его обвиняю? - Она стыдилась ответить: - Чтобы завладеть мною!" И закрывала
лицо руками, как будто даже тень столь тщеславной мысли делал и ее
преступницей.
солнечных часов. Исчезновение Эдвина он упорно называл убийством, в согласии
со всем своим поведением во время следствия, после находки часов и булавки.
Если он боялся раскрытия преступления, разве ему не было бы выгоднее
поддерживать версию о добровольном исчезновении? Он даже заявил, что будь
связь между ним и племянником чуть слабее, он и его стер бы с лица земли,
"даже его". Разве стал бы он так говорить, если бы это сделал? Он сказал,
что слагает к ее ногам шестимесячные труды во имя справедливой мести. Разве
мог бы он вложить такую страстность в это отречение, если бы труды его были
притворными? Разве поставил бы он рядом с ними лютое одиночество своего
сердца и своей души, свою зря растраченную жизнь, свой покой и свое
отчаянье? Когда он говорил о своей готовности всем пожертвовать ради нее,
разве не сказал он, что первой его жертвой будет верность памяти его
дорогого погибшего мальчика? Это вот реальные факты, а что она могла им
противопоставить? Смутную догадку, не смеющую воплотиться в слова? А
все-таки, все-таки - он такой страшный человек! Короче говоря, когда бедная
девочка пыталась во всем этом разобраться (а что она знала о душевной жизни
преступника, о которой даже ученые, специально изучавшие этот вопрос, часто
судят ошибочно, так как сравнивают ее с душевной жизнью обыкновенных людей,
вместо того чтобы видеть в ней нечто совсем особое, своего рода мерзостное
чудо), когда она старалась распутать этот клубок противоречий, все нити
приводили ее к одному-единственному выводу - что Джаспер страшный человек и
от него надо бежать.
твердила, что верит в невиновность брата Елены и сочувствует ему в его
несчастьях. Но она ни разу не виделась с ним, а Елена ни словом не
обмолвилась о тех признаниях, которые он делал мистеру Криспарклу
относительно своих чувств к Розе, хоть это и было всем известно как
пикантная подробность следствия. Для Розы он был только несчастный брат
Елены, и ничего больше. И когда она уверяла своего ненавистного поклонника в
отсутствии каких-либо других отношений между нею и Невилом, она говорила
сущую правду; впрочем, теперь она уже считала, что лучше было бы промолчать.
Как ни боялась она Джаспера, гордость ее возмущалась при мысли, что он узнал
об этом из ее собственных уст.
что-то придумать. Она решила в конце концов поехать к своему опекуну, и
поехать сейчас же, не медля ни минуты. То чувство, о котором она говорила
Елене в первый вечер их дружеских излияний, чувство, что ей нигде нет от
него защиты, что даже толстые монастырские стены не преграда для его
призрачных преследований, вновь охватило ее с такой силой, что никакими
рассуждениями она не могла побороть свой страх. Она слишком долго жила под
обессиливающим гнетом отвращения и ужаса, и теперь ей мерещилось, что
Джаспер приобрел над нею какую-то темную колдовскую власть, что он даже
издали, одним помышлением, может приковать ее к месту. Даже сейчас, когда
она уже встала и начала одеваться, но, случайно выглянув в окно, увидела
солнечные часы, на которые он опирался, делая ей свои признания, она вся
похолодела, как будто и на этот неодушевленный предмет перешла частичка его
недоброй силы.
Твинклтон, что ей срочно понадобилось повидать опекуна и она уехала к нему,
и просила эту почтенную даму не беспокоиться, ничего особенного не
случилось, все благополучно. Затем, все так же спеша, сунула несколько
совершенно бесполезных вещиц в крохотный дорожный чемоданчик, положила
записку на видном месте и неслышно выскользнула из дому, тихонько притворив
за собой дверь.
все пути и повороты, она быстро добежала до того угла, откуда отправлялся
дилижанс. Он как раз только что тронулся с места.
покровительством Джо ехала к железнодорожной станции. Он проводил ее до
поезда, усадил в вагон и внес следом за ней крохотный чемоданчик с таким
видом, словно это был по меньшей мере пятипудовый сундук, которого она ни в
коем случае не должна была поднимать.
сказать, что проводили меня и я благополучно уехала?
Джо, конечно, не произнес вслух, а только подумал.
совершившимся фактом, она могла на досуге вернуться к тем размышлениям,
которые не успела довести до конца в спешке отъезда. Возмущенная мысль, что
Это объяснение в любви замарало ее и что очистить себя она может только
обратившись за помощью к добрым и честным людям, на время утишила ее страх и
помогла ей утвердиться в своем поспешном решении. Но по мере того как небо
за окном становилось все темнее и темнее, а огромный город надвигался все
ближе и ближе, ее снова начали осаждать обычные в таких случаях сомнения.
Может быть, это все-таки был необдуманный поступок? Как посмотрит на это
мистер Грюджиус? Застанет ли она его дома? Что делать, если он в отсутствии?
Куда ей деваться, одной, среди чужих людей, в чужом городе? Не лучше ли было
бы все-таки подождать и с кем-нибудь посоветоваться? Пожалуй, если бы можно
было вернуться, она бы с радостью это сделала! Множество таких соображений
роилось в ее уме, и чем больше их возникало, тем сильнее она тревожилась.
Наконец поезд загрохотал над лондонскими крышами и внизу замелькали серые
улицы и цепочки зажженных фонарей, еще ненужных в этот жаркий и светлый
летний вечер.
о месте своего назначения, но и этого оказалось достаточно. С дребезгом
покатил кэб по каменной пустыне серых и пыльных улиц, где у ворот и на углах
переулков толпились люди, вышедшие подышать воздухом, а множество других
людей куда-то шли, наполняя улицу скучным, скрипучим шумом от шарканья ног
по накалившимся за день тротуарам, и где все - и дома и люди - было таким
серым, пыльным и убогим!
веселья, удары в большой барабан бессильны были прогнать скуку. Как и звон
колоколов из соседних церквей, они, казалось, ни в ком не вызывали отклика,
только гулко ударялись о кирпичные стены да вздымали лежавшую на всем пыль.
Что же касается духовых инструментов, они пели такими надтреснутыми
голосами, как будто сердце у них разрывалось от тоски но деревне.
которыми, очевидно, жил кто-то, кто очень рано ложился спать и очень боялся
воров. Роза, отпустив кэб, робко постучала, и сторож впустил ее вместе с ее
крохотным чемоданчиком.
глубь двора.
стояла уже на пороге, под сенью П.Б.Т., дивясь про себя, куда этот П.Б.Т.
девал свой выход на улицу.
лестнице и постучала. Ей пришлось постучать еще и еще - никто не открывал;
ручка двери подалась под ее прикосновением, она вошла и увидела своего
опекуна: он сидел у открытого окна; в дальнем углу на столе, затененная
абажуром, тускло горела лампа.
увидел ее и вскрикнул глухо:
добавил он, стараясь ее успокоить, - что привело вас сюда? Кто вас привез?
написали? Я бы за вами приехал.
пролепетала Роза, одновременно заливаясь слезами и топая своей маленькой
ножкой. - Я содрогаюсь от отвращения, когда его вижу! И я пришла к вам
просить, чтобы вы защитили меня и всех нас от него. Вы это сделаете, да?
Сделаю, будь он проклят!
мистер Грюджиус заметался но комнате как одержимый, и трудно сказать, что в
этот миг в нем преобладало - энтузиазм преданности или боевой пафос
обличения.
мне уже полегчало. Только сейчас ничего больше об этом не говорите, а то,
пожалуй, на меня опять накатит. Сейчас надо позаботиться о вас - покормить
вас и развеселить. Когда вы в последний раз кушали? Что это было - завтрак,