прилавком; руки у обоих были как лед. Тем временем из столовой вышла г-жа
Бодю и села за кассу. Тут же появился и сам Бодю. Сначала старик не
вмешивался в продажу; улыбнувшись Денизе, он молча поглядывал на г-жу
Бурделе.
что-нибудь получше.
рассматривала материю.
вмешался:
продавать по шести пятьдесят, не может быть, чтобы его отдавали по пяти
франков. Речь идет, конечно, о какой-то другой фланели.
своей опытности. - Материя та же самая. Пожалуй, даже плотнее.
старался улыбаться, но ненависть к "Счастью" душила его.
г-жа Бурделе, - иначе я отправлюсь напротив, как и другие.
бросив только:
растерялся и был в ужасе от того, что сказал. Слова вырвались как-то сами
собой, помимо его воли, словно взрыв накопившейся злобы. И теперь все
Бодю, застыв на месте и опустив руки, следили взглядом за г-жой Бурделе,
переходившей улицу. Им казалось, что с нею уходит все их благополучие.
Когда она, не торопясь, вошла в высокий подъезд "Счастья" и Бодю увидели,
как ее силуэт потонул в толпе, в них словно что-то оборвалось.
уже известно, и прибавил:
них деньги, стало быть, они сильнее.
сказала ей на ухо:
смотрит туда, наверх... Я отлично знаю, что они украли его у меня, как
крадут у нас все остальное.
догадывалась, что дочери нанесен новый удар, и с глубоким огорчением
взглянула на Коломбана, а потом на "Счастье". Да, это верно. "Дамское
счастье" крадет у них все: у отца - состояние, у матери - умирающую дочь,
у дочери - мужа, которого она ждет уже целых десять лет. И, глядя на эту
обреченную семью, Дениза, сердце которой переполнилось состраданием, на
минуту испугалась: она подумала, что поступает дурно. Ведь и ей, пожалуй,
придется приложить руку к работе той машины, которая губит этих бедняг! Но
какая-то неведомая сила увлекала ее, - она чувствовала, что не делает
ничего дурного.
себе мужества. - Потеряли одну, придут две другие! Знаешь, Дениза, у меня
теперь есть семьдесят тысяч франков, и твой Муре проведет из-за них не
одну бессонную ночь... Ну, а вы что же? Что это у всех за похоронные лица?
все по-прежнему стояли, устремив глаза на чудовище, словно собственное
несчастье притягивало, побеждало и опьяняло их. Работы заканчивались,
снимали леса - в просвете виднелась часть колоссального здания,
блиставшего белыми стенами с широкими сверкающими окнами. Как раз в это
время вдоль тротуара, где возобновилось наконец движение пешеходов, у
отдела доставки, вытянулись в ряд восемь фургонов, и служащие грузили в
них пакеты. Под солнцем, лучи которого из конца в конец пронизывали улицу,
зеленые бока фургонов с желтыми и красными разводами отсвечивали как
зеркала и бросали ослепительные отражения в самую глубь "Старого Эльбефа".
Представительные кучера, одетые в черное, натягивали вожжи; лошади, в
великолепной упряжи, встряхивали серебряными удилами. Как только фургон
был нагружен, улица оглашалась звонким стуком колес, отдававшимся во всех
соседних лавочках.
день, и оно разрывало им сердце. Отец изнемогал, спрашивая себя, куда
уходит этот бесконечный поток товаров, а мать, болезненно переживавшая
мучения дочери, смотрела на улицу невидящим взором, и глаза ее наполнялись
жгучими слезами.
9
"Дамского счастья", сопровождавшееся большой выставкой летних новинок,
которая должна была продлиться три дня. Дул резкий, холодный ветер,
прохожие, застигнутые врасплох нежданным возвратом зимы, быстро пробегали,
застегнув пальто на все пуговицы. А в соседних лавках нарастало волнение:
в окнах виднелись бледные лица хозяев, которые пересчитывали первые
экипажи, остановившиеся у нового парадного подъезда на улице
Нев-Сент-Огюстен. Этот подъезд, высокий и глубокий как церковный портал,
был увенчан скульптурной группой, изображавшей Промышленность и Торговлю,
которые подавали друг другу руки в окружении соответствующих эмблем. Над
подъездом был устроен широкий навес, и его свежая позолота, словно
солнечный луч, ярко освещала тротуары. Справа и слева, сверкая стеклами и
белизной еще свежей окраски, тянулись фасады зданий, занимавших весь
квартал между улицами Монсиньи и Мишодьер; только со стороны улицы
Десятого декабря зданий еще не было - там "Ипотечный кредит" намеревался
строить гостиницу. На всем протяжении этого вытянувшегося, словно казарма,
здания, сквозь зеркальные окна всех трех этажей, дававших полный доступ
дневному свету, хозяева соседних лавчонок - стоило им только поднять
голову - видели целые горы нагроможденных товаров. Этот огромный куб, этот
колоссальный базар заслонял от них небо и, казалось, тоже имел какое-то
отношение к холоду, бросавшему их в дрожь за ледяными прилавками.
распоряжения. По центру, прямо от парадного подъезда, через весь магазин
шла галерея, окаймленная справа и слева двумя более узкими: галереей
Монсиньи и галереей Мишодьер. Дворы, превращенные в залы, были щедро
застеклены. С нижнего этажа поднимались железные лестницы, а в верхнем, с
одной стороны на другую, были перекинуты железные мостики. Архитектор,
молодой человек, влюбленный во всякую новизну и, к счастью, не лишенный
здравого смысла, использовал камень только в подвалах и для столбов, весь
же остов сконструировал из железа, подперев колоннами сеть балок и
перекрытий. Своды пола и внутренние перегородки были сложены из кирпича.
Всюду было очень просторно; воздух и свет имели сюда свободный доступ,
публика беспрепятственно двигалась под смелыми взлетами далеко раскинутых
ферм. Это был храм современной торговли, легкий и основательный, созданный
для целых толп покупательниц. Внизу, у центральной галереи, сейчас же за
дешевыми товарами, шли отделы галстуков, перчаток и шелка; галерея
Монсиньи была занята ситцами и полотнами, галерея Мишодьер - галантереей,
трикотажем, сукнами и шерстяным товаром. Во втором этаже размещались
готовое платье, белье, шали, кружево и ряд новых отделов, а на третий этаж
были переведены постельные принадлежности, ковры, декоративные ткани и
прочие громоздкие товары. Теперь число отделов достигало тридцати девяти,
а служащих насчитывалось тысяча восемьсот человек, в том числе двести
женщин. Здесь под высокими гулкими металлическими сводами расположилось
целое маленькое государство.
чтобы она царила здесь, как у себя дома, он построил для нее этот храм,
намереваясь подчинить ее своей власти. Вся тактика его сводилась к тому,
чтобы обольстить женщину знаками внимания и, используя сжигающую ее
лихорадку, сделать ее желания предметом купли-продажи. День и ночь ломал
он себе голову в поисках новых изобретений; чтобы избавить изнеженных дам
от утомительного хождения по лестницам, он устроил два лифта, обитых
бархатом. Затем он открыл буфет, где бесплатно подавались сиропы и
печенье, открыл читальный зал - обставленную с чрезмерно пышной роскошью
величественную галерею, где даже отважился устроить выставку картин. Но
главной его задачей теперь было завоевать женщину, которая, став матерью,
утратила склонность к кокетству; он стремился завоевать ее при помощи
ребенка и тут уж не упускал из виду ничего: он играл на всех чувствах,
создавал отделы для мальчиков и девочек, останавливал на ходу матерей,
даря детям картинки и воздушные шары. Поистине гениальной была эта выдумка
раздавать всем покупательницам - в виде премии - воздушные шары, красные
шары из тонкой резины с оттиснутым крупными буквами названием магазина;
странствуя в воздухе на конце тонкой веревочки, они плыли по улицам в
качестве живых реклам.
что тратил триста тысяч франков в год на прейскуранты, объявления и афиши.
Прозоров Александр
Посняков Андрей
Шидловский Дмитрий
Каргалов Вадим
Херберт Фрэнк
Махров Алексей