Чтение 50–й страницы книги ~Регуляторы~

до сих пор она вызывает восторг у подростков Да и у больших дядей тоже!
Старшему Гейрину ничуть не меньше Джека хотелось познакомиться с Мо поближе.
Я полагал, что и Сет жаждет того же. В этом, правда, я ошибся.

Я показал им лесенку, по которой машинист мог подняться в кабину Мо,
расположенную на высоте сто футов. Джек спросил, можно ли подняться по этой
лесенке, но я ответил, что это слишком опасно, хотя они могут забраться на
гусеницы. Гусеницы Мо тоже поражали своими габаритами.

Каждая шириной с городскую улицу и состоит из стальных пластин длиной в
добрый ярд.

Мистер Гейрин опустил Сета на землю и вместе с Джеком забрался на
гусеницу. Я последовал за ними, дабы убедиться, что никто не упадет и ничего
не сломает.

Если б такое произошло, мне бы пришлось отвечать по закону.

Джун Гейрин отошла назад, чтобы сфотографировать нас на гусенице. Мы,
конечно, смеялись и улыбались в объектив, пока девочка не крикнула:
"Возвращайся, Сет"

Немедленно!

Нельзя туда ходить!"

Я не мог его видеть, потому что находился на гусенице и мальчика скрывал
корпус бурильной установки, но его мать я увидел.

Как и испуг на ее лице, когда она заметила, куда направляется ее сын.

- Сет!

- завопила она.

- Немедленно вернись!

Два или три раза она повторила тот же призыв, потом бросила фотоаппарат
на землю и кинулась вперед. Тут я все понял: нечасто дорогой "Никон" бросают
как использованную одноразовую зажигалку.

С гусеницы я слетел в мгновение ока.

Просто удивительно, что при этом не упал и не сломал себе шею. Такой же
подвиг, кстати, удался и обоим Гейринам. Но тогда я как-то об этом не думал.
По правде говоря, я начисто забыл и об отце, и о сыне.

Маленький мальчик уже поднимался по склону к черному зеву старой штольни,
который находился лишь в двадцати ярдах от дна карьера. Я это увидел и
понял, что мать не успеет перехватить его. А если его не успеют перехватить,
то он залезет в штольню, как, видимо, и задумал.

Мое сердце хотело уйти в пятки, но я не позволил и вместо этого со всех
ног бросился к штольне.

Я догнал миссис Гейрин в тот момент, когда Сет достиг желтых лент,
огораживающих штольню.

На мгновение мальчуган остановился, и я даже подумал, что дальше он не
пойдет.

Я решил, что он испугается темноты, а также идущего из штольни запаха
золы, сожженного кофе и пережаренного мяса. Но он вошел, не обращая внимания
на мои истошные крики, призывающие его не делать этого.

Я велел матери мальчика не лезть в темноту, сказал, что я сам приведу
его, и попросил наказать то же самое мужу и сыну, но, разумеется, Гейрин мне
не подчинился.

Думаю, в схожей ситуации на его месте я поступил бы так же.

Я поднялся по склону и подлез под желтые ленты.

Малышу наверняка даже не пришлось нагибаться.

Я услышал слабый шум, обычно доносящийся из старых выработок, похожий на
грохот далекого водопада.

Не знаю, что он означает, однако шум этот мне не нравится, никогда не
нравился.

Голос призраков.

Но в тот день я услышал и другой звук: легкое потрескивание.

Вот оно понравилось мне еще меньше.

Когда я заглядывал в штольню раньше, после того, как ее обнаружили, звука
этого не было, но я знал, что он свидетельствует о динамических процессах,
идущих в хрупкой породе, в которой пробита штольня. Этот звук в старину
предупреждал шахтеров, что в штольню входить нельзя, так как она может
обвалиться в любую минуту. Полагаю, что китайцы, работавшие в Рэттлснейк в
1858 году, или не знали значения этого звука, или им приказали не обращать
на него внимания.

На первом же шаге я поскользнулся и упал на одно колено.

Увидел, что на земле что-то лежит. Это была маленькая пластмассовая
фигурка.

Рыжеволосая девушка с бластером.

Должно быть, игрушка выпала из кармана мальчика, прежде чем он вошел в
штольню. Не знаю почему, но у меня волосы встали дыбом. Я сунул фигурку в
карман и забыл о ней до того момента, как страсти улеглись.

Лишь тогда я вернул ее законному владельцу. Потом я описал фигурку своему
маленькому племяннику, и он сказал мне, что это Касси Стайлз из мультфильма
о мотокопах, о котором все твердил младший сын Гейринов.

Я услышал за спиной звук скатывающихся по склону камней, тяжелое дыхание,
увидел приближающегося Гейрина.

Остальные трое остались внизу, сбившись в кучку. Девочка плакала.

- Возвращайтесь вниз!

- приказал я. - Штольня может рухнуть в любую минуту!

Ей сто тридцать лет!

Даже больше!

- Хоть тысяча! - Он приближался. - Это мой сын, и я пойду за ним.

Терять время на споры я не стал. В такие моменты человеку остается только
одно: действовать и надеяться на то, что Бог удержит крышу над головой. Так
мы и поступили.

За годы работы геологом я не раз попадал в опасные ситуации, когда от
страха тряслись поджилки.

Но десять минут (может, больше, может, меньше, я полностью потерял
чувство времени), проведенные в штольне Рэттлснейк, нагнали на меня ни с чем
не сравнимый ужас. Штольня уходила вниз достаточно круто, мы побежали, и
двадцать ярдов спустя дневной свет померк.

Да еще этот запах, как я говорил, смешанный запах золы, сожженного кофе и
пережаренного мяса.

Он тоже нервировал меня, потому что в старых шахтах обычно стоит
"минеральный запах". Землю усыпали куски породы, поэтому нам пришлось
сбавить ход, чтобы не споткнуться и не упасть.

Деревянную крепь покрывали китайские иероглифы. Частью вырезанные, но в
основном нанесенные при помощи свечной копоти. Глядя на иероглифы, я понял,
что легенды основаны на действительности: китайцев на самом деле завалило в
этой шахте.

Мистер Гейрин звал мальчика, требовал, чтобы он немедленно возвращался,
говорил, что здесь небезопасно. Я уж хотел попросить его не кричать. Свод
мог рухнуть даже от его крика, как иной раз в горах от крика сходят лавины.
Но не стал. Не кричать он не мог. Потому что думал только о своем сыне.

На кольце для ключей я всегда держу складной ножичек, лупу и пальчиковый
фонарик.

Его-то я и отцепил, чтобы осветить нам путь. Мы двинулись дальше, вокруг
потрескивала порода, в ноздрях стоял необычный запах, и становилось все
жарче. Заметно жарче.

А потом начали попадаться кости. Мы, я имею в виду сотрудников "Дип эс",
освещали фонарями вход в штольню, но ничего не увидели и поэтому долго
спорили о том, завалило китайцев или нет.

Ивонн утверждала, что нет, никто не смог бы работать в такой опасной
штольне, даже покорные, согласные на все китайцы.

Это, мол, выдумки, не имеющие ничего общего с реальной жизнью.

Но, углубившись в штольню на сотню ярдов, я убедился, что Ивонн
ошибалась.

Потому что кости лежали везде: черепа, грудные клетки, ноги, руки.
Особенно пугали грудные клетки: почему-то они напоминали мне улыбающегося
Чеширского кота из "Алисы в стране чудес". Когда мы наступали на кости, они
не трескались, а разлетались в пыль. Запах усиливался, я чувствовал, как по
лицу катится пот. Я словно попал в парную, а не в штольню. А крепь просто
наводила ужас. Китайцы исписали все стойки свечной копотью Словно после
того, как их завалило, они занимались только тем, что писали свидетельские
показания и выражали последнюю волю.

Я схватил Гейрина за плечо:

- Мы зашли слишком далеко.

Мальчик, должно быть, прижался к стенке или спрятался в нише, и мы в
темноте проскочили мимо.

- Я так не думаю, - возразил Гейрин.

- Почему?

- Потому что чувствую: он впереди. - Гейрин вновь сорвался на крик. -
Сет! Пожалуйста, дорогой! Если ты впереди, поверни назад и возвращайся к
нам!

Ответ мы услышали, но такой, что я едва не повернул назад. Из глубины
штольни, заваленной костями и черепами, донеслось пение.

Не слова, но детский голос, выводящий мелодию.

И достаточно точно, потому что я узнал музыкальную заставку "Золотого
дна".

Гейрин посмотрел на меня (глаза у него округлились, и белки ярко блестели
в темноте) и спросил, по-прежнему ли я думаю, что мы обогнали мальчика. Я
предпочел не отвечать, а двинуться дальше.

Вскоре среди костей нам начали попадаться инструменты: ржавые кирки с
очень короткими ручками, маленькие жестяные коробочки с кожаными ремнями,
какие я видел в шахтерском музее в Эли. "Керосинки", как называли их
шахтеры.

Эти примитивные светильники привязывали ко лбу, сунув под низ сложенную в
несколько раз бандану, чтобы не сжечь кожу.

На стенах появились рисунки, сделанные все той же свечной копотью.
Изображали они койотов с головами пауков, пум со скорпионами-наездниками,