Чтение 50–й страницы книги ~Кролик, беги~

за ним, вздрагивает тоже. Его жена не преувеличивала, Экклз и правда
болтает лишнее. Люси, сопровождаемая Джойс, подходит к нему и
останавливается. Соломенная шляпа доходит ему до плеча.

- Вы на машине?

- Нет. А вы?

- Тоже нет. Хотите нас проводить?

- С удовольствием.

Приглашение настолько дерзко, что скорее всего ровно ничего не значит;
тем не менее в его груди начинает вибрировать настроенная на ее волну
струна. Солнечный свет мерцает в листве; утратив молочную белизну своих
утренних лучей, он тяжелым сухим зноем давит на мостовую и тротуар. На
асфальте поблескивают осколки слюды; окна и капоты проносящихся мимо машин
пронизывают воздух яркими белыми бликами. Люси Экклз снимает шляпу и
встряхивает волосами. Толпа прихожан позади редеет. Густая тень лоснящейся
свежей листвы посаженных между тротуаром и мостовой кленов ритмично
сменяется освещенными солнцем участками, и тогда ее лицо и его рубашка
кажутся белыми-белыми; гул моторов, скрип трехколесного велосипеда, стук
чашки о блюдце в доме - все эти звуки катятся на него словно по блестящему
стальному бруску. Он дрожит в потоках света, который как бы исходит от
нее.

- Как ваша жена и ребенок?

- Замечательно. Просто замечательно.

- Прекрасно. А ваша новая работа вам нравится?

- Не очень.

- О, это, наверно, дурной признак?

- Не знаю. По-моему, никто не ожидает, чтоб человеку нравилась его
работа. Если она ему нравится, это уже не работа.

- А Джеку его работа нравится.

- Значит, это не работа.

- Он так и говорит. Говорит, что это не работа, в том смысле, как я ее
понимаю. Но я уверена, что вам его идеи знакомы не хуже, чем мне.

Он чувствует, что она его поддразнивает, но он и без того весь трепещет
от возбуждения.

- По-моему, у нас с ним много общего.

- Пожалуй, да. - От странной поспешности, с какой она это произносит, у
него начинает быстрее биться сердце. - Но я, естественно, больше замечаю
различия. - Ее голос сухо ввинчивается в конец фразы, нижняя губа
кривится.

Что это значит? У него такое ощущение, будто он наткнулся на стекло. Он
не знает - это разговор ни о чем или шифр, за которым таится более
глубокий смысл. Он не знает, сознательная она кокетка или бессознательная.
Он всякий раз надеется, что при новой встрече будет говорить с нею твердо,
скажет, что влюблен в нее или еще что-нибудь в том же роде, и выложит всю
правду, но в ее присутствии он немеет, стекло туманится от его дыхания, он
не находит, что сказать, и говорит глупости. Он знает только одно - за
всем этим, вопреки их мыслям и положению, он обладает правом господства
над ней, словно наследственным правом на какой-то далекий участок земли, и
что всеми своими фибрами, каждым своим волоском, жилкой и нервом она
готова ему покориться. Однако этой готовности противостоит разум.

- В чем, например? - спрашивает он.

- Ну, например, в том, что вы не боитесь женщин.

- А кто их боится?

- Джек.

- Вы так думаете?

- Уверена. Со старухами и подростками - с теми, кто видит его в
пасторском воротнике, - он еще ладит. Но к остальным он относится очень
подозрительно, он их не любит. Он даже считает, что им незачем ходить в
церковь. Они приносят туда запах детей и постели. Не то чтобы это было
личное свойство Джека, это свойство всей христианской религии - она очень
невротична.

Почему-то это ее пристрастие к психологии кажется Кролику таким глупым,
что он освобождается от сознания собственной глупости. Сходя с высокого
тротуара, он поддерживает ее под руку. В Маунт-Джадже, построенном на
склоне горы, очень много высоких поребриков, которые маленьким женщинам
трудно с изяществом преодолевать. Ее голая рука остается холодной под его
пальцами.

- Не вздумайте рассказывать об этом прихожанам.

- Вот видите! Вы говорите в точности как Джек.

- Это хорошо или плохо? - Вот так. Теперь он взял ее на пушку. Ей уже
не вывернуться, она должна ответить: либо хорошо, либо плохо, и это будет
развилка дороги.

Но она молчит. Он чувствует, каких усилий ей это стоит - она привыкла
давать ответы. Они поднимаются на противоположный тротуар, и он неловко
выпускает ее руку. Но, несмотря на неловкость, он все равно чувствует, что
она по нем, что они подходят друг другу.

- Мама.

- Что?

- Что значит ротична?

- Ротична? А, невротична. Это когда у кого-нибудь не совсем в порядке с
головой.

- Если голова болит?

- Да, что-то в этом роде. И так же серьезно. Но не беспокойся, детка.
Это бывает почти со всеми. Кроме нашего друга мистера Энгстрома.

Девочка поднимает глаза и с застенчивой, но дерзкой улыбкой глядит на
Кролика из-за материнского бедра.

- Он непослушный, - говорит она.

- Не очень, - отзывается мать.

В конце кирпичной стены пастората стоит брошенный голубой трехколесный
велосипед. Джойс подбегает к нему, садится и уезжает в своем воскресном
пальтишке цвета морской волны и с розовой лентой в волосах; металл
скрипит, вплетая в воздух крученые нити каких-то утробных звуков. С минуту
они оба смотрят на ребенка. Потом Люси спрашивает:

- Вы не хотите зайти?

В ожидании ответа она созерцает его плечо, а ему сверху кажется, что
глаза ее спрятаны под белыми веками. Губы у нее раскрыты, язык, судя по
движению челюсти, касается неба. Полуденное солнце резко очерчивает лицо и
потрескавшуюся губную помаду. Он видит, как влажная подкладка нижней губы
прикасается к зубам. Запоздалый ветерок проповеди с ее привкусом
болезненной нравоучительности, словно пыльный ветер пустыни, овевает все
его тело, и перед глазами ни с того ни с сего возникают просвеченные
зеленоватыми прожилками нежные груди Дженис. Эта дрянная козявка хочет
оторвать его от них.

- Нет, спасибо. Не могу.

- Да бросьте вы. Вы были в церкви, и вам полагается награда. Выпейте
кофе.

- Знаете что, - говорит он мягко, но со значением. - Вы симпатяга, но у
меня теперь жена. - Он поднимает руки, словно пытаясь что-то объяснить, и
Люси поспешно делает шаг назад.

- Прошу прощения.

Он видит только пятнистую часть ее зеленых радужек, похожих на клочки
папиросной бумаги вокруг черных зрачков, а потом ее круглый тугой зад,
вихляя, удаляется по дорожке.

- Но все равно большое спасибо, - пустым, упавшим голосом кричит он ей
вслед. Он страшится ненависти.

Она с таким грохотом хлопает дверью, что молоточек-рыбка сам собою
стучит на пустом крыльце.

Не замечая солнца, он идет домой. Отчего она разозлилась - оттого, что
он отверг ее предложение, или оттого, что показал ей: он понял, что она
ему предлагает? А может, ей вдруг стало ясно, какова она на самом деле?
Когда его мать попадает в неловкое положение, она точно так же спускает
пары. Как бы то ни было, шагая под деревьями в воскресном костюме, он
чувствует себя элегантным, высоким и сильным. Пренебрег он женою Экклза
или просто неправильно ее понял, она все равно его расшевелила, и он
входит в свою квартиру, исполненный холодного расчета и похоти.

Его желание спать с Дженис подобно маленькому ангелочку, которому
приделали свинцовые грузила. Новорожденная безостановочно пищит. Весь день
она лежит в своей колыбельке, издавая невыносимо напряженный звук хннннннх
- ах-ах-пппх, словно скребется слабой рукою в какую-то дверцу у себя
внутри. Чего она хочет? Почему не спит? Он пришел из церкви с драгоценным
даром для Дженис, и все время что-то мешает ему преподнести ей этот дар.
Шум наполняет квартиру страхом. У него болит живот; когда он берет девочку
на руки, чтобы она отрыгнула, у него самого начинается отрыжка - давление
в желудке образует туго надутый пузырь; такой же пузырь в желудке ребенка
упорно не желает лопнуть. Крошечное мягкое мраморное тельце, невесомое,
как бумага, туго натягивается у него на груди, потом снова вяло повисает;
горячая головка вертится, словно хочет сорваться с плеч.

- Бекки, Бекки, Бекки, - говорит он. - Спи, спи, спи.

Нельсон от шума начинает капризничать и хныкать. Словно находясь ближе
всех к темным воротам, из которых только что вышел младенец, он острее
всех воспринимает угрозу, о которой ребенок силится их предупредить.
Какая-то смутная тень, неразличимая для их более совершенных органов
чувств, наступает на Ребекку, как только она остается одна. Кролик кладет
ее в корзину и на цыпочках уходит в гостиную; они сидят затаив дыхание.
Потом мембрана тишины со страшным скрипом разбивается, и прерывистый стон:
_нннх-аннннннх_! - раздается снова.

- О Господи, - говорит Кролик. - Вот дрянь. Вот дрянь.

Часов в пять Дженис начинает плакать. Слезы брызжут из глаз и текут по
темному изможденному лицу.