раздражения, и когда звонкий голос покупателя, требовавшего на полпенни
полосатых леденцов, отчетливо прорезал тишину, Агнес окончательно
разозлилась.
Мойр, миссис Броуди сидела, скорчившись, в кресле перед печкой, уткнув
костлявый подбородок в мокрый и облезлый воротник котиковой жакетки.
Вокруг нее клубился мокрый пар, а душу раздирали ужасные сомнения, не
виновна ли она в каких-то неизвестных ей, неопределенных слабостях Мэта,
так как неправильно его воспитывала. У нее мелькнули в памяти слова мужа,
которые он часто повторял лет десять тому назад. С тоскливой тревогой
вспомнила она презрительную мину, с какой Броуди, уличив ее в какой-нибудь
очередной поблажке Мэту, ворчал на нее: "Ты только портишь своего слюнтяя!
Хорошего же мужчину ты из него сделаешь!" Она, действительно, всегда
старалась оправдывать Мэта перед отцом, оберегать его от суровости жизни,
баловала его и предоставляла ему преимущества, которыми не пользовались
остальные ее дети. У Мэта никогда не хватало смелости открыто пропустить
занятия в школе, и, если ему, как это часто бывало, хотелось прогулять
день, или он почему-либо боялся в этот день идти в школу, он приходил к
ней, к матери, хромая и хныча: "Мама, меня тошнит. У меня живот болит". И
всякий раз, когда он притворялся, что у него болит то или другое, он
начинал прихрамывать, ковылять походкой хромой собаки, как будто боль из
любой части тела тотчас же переходила в ногу, делая его неспособным к
ходьбе. Мать, конечно, видела его насквозь, но, несмотря на то, что не
верила ему, она, в приливе нерассуждающей материнской любви, всегда
сдавалась и отвечала: "Тогда ступай к себе в комнату, сынок, я принесу
тебе туда чего-нибудь вкусного. Твоя мать тебе всегда друг, Мэт, ты это
знай". Ее чувства, осмеянные и подавленные, искали выхода, и она щедро
изливала их на сына, а атмосфера черствости, царившая в их доме, вызывала
в ней настоятельную потребность привязать Мэта к себе узами любви. Неужели
же она испортила его своим потворством? Неужели ее снисходительная
всепрощающая любовь превратила сына в слабовольное существо? Но как только
мозг миссис Броуди сформулировал эту мысль, сердце с возмущением ее
отвергло. Оно говорило ей, что Мэт встречал с ее стороны только ласку,
кротость и терпение, что она желала ему только добра. Она служила ему, как
рабыня, стирала, штопала вязала для него все, чистила ему обувь, стлала
постель, стряпала для него самые вкусные блюда.
мальчика. Конечно, он не может меня забыть. Я для него вырывала у себя
кусок изо рта.
первых пеленок и кончая укладкой его сундука перед поездкой в Индию, и
нынешнее поведение Мэта ставило ее лицом к лицу с ошеломляющим сознанием
бесплодности всего этого труда и всей ее любви к нему. Она растерянно
спрашивала себя, неужели это только ее глупость виновата в том, что все ее
постоянные самоотверженные усилия пропали даром и сын теперь равнодушен к
ней и оставляет ее в такой мучительной неизвестности.
увидела, что Агнес воротилась и говорит ей что-то. В нервном тоне Агнес
звучало плохо скрытое негодование.
его женой и желаю знать, что для этого будет сделано. Вы должны немедленно
принять какие-нибудь меры.
голубыми глазами из-под комичной обтрепанной шляпки.
Мне без того достаточно пришлось вытерпеть, и я не заслужила ваших
резкостей. Вы же видите сами, что я не могу вам ничего ответить. - И она
прибавила тихо: - Я конченый человек.
не намерена таким образом терять Мэта. Он - мой, и я его никому не
уступлю.
еще не известно. Мы не знаем, что там происходит. Мы можем только
молиться. Да, только это нам и остается. Мне бы хотелось вместе с вами
помолиться здесь, в этой самой комнате. Быть может, всевышний, который
смотрит сейчас сверху на Мэта в Индии, взглянет и на нас, двух несчастных
женщин, и пошлет нам утешение.
исчезла, в глазах померк сердитый блеск, и она сказала:
нас обеих.
беспорядочно загромождавших пол бутылок, ящиков, жестянок, среди
разбросанной тут же упаковочной соломы и опилок. Алтарем им служил ящик,
образ заменяла реклама, висевшая в рамке на стене. Но это их не смущало.
короткое тело, по-мужски крепкое, начала молиться вслух громким, твердым
голосом. Среди благочестивых членов тех религиозных обществ, в которых
состояла Агнес, она славилась красноречивым жаром своих импровизированных
молитв, и теперь слова лились с ее губ плавным потоком, как излияния
какого-нибудь молодого и горячо верующего священника, молящегося о грехах
рода человеческого. Но мисс Мойр не молила, а как будто требовала, ее
темные глаза сверкали, полная грудь волновалась - так настойчиво она
взывала к богу. Весь пыл своей души вложила она в эту страстную молитву.
Слова были стереотипные, надлежаще смиренные, но в сущности это была
трепетная мольба к всемогущему, чтобы он ее не надувал, не отнял у нее
мужчину, которого она пленила и покорила теми скудными прелестями, какими
была наделена. Ни один мужчина, кроме Мэта, никогда и не смотрел на нее.
Она знала, как слабы ее чары, знала, что если Мэт от нее ускользнет, она
может никогда не найти мужа. Только радужные надежды на будущее сдерживали
в известных границах бурлившие в ней подавленные желания, и она безмолвно
молила бога, чтобы он не лишил ее возможности удовлетворить эти желания в
освященном церковью браке.
бесформенной массой, похожая на кучу поношенного тряпья. Голова ее
безвольно поникла в смиренной мольбе, трогательно-голубые, как незабудки,
глаза были залиты слезами, нос раздулся. Громкие стремительные слова
молитвы, ударяя ей в уши, вызвали в ее воображении образ сына, и сначала
она прибегала к носовому платку украдкой, потом уже чаще и, наконец
заплакала не скрываясь. Казалось, даже сердце ее все время непрерывно
выстукивает: "О боже, если я виновата перед Мэри, не карай меня слишком
строго. Не отнимай у меня Мэта. Оставь мне сына, чтобы было кому любить
меня".
протянув руку миссис Броуди, помогла встать и ей. Стоя одна против другой
в тесной и дружеской близости, обе женщины смотрели друг на друга с
взаимным пониманием и сочувствием. Мама тихонько кивнула головой, словно
говоря: "Это поможет, Агнес. Это было чудесно!" Казалось, молитва вдохнула
в них новые силы. То, что они излили все свои надежды, опасения и чаяния
неведомому существу на небесах, всемогущему и всеведущему, утешило,
укрепило и ободрило их. Теперь они были уверены, что с Мэтом все будет
благополучно, и когда миссис Броуди, наконец, собралась уходить,
отдохнувшая и повеселевшая, они с Агнес обменялись взглядом, говорившим о
тайном и радостном сообщничестве, и нежно поцеловались на прощанье.
3
работа. Раньше эта пустая лавка рядом с его собственной была для Броуди
бельмом на глазу, и он поглядывал на нее с презрительным неудовольствием.
Но сразу после сообщения Дрона о том, что она продана Манджо, он начал
смотреть на нее уже по-иному, с какой-то своеобразной и еще более сильной,
чем раньше, неприязнью.
исподтишка ненавидящий взгляд на пустое и запущенное соседнее помещение,
так торопливо, как будто он боялся, что кто-нибудь этот взгляд перехватит,
и так злобно, как будто вымещал на этом неодушевленном предмете свое
мрачное настроение. Два пустых окна уже не были для него только пустым
местом, а чем-то, что он ненавидел, и каждое утро, когда он проходил мимо,
и боясь и надеясь, что в них появятся признаки вселения нового соседа, но
взгляд его встречал все ту же пустоту и ветхость, он испытывал
непреодолимое желание изо всей силы швырнуть тяжелым камнем и разбить
вдребезги эти стекла, за которыми зияла пустота. Так день за днем прошла
целая неделя, и ничего не произошло. Это злило Броуди, он напряженно ждал
боя и уже начинал думать, что все это - просто гнусное измышление Дрона,
что Дрон состряпал эту историю, чтобы его задеть. В течение целого дня он
был убежден, что лавка вовсе не продана, и весь тот день громко насмехался
над всеми, выступал с победоносным видом. А на следующее утро его иллюзии
рассеялись: в "Ливенфордском листке" появилось короткое извещение о том,
что фирма Манджо открывает в начале апреля новое отделение на Хай-стрит,
N_62, и в следующем номере будут даны самые подробные сведения.
ним и пустой лавкой, возобновилась с еще большим ожесточением, чем прежде.
Корнев Павел
Лукьяненко Сергей
Сертаков Виталий
Лондон Джек
Круз Андрей
Василенко Иван