Да за что же это ты?
- Да она меня тормошит, - запинаясь, сказал Саша.
Он сердито глядел на Людмилу и багряно краснел. Людмила хохотала.
- Сплетница, - шепнул ей Саша.
- Как же можно, Сашенька, грубить! - выговаривала Коковкина. - Нельзя
грубить!
Саша поглядел на Людмилу усмехаючись и тихо промолвил:
- Ну, больше не буду.
x x x
Теперь уже каждый раз, как Саша приходил, Людмила запиралась с ним и
принималась его раздевать да наряжать в разные наряды. Смехом и шутками
наряжался сладкий их стыд. Иногда Людмила затягивала Сашу в корсет и одевала
в свое платье. При декольтированном корсаже голые Сашины руки, полные и
нежно-округленные, и его круглые плечи казались очень красивыми. У него кожа
была желтоватого, но, что редко бывает, ровного, нежного цвета. Юбка,
башмаки, чулки Людмилины - все Саше оказались впору и все шло к нему. Надев
на себя весь дамский наряд, Саша послушно сидел и обмахивался веером. В этом
наряде он и в самом деле был похож на девочку и старался вести себя как
девочка. Одно только было неудобно - стриженые Сашины волосы. Надевать парик
или привязывать косу на Сашину голову Людмила не хотела - противно.
Людмила учила Сашу делать реверансы. Неловко и застенчиво приседал он
вначале. Но в нем была грация, хотя и смешанная с мальчишеской угловатостью.
Краснея и смеясь, он прилежно учился делать реверансы и кокетничал
напропалую.
Иногда Людмила брала его руки, обнаженные и стройные, и целовала их.
Саша не сопротивлялся и смеючись смотрел на Людмилу. Иногда он сам
подставлял руки к ее губам и говорил:
- Целуй!
Но лучше нравились ему и ей иные наряды, которые шила сама Людмила:
одежда рыбака с голыми ногами, хитон афинского голоногого мальчика.
Нарядит его Людмила и любуется. А сама побледнеет, печальная станет.
x x x
Саша сидел на Людмилиной постели, перебирал складки хитона и болтал
голыми ногами. Людмила стояла перед ним и смотрела на него с выражением
счастья и недоумения.
- Какая ты глупая! - сказал Саша.
- В моей глупости так много счастья! - лепетала бледная Людмила, плача
и целуя Сашины руки.
- Отчего же ты заплакала? - улыбаясь беспечно, спросил Саша.
- Мое сердце ужалено радостью. Грудь мою пронзили семь мечей счастья, -
как мне не плакать.
- Дурочка ты, право, дурочка! - смеючись сказал Саша.
- А ты - умный! - с внезапною досадою ответила Людмила, вытерла слезы и
вздохнула. - - Пойми, глупый, - заговорила она тихим убеждающим голосом, -
только в безумии счастье и мудрость.
- Ну, да! - недоверчиво сказал Саша.
- Надо забыть, забыться, и тогда все поймешь, - шептала Людмила. -
По-твоему, как, мудрые люди думают?
- А то как же?
- Они так знают. Им сразу дано: только взглянет, и уже все ему
открыто...
x x x
Осенний тихо длился вечер. Чуть слышный из-за окна доносился изредка
шелест, когда ветер на лету качал ветки у деревьев. Саша и Людмила были
одни. Людмила нарядила его голоногим рыбаком, - синяя одежда из тонкого
полотна, - уложила на низком ложе и села на пол у его голых ног, босая, в
одной рубашке. И одежду, и Сашино тело облила она духами, - густой,
травянистый и ломкий у них был запах, как неподвижный дух замкнутой в горах
странно-цветущей долины.
На Людмилиной шее блестели яркие крупные бусы, золотые узорные браслеты
звенели на руках. Ирисом пахло ее тело,- запах душный, плотский,
раздражающий, навевающий дремоту и лень, насыщенный испарением медленных
вод. Она томилась и вздыхала, и глядела на его смуглое лицо, на его
иссиня-черные ресницы и полуночные глаза. Она положила голову на его голые
колени, и ее светлые кудри ласкали его смуглую кожу. Она целовала Сашино
тело, и от аромата, странного и сильного, смешанного с запахом молодой кожи,
кружилась ее голова.
Саша лежал и улыбался тихою, неверною улыбкою. Неясное в нем
зарождалось желание и сладко томило его. И когда Людмила целовала его колени
и стопы, нежные поцелуи возбуждали томные, полусонные мечтания. Хотелось
что-то сделать ей, милое или больное, нежное или стыдное,- но что? Целовать
ее ноги? Или бить ее, долго, сильно, длинными гибкими ветвями? Чтобы она
смеялась от радости или кричала от боли? И то, и другое, может быть, желанно
ей, но мало. Что же ей надо? Вот они полуобнаженные оба, и с их
освобожденною плотью связано желание и хранительный стыд,- но в чем же это
таинство плоти? И как принести свою кровь и свое тело в сладостную жертву ее
желаниям, своему стыду?
А Людмила томилась и металась у его ног, бледная от невозможных
желаний, то пылая, то холодея. Она страстно шептала:
- Я ли не красавица! У меня ли глаза не жгучие! У меня ли не пышные
волосы! Ласкай же
меня! Приласкай же меня! Сорви с меня запястья, отстегни мое ожерелье!
Саше стало страшно, и невозможные желания мучительно томили его.
XXVII
Передонов проснулся под утро. Кто-то смотрел на него громадными,
мутными, четырехугольными глазами. Уж не Пыльников ли это? Передонов подошел
к окну и облил зловещий призрак.
На всем были чары и чудеса. Визжала дикая недотыкомка, злобно и коварно
смотрели на Передонова и люди, и скоты. Все было ему враждебно, он был один
против всех.
В гимназии на уроках Передонов злословил своих сослуживцев, директора,
родителей, учеников. Гимназисты слушали с недоумением. Иные, хамоватые по
природе, находились, что, подлаживаясь к Передонову, выражали ему свое
сочувствие. Другие же сурово молчали или, когда Передонов задевал их
родителей, горячо вступались. На таких Передонов смотрел угрюмо и отходил от
них, бормоча что-то.
На иных уроках Передонов потешал гимназистов нелепыми толкованиями.
Читал раз Пушкинские стихи:
Встает заря во мгле холодной,
На нивах шум работ умолк,
С своей волчихою голодной
Выходит на дорогу волк.
- Постойте, - сказал Передонов, - это надо хорошенько понять. Тут
аллегория скрывается
Волки попарно ходят: волк с волчихою голодной. Волк - сытый, а она -
голодная Жена всегда после мужа должна есть. Жена во всем должна подчиняться
мужу.
Пыльников был веселый, он улыбался и смотрел на Передонова
обманчиво-чистыми, черными, бездонными глазами. Сашино лицо мучило и
соблазняло Передонова. Чаровал его проклятый мальчишка своею коварною
улыбкою.
Да и мальчишка ли? Или, может быть, их два: брат и сестра. И не
разобрать, кто где. Или даже, может быть, он умеет переворачиваться из
мальчишки в девчонку. Недаром он всегда такой чистенький, - переворачиваясь,
в разных волшебных водицах всполаскивается, - иначе ведь нельзя, не
обернешься. И духами так всегда от него пахнет.
- Чем это вы надушились, Пыльников? - спросил Передонов, - пачкулями,
что ли?
Мальчики засмеялись. Саша обидчиво покраснел и промолчал.
Чистого желания нравиться, быть не противным Передонов не понимал.
Всякое такое проявление, хотя бы со стороны мальчика, он считал охотою на
себя. Кто принарядился, тот, значит, и замышляет прельстить Передонова.
Иначе зачем рядиться? Нарядность и чистота были для Передонова противны,
духи казались ему зловонны; всяким духам предпочитал он запах унавоженного
поля, полезный, по его мнению, для здоровья. Наряжаться, чиститься, мыться -
на все это нужно время и труд; а мысль о труде наводила на Передонова тоску
и страх. Хорошо бы ничего не делать, есть, пить, спать - да и только!
Товарищи дразнили Сашу, что он надушился "пачкулями" и что Людмилочка в
него влюблена. Он вспыхивал и горячо возражал: ничего, мол, не влюблена, все
это, мол, выдумки Передонова; он-де сватался к Людмилочке, а Людмилочка ему
нос натянула, вот он на нее и сердится и распускает про нее нехорошие слухи.
Товарищи ему верили,- Передонов, известно,- но дразнить не переставали;
дразнить так приятно.
Передонов упрямо говорил всем о развращенности Пыльникова.
- С Людмилкой спутался, - говорил он. - Так усердно целуются, что она
одного приготовишку родила, теперь другого носит.
Про любовь Людмилы к гимназисту заговорили в городе преувеличенно, с
глупыми, непристойными подробностями. Но мало кто верил: Передонов
пересолил. Однако любители подразнить, - их же в нашем городе достаточно
много, - спрашивали у Людмилы:
Пехов Алексей
Корнев Павел
Шилова Юлия
Курылев Олег
Елманов Валерий
Роллинс Джеймс