спешишь, да здорово делаешь.
будешь". Я и тебя не неволю. Отец твой и ты служили мне верно, хоть и
некрещеные были. Ради спасения души молвил только о крещении.
так батырь; пора крестить и жену взять.
твоим сыном.
Антон вспыхнул и побледнел. Иван Васильевич все это заметил.
Говорят, славная девка! тафьи вышивать умеет; почерним ей зубки да выкрасим
ноготки, и хоть сейчас к нашему пророку Махмуту в рай {Прим. стр. 212}.
церковь полотняную (в ней же постлали сперва кожу, а на ней плат, на который
и ставили алтарь; когда ж снимали церковь, палили место под нею огнем).
Великий князь вошел к себе в палатку с сыном, и все дворчане разошлись по
своим местам.
и стражей. Полки (были одни конные в тогдашнее время) усеяли окрестность
так, что шатер великого князя составил средоточие их. А как располагались
тогда полки? что за заимки, станы были тогда? Просто разбивали шатер для
каждого из воевод, тут же ставили воз с полковым стягом, близ него, на
возах, огнестрельный снаряд, состоящий из пищалей, и пушки, если случались.
Лошадей пускали табунами на луга или засеянные поля как попало; сами ратники
располагались десятнями (артелями) в виду воеводы, варили себе в опанищах
(медных котлах) похлебку из сухарей и толокна, пели песни, сказывали сказки
- и все под открытым небом, несмотря на дождь и снег, на мороз и жар. Что им
было до нападения стихий? Природой и воспитанием они закованы были от них в
железную броню: Лошади, рожденные в степях азиатских, не хуже своих
всадников терпели непогоды и довольствовались тощею пищей.
похода он старался заглушить голос сердца занятиями своего звания. Он
углублялся в рощи, опускался на дно оврагов, собирал там растения, которых
врачебную силу уж знал, и те, которые неизвестны были в южных странах: эти
готовил он в дар месту своего воспитания. Останавливался ли в деревне, тогда
через паробка своего узнавал о ведях и колдунах, о которых слыхал от
Аристотеля, что они хранят врачебные тайны, передаваемые из рода в род.
Некоторые из этих тайн успел он выведать с помощью ужасной власти великого
князя или золота. Так, возвратясь к своим ученым занятиям, он, казалось,
ставил крепкую, высокую ограду между собой и Анастасией, которой образ часто
осаждал его. Предрассудки Образца, его отвращение к нему, воспитание,
отечество, вера, множество других препятствий, около него роившихся при
первой мысли о союзе с ней, приходили на помощь науке и рассудку, чтобы
побороть чувство, которое его одолевало. Но когда Антон услышал имя
Анастасии в устах нечистого магометанина - имя, которое он произносил с
благоговейною любовью в храме души своей, с которым он соединял все
прекрасное земли и неба; когда услышал, что дарят уроду-татарину Анастасию,
ту, которою, думал он, никто не вправе располагать, кроме него и бога, тогда
кровь бросилась ему в голову, и он испугался мысли, что она будет
принадлежать другому. Никогда еще эта мысль не представлялась ему в таком
ужасном виде. Так страстный любитель искусств, поэт-художник в душе,
ходивший каждый день в картинную галерею поклоняться одной мадонне, видит
вдруг, что ее продают с молотка. Вот уж неземную оценили торгаши; светские
люди, презренные ростовщики, жиды перебирают ее достоинства, находят в ней
погрешности. Любитель отдал бы за нее все свое имущество, отдал бы себя, но
он имеет мало вещественного, он сам нейдет в цену, и божественная должна
принадлежать другому. В его душе отзывается уже крик аукциониста: "Кто
больше?", с замиранием сердца видит он, поднят уже роковой молоток... В
таком состоянии был Антон.
такой пламенной, глубокой любви, какова его, мало одной красоты наружной.
Конечно, мало; но он видел в глазах ее красоту душевную, пламенную любовь к
нему, что-то непостижимое, неразгаданное, может быть свое прошедшее в мире
ином, доземельном, может быть свое будущее, свое второе я, с которым он
составит одно в той обители, которых сын божий назначил многие в дому отца
своего. Расторгнет ли он это сочетание, этот брак двух душ, отдаст ли он
другому свое второе я на земное поругание? Нет, этому не бывать.
бледность лица Антонова изменили тайне его сердца, когда великий князь
заговорил о дочери боярина, как потом неодолимая грусть пожирала его.
Встревоженный, он искал развлечь своего молодого друга и начал разбирать с
ним характер Иоанна.
дальше будешь (итал.)] - эту родную пословицу перевел я когда-то великому
князю на русский лад. Иоанн много утешался ею, и не мудрено: она вывод из
всех его подвигов. И потому хочу я выбрать ее девизом для медали великого
устроителя Руси.
возразил Антон, вызванный на поле рассуждений, от которого душою был так
далек. - Ты сказал мне, что Иоанн хитрою политикой своей заранее все
приготовил к покорению Твери. Мне кажется, судя по обстоятельствам, стоит
ему только нагрянуть на нее страхом своего имени и войска, и тотчас
достигнет цели, для которой он теперь тратит время.
тверской догадался бежать из своей столицы, оставив ему без бою верную
добычу. Тот ждет все помощи из Литвы и думает, что Новгород, недавно
покоренный, не пришлет Иоанну своего войска. Этот, наверное, знает, что
помощи Твери ниоткуда не бывать; словом своей железной воли он приказал
Новгороду идти на врага, и, покорный этой воле, Новгород стоит уж с своей
ратью у стен Отрочьева монастыря {Прим. стр. 215}. Может статься, великий
князь, как ты говоришь, действительно рассчитывает слишком осторожно: не
спорю - он рожден не воином, а политиком. Медленность, прибавь к этому и
прозорливость, всегда удавались ему; все успехи его были следствием того,
что он умел выждать удобное для себя время. Видно, он и теперь боится или не
хочет променять на новые, неиспытанные орудия старое, которое ему никогда не
изменяло. Недаром говорит Стефан, господарь молдавский: "Дивлюсь свату моему
{Прим. стр. 215}: сидит дома, веселится, спит покойно и все-таки бьет
врагов. Я всегда на коне и в поле и не сумею защищать земли своей". Да, он
не суетится, не гарцует беспрестанно на бранном коне, не кричит о своих
завоеваниях и намерениях, а готовит тихомолком, втайне, дела великие,
которых исполнение изумляет других государей. "Удача! счастие! - кричат его
недоброжелатели или завистники. Удача?.. Она без гения может раз, другой
увенчать государственного делателя, полководец ли он, советник царя или
царь: но тот жестоко бывает наказан, кто понадеется на нее без других важных
пособий. Нет, почти все успехи Иоанна принадлежат силе духа, твердости воли,
уму хитрому, ловкому, искусству приготовлять для себя обстоятельства и
пользоваться ими. История, конечно, причтет его к малому числу великих
делателей, которые переменяют судьбу царств и устроивают ее на несколько
веков. Имя устроителя Руси, конечно, принадлежит Иоанну. И когда б не
жестокий нрав его, врожденный и усиленный воспитанием и местностью, то мы
могли бы гордиться счастием служить ему. Не нам, слабым смертным, пророчить
его будущность: старость брюзгливая, болезненная, обыкновенно притупляет
способности ума и усиливает худые склонности. Но какова б ни была она, Русь
должна за все, что Иоанн сделал уж для нее, произносить имя его с
благоговением. Если хочешь искать в его царствовании пятен - от них же
слабость человеческая не избавляет ни одного правителя народного, - так
строгая истина укажет тебе покуда на одно, и не бездельное. Это пятно не
вытравить жарким оправданием людей, ему преданных; его не изгладят упрямые
софизмы будущих умников и тщеславная сила их красноречии. Черное не сделаешь
белым.
строгая истина могла б призвать Иоанна к суду потомства. Аристотель спешил
исполнить его желание.
Двухвековая судьба, которая налегла на эту несчастную страну всею тяжестью
своего могущества. Восток, переполненный своим населением, готов был внести
вместе с ним стихии варварства, где б ему ни приглянулось. Ангелы божий
спешили сделать из Руси оплот для Запада, в которой только что раскидывался
цвет образованности и куда манили завоевателей богатые добычи. Итак, Русь
была несчастною жертвой для спасения других. Когда назначение ее
исполнилось, ей дана, еще до Иоанна, передышка. Иоанну готовилась слава
освободителя своего отечества от двухвекового ига. Вот как это было: Ахмат,
царь Золотой орды, с многочисленною ратью явился на Руси. По обыкновению
своему, великий князь не дремал. В богатой сокровищнице своего ума и воли он
отыскал надежные средства отразить ужасного неприятеля и приготовил их как
нельзя лучше. Одушевление народа, уверенность его в победе, бодрость и сила
войска, неискусные расчеты Иоанновых неприятелей, ошибки самого Ахмата, -
все соединилось, чтобы ручаться за торжество Руси. И что ж? когда наступил
роковой час ударить, когда сам Ахмат, видимо, колебался, наступать ли ему
или защищаться, Иоанн упал духом - да, упал духом, это настоящее слово, -
стал медлить, отлагать нападение. Правда, наступила для него решительная
минута, потерять ли ему плоды своих побед, выигранных умом, или утвердить
их, быть или не быть Руси свободной. Но в такие именно минуты и познается