчера произошло, ты крепко
ошибаешься, Базарбай.

- А мне-то что! Пусть их не забудут, мне-то какое дело до этого, да и
какое тебе дело?

- А такое, что вчера мы глаз не сомкнули всю ночь, волки воем выли в
две глотки. Эти звери не успокоятся, пока им не вернут детенышей. Я знаю
волчью натуру.

Бостон явился к нему просителем. И от этого подмывало Базарбая
покуражиться, поиздеваться, показать себя. Чтобы сам Бостон пришел к нему
кланяться - такое и во сне не привидится. И Базарбай решил, раз уж
подвернулся такой случай, не упустить своего. И вдобавок мелькнула злорадная
мысль: хорошо, что не было им ночью покоя, хорошо, что не до ласк Гулюмкан
было Бостону. Всегда бы так! И он сказал, искоса метнув нa Бостона взгляд:

- Не морочь мне голову, Бостон! Тоже нашел дурака! Не для этого я брал
выводок, чтобы возвращать его чуть не с поклонами. Много ты о себе
понимаешь! И потом у тебя свои, а у меня свои интересы. И мне плевать,