ребенка, - заявила бабушка.
могу ли я называть его Тротвуд?
- Тротвуд, сын Дэвида.
озадаченный.
несмываемыми чернилами метку "Тротвуд Копперфилд" на купленном в тот же день
белье, прежде чем я его надел; и договорились, что всю остальною одежду,
заказанную для меня (вопрос о полной экипировке был решен в тот же день),
надлежит пометить точно так же.
После того как все мои тревоги рассеялись, я чувствовал себя в течение
многих дней словно во сне. Я не думал о том, что теперь моими опекунами
стала такая странная пара, как бабушка и мистер Дик. Я не думал о себе
самом. Только два факта были для меня ясны: жизнь в Бландерстоне ушла в
прошлое, - казалось, она где-то, в тумане, бесконечно далеко, - и навсегда
опустился занавес над моей жизнью на складе "Мэрдстон и Гринби". С той поры
никто не поднимал этого занавеса. На миг трепетной рукой приподнял его я сам
в моем повествовании и с радостью опустил. Воспоминание об этой жизни
связано с такой болью, с такими душевными страданиями, с таким мучительным
чувством безнадежности, что у меня никогда не хватало смелости хотя бы
выяснить, сколько времени я обречен был ее вести. Тянулась ли она год, а
может быть, больше или меньше - кто знает! Я знаю только, что она была и ее
нет, знаю только, что я о ней написал, чтобы никогда к ней больше не
возвращаться.
ГЛАВА XV
закончив свою дневную работу, он отправлялся вместе со мной запускать
огромный змей. Ежедневно он подолгу сидел за своим Мемориалом, который,
несмотря на отчаянные его усилия, нисколько не подвигался вперед, так как
король Карл Первый рано или поздно забредал в него, почему и приходилось
выбрасывать этот Мемориал и начинать новый. Терпение и надежда, с которыми
мистер Дик переносил эти постоянные разочарования, смутные его догадки, что
с королем Карлом Первым что-то неладно, слабые его попытки выгнать короля
вон и настойчивость, с какою тот возвращался и превращал Мемориал бог знает
во что, - все это производило на меня большое впечатление. О том, что
получится из Мемориала, если он будет закончен, куда Мемориал послать и что
с ним делать, сам мистер Дик, мне кажется, знал не больше, чем я. Впрочем,
отнюдь не было необходимости ломать себе голову над таким вопросом, ибо если
и было что-нибудь верное под солнцем, так это то, что Мемориал никогда не
будет закончен.
рвался в небо. Когда у себя в комнате он говорил мне, будто верит в
распространение по белу свету своих объяснений, наклеенных на змея, - а это
были изъятые им из прежних, неудавшихся Мемориалов листы, - может быть,
такая фантазия и приходила ему в голову, но только не тогда, когда он следил
за Змеем, реявшим в небе, и чувствовал, как тот рвется ввысь из его рук.
Никогда он не казался мне таким умиротворенным. По вечерам, сидя около него
на зеленом откосе и наблюдая, как он следует взглядом за змеем, парящим в
высоте, я воображал, что змей освободил его рассудок от тревог и унес их
(так казалось мне, ребенку) в небеса. Когда он наматывал бечевку и змей
спускался все ниже и ниже, покидая лучезарную высь, пока, наконец, не
касался земли, где оставался лежать, мне казалось, будто мистер Дик
постепенно пробуждается от сна. Помню, как, поднимая змей, он растерянно на
него глядел, словно они оба спустились с высот, и вот тогда я чувствовал к
нему глубокую жалость.
не уменьшалось расположение ко мне его верного друга - моей бабушки. Она
была очень ласкова со мной и через несколько недель сократила дарованное мне
имя Тротвуд в Трот, вселив в меня надежду, что если я буду продолжать так,
как начал, то займу в ее сердце такое же место, какое занимала моя сестра
Бетси Тротвуд.
вечером бабушка, когда между нею мистером Диком появился, как обычно, ящик
для игры в трик-трак.
вступлению.
нее.
внезапному предложению и ответил:
десяти часам утра серого пони с фаэтоном, а сегодня вечером уложи пожитки
мистера Тротвуда.
эгоизме, наблюдая, как, в предвидении нашей разлуки, мистер Дик впал в
уныние и начал играть так плохо, что бабушка, стукнув его несколько раз, в
виде предупреждения, своей коробочкой для игральных костей по суставам
пальцев, в конце концов захлопнула ящик и решила больше с ним не играть. Но,
услышав от бабушки, что я буду иногда приезжать по субботам, а он может
время от времени посещать меня по средам, мистер Дик ожил и дал
торжественный обет соорудить по этому случаю другой змей, значительно
превосходящий по размерам нынешний. Наутро мистер Дик снова приуныл и
немного приободрился только тогда, когда вручил мне все свои наличные деньги
- и золото и серебро: но тут бабушка вмешалась и ограничила подарок суммой в
пять шиллингов, которая по его настойчивой просьбе была затем увеличена до
десяти. Мы трогательно простились с мистером Диком у садовой калитки, и он
не входил в дом, пока мы с бабушкой не скрылись из виду.
правила серым пони, проезжая по улицам Дувра; восседая торжественно и важно,
как заправский кучер, она зорко следила за пони и не позволяла ему
своевольничать. Когда мы выехали на проселочную дорогу, она дала ему больше
свободы и, поглядев сверху вниз на меня (я сидел на подушке рядом с нею),
спросила, рад ли я.
кнутом, так как руки у нее были заняты.
не добавила, и мы говорили о другом, пока не прибыли в Кентербери; это был
базарный день, и бабушке представился прекрасный случай показать свое умение
править серым пони, заставляя его пробираться между повозок, корзин, овощей
и разносчиков с товаром. Иной раз приходилось проезжать на волосок от них и
выслушивать от окружающих речи, не весьма доброжелательные, но бабушка
продолжала править, не обращая ни на что ни малейшего внимания, и, мне
кажется, могла бы с таким же спокойствием ехать своим путем по вражеской
земле.
вперед; узкие, маленькие окна с частым переплетом выступали особенно далеко,
так же как и стропила с резными деревянными головами на концах, и мне
представилось, будто весь дом вытянулся, чтобы рассмотреть, кто проходит
внизу по узкому тротуару. Дом казался необыкновенно опрятным. Старинный
медный дверной молоток у низкой сводчатой двери, украшенной резными
гирляндами цветов и фруктов, поблескивал, как звезда; две каменных ступеньки
были так белы, будто на них лежало покрывало из лучшего полотна, а все
уголки на фасаде, резьба и скульптурные украшения, маленькие, причудливой
формы дверные стекла и еще более причудливой формы оконца хотя и были столь
же древними, как кентерберийские холмы, но казались чистыми, как снег,
покрывающий зимой эти холмы.
башенке, являвшейся частью дома) появилась и тотчас же исчезла физиономия,
напоминавшая лицо мертвеца. Вслед за этим открылась сводчатая дверь, и лицо
высунулось наружу. Оно и теперь, как и в окне, походило на лицо мертвеца,
хотя кожа была чуть-чуть красноватая, какой она бывает иногда у рыжих. Это
был рыжий подросток лет пятнадцати, как могу я теперь установить, но казался
он гораздо старше своих лет; его коротко подстриженные волосы напоминали
жнивье; бровей у него почти не было, ресниц не было вовсе, а карие глаза с
красноватым оттенком, казалось, были совсем лишены век, и, помню, я задал
себе вопрос, как это он может спать. Он был костляв, со вздернутыми плечами,
одет в благопристойный черный костюм, застегнутый на вес пуговицы до самого
горла, подвязанного узеньким белым шейным платком, и я обратил внимание на
его длинную, худую, как у скелета, руку, когда он, стоя у головы нашего
пони, потирал себе рукой подбородок и смотрел на нас, сидевших в фаэтоне.
ответил Урия Хип, показывая длинной рукой на окна одной из комнат.
Лукин Евгений
Орловский Гай Юлий
Свержин Владимир
Грабб Джеф
Орлов Алекс
Посняков Андрей