- Он налил стопку всклянь и бережно, двумя бурыми заскорузлыми пальцами,
поднял и поднес ее Корнилову. - Попробуй-ка, Владимир Михайлович, - сказал
он почтительно, - она у меня особая, на лимонной корочке. Дух чуешь? Пей
на здоровьице. Целебная!
усмешечкой, а все-таки что-то непонятное все вздрагивало и вздрагивало в
его голосе, и Корнилов сказал, что пить ему не хочется: только что поел.
хозяин. - Нет, так у нас не полагается. Пожалуйста, уж не обижай. -
Корнилов посмотрел на него и выпил. - Ну вот и на здоровьице, - похвалил
Потапов. - А теперь закуси. Эх и селедочка! В роте тает! С лучком! Как в
"Метрополе"! Есть такой ресторан у вас в Москве? Есть, я знаю! Нас в
осьмнадцатом как пригнали с фронта, в нем пшенкой и селедкой кормили. Как
жрали-то! Видишь, когда еще о метро заговорили.
знаю только, где она столько пропадала. Перво дело - ну-ка выпей еще с
селедочкой! Вот так, молодец! Перво дело - поднести хотел, а второе -
требуешься ты мне, друг милый, на пару слов. Ты что? Один, без начальства?
Они в Алма-Атах?
размыл бугор, он и вылез из глины. Расскажи-ка, - кивнул он леснику.
цела: пальмы!
пединституте на историка учится. Он вот, я вам скажу, какой!.. - Он
повернулся было к Корнилову, но тут Потапов махнул на него рукой.
возвратится его хозяин, тогда и будет разговор. - Он вынул из кармана
старинные часы с вензелем, открыл, посмотрел и сказал: - Ну, товарищи
дорогие, давайте еще по одной... и... а ты посиди-ка, - тихо приказал он
Корнилову.
своем, закурили, крепко руганули кого-то, и вдруг ржанула лошадь, хлопнули
ворота - это ускакал лесник. Потапов еще постоял немного на дворе, потом
вернулся в комнату, прямо прошел к столу, сел и взглянул на Корнилова.
ждал.
ли бежать хотел, то ли что. Там его и забрали. Квартиру уж без него
опечатывали. Целый баул бумаг увезли. Вот. - Сказал и замолк.
Предупреждает?" - все это одновременно пронеслось в голове Корнилова.
вместе на Или забрали. Ее-то в городе ссадили, а его в тюрьму провезли.
Вот такие дела.
лицо Потапова, Корнилов понял: нет, не провоцирует и не угрожает, а просто
растерян, боится и не знает, что делать.
даже усмехнулся.
замолился. И все мы так начинаем молиться, когда нам узел к ж...
подступит. До этого нам, конечно, ни Бог, ни царь и ни герой - никто не
нужен. Все своею собственной рукой! А Бог, оказывается, маленько нас
поумнее. Да, побашковитее нас! Как саданет нам камешком по лбу, так мы и
лапти кверху! - Он помолчал и вздохнул. - Так вот, загремел наш хранитель,
загремел, только мы его и видели! Теперь жди, тебя скоро вызовут.
что, как, за что агитировал. - Он посмотрел на Корнилова и вдруг
подозрительно спросил: - Да ты что? Верно, ничего не знаешь? Тебя никуда
не вызывали, а? Стой! Вот ты одное в город ездил, сказал, что в музее
сидел, а Зыбин приезжал и говорит: "Не знаю, чтоб он в музее сидел,
наверно, по бабам, черт, блукал, не видел я его там!"
Георгию Николаевичу? - удивился и возмутился Корнилов.
строго оборвал его Потапов. - Как это ты рассказал бы? По какому такому
полному праву ты рассказал бы? А подписка? А храни государственную тайну?
А десять лет за разглашение? Это ты брось - рассказал бы! - Он еще посидел
и решил: - Ну, раз не вызывали, значит, жди, вызовут.
Слушай, Иван Семенович, налей-ка мне еще.
Пугаться тут нечего. Это не какая-нибудь там фашистская гестапо, а наши
советские органы! Ленинская чека! Говори правду, и ничего тебе не будет,
понимаешь: правду! Правду, и все! - И он настойчиво и еще несколько раз
повторил это слово.
кроме правды, не отходя ни на шаг от правды. Ничего, кроме правды, они от
меня и не вышибут сейчас, Иван Семенович. Как бы они там ни орали, и ни
стучали, и ни сучили кулаками.
требуется, того не буровь! Как же это так - орать и стучать? Никто там на
тебя орать не может. Это же наши советские органы. Ну, конечно, если
скривишь правду...
Покривил раз!
Теперь все.
боялся. Просто нечем его уже было запугать.
вспомнить даже! Да все, что он мне подсунул, то я и подмахнул. Говорит:
"Вот что" на тебя товарищи показывают: слушай, зачитаю". И зачел,
прохвост! Все нераскрытые паскудства, что накопились за лето в нашем
районе, он все их на меня списал. Где какой пьяный ни начудил, все это я
сделал. И все не просто, а с целью агитации. И флаг я сдернул, и рога
какому-то там пририсовал, и витрину ударников разбил, все я, я, я! А он
сочувствует: "Ну, теперь видишь, что на тебя твои лучшие дружки показали.
Ведь они с головой зарыли тебя, гады. Так слушай моего доброго совета,
дурья твоя голова: разоружайся! Вставай на колени, пока не поздно, и
кайся. Пиши: Виноват во всем, но все осознал и клянусь, что больше этого
не повторится. Тогда еще свободу увидишь. Советская власть не таких
прощала. А нет - так нет, от девяти грамм свинца республика не обеднеет.
Если враг не сдается, то его уничтожают, знаешь, чьи это слова?" Вот
больше от этих слов я и подписал все.
не было.
поверить. Ведь он же следователь, а я арестант, преступник. Так как же
следователь может врать арестанту? Это арестант врет следователю, а тот
его ловит, уличает, к стенке прижимает. Вот как я думал. А если все станет
кверх ногами, тогда что будет? Тогда и от государства-то ничего не
останется! И как следователь может так бандитствовать у всех на глазах
днем, при прокуроре, при машинистках, при товарищах? Они же заходят,
уходят, все видят, все слышат. Нет, нет, никак это мне в голову прийти не
могло. Я так и думал действительно: меня оклеветали, и я пропал. Вот
единственный добрый человек - следователь. Надо его слушать. А что он на
меня кричит, это же понятно: и он мне тоже не верит, слишком уж все против
меня. - Он вздохнул. - Беда моя в том, Иван Семенович, что у меня отец был
юристом и после него осталось два шкафа книг о праве, а я их, дурак, все
перечитал. Но ничего! На этого прохвоста я не в обиде! Научил он меня на
всю жизнь. Спасибо ему.
не сдается..." Это Максим Горький сказал?
первым делом высказал. И в школе Дашутку тоже на комсомольском собрании
этими словами уличали. Да, да. Горький! Ну, значит, знал, что говорит, а?
услышал Корнилов его голос. - Ты что тут? А вот я тебе дам курятник! Я дам
тебе несушек, посмотрю! А ну, спать!
неторопливо, солидно сел к столу. Вынул трубку, выбил о ладонь, набил и
закурил.