рублевик!
ему противиться, и чудак в красном колпаке, смиренно преклоняя пред ним
оружие своей логики, сказал сам себе вслух:
на засове.
четыре польские собачки вторили им, хоть уши зажми.
было на двор, как проворный мальчик.
растрепанных в пух. Не скоро можно было добраться чрез них до толку. У иных
язык худо двигался, у других слишком скоро, будто жернов молол; говорили по
нескольку вдруг; у всех говорило вино. Такова была многочисленная дворня у
тайного советника Щурхова, которого видели мы в красном колпаке. Примерной
чести всегда и твердости душевной только тогда, когда его порядочно
разогревали в дело о благе общественном, умный и благородный вельможа, он
был самый слабый господин. То не хотел огорчить крестника взысканием, то
кума, то сына или племянника своего дядьки и заслуженного у отца его
домочадца, а более всего не хотел наказанием ближнего возмутить душу свою. И
потому Иван с мужеством и терпением геройским и честностью немецкою нес весь
дом на себе, как черепаха свою тяжелую, но неразлучную оболочку, с которою
расстается только вместе с жизнью. Он жаловался иногда на дармоедов, своих
товарищей, и никогда на свою судьбу, тем менее на докучного господина. О!
его-то он любил самою чистою бескорыстною любовью и предан был ему до конца
своих ногтей и волос. Два слова: "стыдно и грешно" - слова эти были
краеугольным камнем всей морали Ивана и его господина.
обезьяна герцога курляндского, вероятно сорвавшись с цепочки, пробралась в
сад его превосходительства, завязла было в сугробе, но, услыхав погоню
дворовых собак, проворно взлезла на стену соседнего дома и виснет теперь на
ней, как кошка.
или хочет кусаться, как барин ее?
по-человечьи.
сорок грехов отпустится, - кричал третий.
потребовал себе калмыцкий тулуп и изъявил желание видеть обезьяну герцога
курляндского и, если можно, взять ее в плен.
домочадцами принадлежит партии Волынского, обезьяна - бироновской.
Составилось в один миг грозное ополчение. Ночь, непогода, дух войска - все
благоприятствует; самый лукавый из неприятелей обойден. Идут. Впереди Иван
ведет колонну, освещая ей путь фонарем и остерегая ее от снежных гор и
опасных мест. Это Мюрат {Прим. стр. 210} войска. Хоть есть пословица, что на
Иване недалеко уедешь, однако ж этот постоит за себя и своих; он вынесет их
к славе. За ним сам военачальник. Кисточка на красном колпаке - точка, около
которой в случае опасности должны соединиться все силы, победить или пасть;
это знамя партии. Овчинный тулуп его развевается, как тога; кочерга в руках
- жезл маршальский. Из воинов - кто несет метлу, кто половую щетку, кто
ухват, полено или сковороду. Иван, взглянув с презрением на последнего,
кажется, говорит: не оружие несешь ты на врага, но щит против стрел его! Тот
с гневом, разумеется мысленно, отвечает: "Возвращусь с щитом или на нем!" В
резерве огромная датская собака тащит за собою человек пять героев, пылающих
огнем мужества.
лавровый венец, после мгновенного отдыха двинулось вперед к месту битвы с
возгласом: "Плен или смерть обезьяне герцога курляндского!"
увидела Щурхова, она жалобно возопила:
просить о помиловании. Убить ее!
смертоносное орудие.
один Иван, со мною вперед!
усилилось, когда обезьяна произнесла подошедшему близко под нее Щурхову:
исцарапан, окостенел от холоду: едва душа держится в теле; спасите меня от
ваших собак и ваших людей, которые еще злее и безумнее их!
уронив кочергу из рук. - Иван! помоги.
исполнял уж его. Тулупы подостланы под то место, где висел, едва держась за
камни, истерзанный Зуда, и секретарь кабинет-министра бросился с своего
Левкадского утеса {Прим. стр. 211} на подстилку, ему приготовленную. В этот
раз он бережно упал; но, ушибенный прежним падением, напуганный собаками и
людьми Щурхова и окоченелый от холода, не мог двигаться. Сам Щурхов и Иван
(прочие герои этого вечера не в силах были действовать) сделали из своих рук
носилки и таким образом отнесли малютку, обсыпанного снегом, будто
обсахаренного, в дом, где раздели его, уклали в постель и где влили в него
целый медный чайник зеленого чаю (самоваров тогда еще не было). У постели
Зуды появилось новое лицо. Это был карла, не участвовавший в походе, но
между тем наблюдавший за ним издали.
Да! я забыл еще сказать, что следствием похода была потеря туфли: уверен,
что замечание пригодится для будущего историка-чудака в красном колпаке и
для оправдания моего на случай, если б кто упрекнул меня в исторической
неверности.
какому-то сочувствию, исполняли низкие должности человека {Прим. стр. 212}.
колпаке, другой в колпаке и сине-полосатой фуфайке - прохаживались по зале и
разговаривали о предмете, для них очень занимательном: именно о способах
побороть ненавистного временщика. Иван, эффектно разложив на стульях, будто
в магазине, блестящую пару платья, парик и прочий снаряд для великолепного
выезда его превосходительства, нарушал по временам разговор убеждениями
приняться за туалет. Он просил, докладывал, уговаривал, наконец сердился и
грозил уйти доготавливать кушанье. Для Щурхова, привыкшего к свободе и неге
домашней одежды, этот вызов был все равно, что предложение надеть кандалы.
Ему так хорошо в красном колпаке и тиковой фуфайке! А у него отнимают
счастие беззаботности, домашней свободы и хотят стянуть его в латы парчового
кафтана, отягчить голову пуком чужих волос, как железным шишаком.
Волынского - Перокин и граф Сумин-Купшин, оба заклятые враги неправды и
потому враги Бирона, оба неколебимые столпы отечества и трона. Они верили,
что тот дворянин почетнейший, кто забывает себя для пользы общественной, кто
не боится говорить правду перед сильными земли за утесненных и беззащитных и
готов за эту правду положить свою голову. Уверенность эту доказывали они не
словами, а делом. И слово их было все равно, что дело. Кривых, темных путей
не избирали они для своих действий, даже против врагов: в обществах, в
сенате, в самом дворце, пред государынею, обличали они зло. Зато в свете
приобрели имя людей беспокойных; сама государыня, хотя уверена была в их
правоте и преданности к себе, считала их людьми докучными. Ни один из них не
был лично обижен Бироном, но оба мстили ему за кровное оскорбление
отечества.
сквозь открытую половину двери и высовывая в залу огромную голову с
выпуклыми, львиными глазами, - ге, ге! да ты еще нежишься, как старая баба.
сердито граф Сумин-Купшин, старичок, белый как лунь, сгорбившийся, как
могильный свод, и едва передвигавшийся с помощию огромной трости, - стыдно!
Да, кажется, здесь был Зуда в халате, коли не обманывают меня глаза.
Секретарь при тайном советнике!.. это еще невидаль на Руси! Ох, ох, Андрей